Читальный зал

В октябре этого года в Нью-Йорке скончалась ленинградка, русская писательница, дважды финалист Букеровской премии Виктория Беломлинская-Платова. Она разделила судьбу многих из своего поколения, пришедшего в литературу в 60 - 70-х: ее прозу не печатали десятилетиями. Книги Беломлинской-Платовой начали выходить на родине и за рубежом только после ее эмиграции в США в 1989 году. Мы публикуем отрывок из романа в новеллах «Роальд и Флора», готовящегося к переизданию в одном из петербургских издательств.

Роша с Флорой, утомившись уговаривать Мурку гулять, как  люди гуляют, подбирали ее на руки и садились на лавочку. Чтобы заглушить тоскливое чувство одиночества, они особенно оживленно, перебивая друг друга, придумывали разные истории, какие могли бы произойти с ними, будь она прекрасной дамой, а он - бесстрашным рыцарем. Им нравилось думать, что они в старом заброшенном саду у развалин забытого всеми фонтана, и кружева, перчатки, шляпы с перьями, шпаги, кареты были не последними атрибутами этих фантазий. Должно быть, поэтому в один прекрасный день смешная размалеванная старуха, очень прямо, но твердо сидевшая на их лавочке, сразу же, ничего сама об этом не зная, приняла участие в их тихой игре. Заметив ее еще издали, они скроили друг другу гримасы неудовольствия, но, разглядев, безоговорочно приняли. Седые волосы старухи были уложены на висках в плоечки, а на затылке подобраны в кукиш, ее испещренное морщинами лицо было так густо напудрено, что казалось совершенно неестественно белым, а щеки покрывал столь же неестественный румянец. Мама тоже, иногда выцарапав из тюбика немного помады, размазывала ее по щекам, но у нее это получалось совсем незаметно, однако дети знали, что щеки можно румянить, но чтоб так - так могла выглядеть только... графиня! Одета она была в прекрасные одежды: ее худые ноги облегали высокие шнурованные ботинки с тонким носом и изогнутым каблучком, на руках у нее были черные ажурные перчатки; и она каким-то особенным жестом все время оправляла кремовые кружева на груди, извлекая из их пены огромную молочно-белую в золоте брошь. Таща за собой упирающуюся Мурку, Роальд и Флора взахлеб придумывали:

- Тогда, - говорил Роальд, - она была молода и прекрасна.

Старый граф часто уезжал на охоту, и графиня, скучая, выходила  в сад...

- А попугай у нее был? - спрашивала Флора.

- Отстань! Не перебивай! Не было у нее попугая. Хотя, ладно, был: верные слуги несли за ней золотую клетку с попугаем...

- Дети, - сказала «графиня» и поманила их пальцем.

- Здравствуйте, - в один голос, наперед зная, что их сейчас ждет, они вежливо поздоровались.

- Вы что, новые жильцы, что ли? Что-то в первый раз вижу...

- Да, мы новые. Но мы и до войны жили в Ленинграде.

Теперь она должны была сказать: «Ах, какие вы хорошие, какие воспитанные!» Но старуха спросила:

- Так вы что же, в каком дворе живете?

- В последнем...

- А-а... А что вы здесь гуляете? Гуляли бы в своем дворе.

Вот так так! Это было неожиданно.

Но взрослым нельзя грубить, и Роальд, плотно сжав носки ботинок и ни в коем случае не кладя руку в карман, обстоятельно объяснил:

- Мама говорит, что в том дворе нельзя гулять, там помойка. Она велела нам в садик ходить.

- Ах, мама! А где ваша мама?

- Она сейчас на работе.

- Так, так... А вы в какой же квартире живете?

- В восемьдесят девятой.

- Это по четырнадцатой лестнице?

- Да. А почему вы спрашиваете?

- Потому, мальчик, что я зайду к вашей маме. Мне с ней поговорить надо...

И старуха встала.

Но внезапное предчувствие беды охватило детей так сильно, как только дети и старики могут угадывать неотвратимое.

- Но ведь нам же мама сама велела в садик идти! Почему вы...

- Нет, девочка, что ты, глупости какие! Я совсем не за тем. Я только зайду спросить, не продаст ли мама вашу кошку... Если бы она закричала: «Нет, паршивцы, вы не смеете гулять в моем саду!», затопала бы на них ногами, отодрала бы за уши - все это только в страшном сне могло бы присниться и все-таки не было таким потрясающим кошмаром!

Беспрестанно дергающая за веревку Мурка в течение всего разговора как бы вообще не была в поле зрения зловещей старухи. Прозрачные, обозначенные только черной  подводкой глаза и не глядели на нее. И вообще, купить кошку - их кошку! Нет, это невозможно! Это была угроза больше той, перед которой можно отступить,  заплакать, проявить слабость. И, сдерживая охватившую их дрожь, дети вступили в борьбу. Флора подхватила Мурку на руки, а Роальд, весь напрягшийся, даже приподнявшийся на цыпочки, будто подросший мгновенно, сказал:

- Эта кошка не продается. Пожалуйста, не ходите к нам! Мама не продаст...

- Продаст, продаст. Еще как продаст! Сейчас время голодное. А вас кормить надо - вон какие тощие. Дам ей пару килограмм пшена, и как миленькая продаст...

Анна Сусид