Давид Голощекин: Я был последним стилягой

Этот сезон в Филармонии джазовой музыки на Загородном, 27, - сплошь юбилейный. Новогодние праздники здесь продлились недельным фестивалем в честь 50-летия «Ленинградского диксиленда», 40-летия ансамбля Давида Голощекина и 20-летия самой Джазовой филармонии. В центре всех этих праздников, как скрепляющий их стержень, - конечно, сам художественный руководитель филармонии народный артист России Давид Голощекин, который в дополнительных представлениях не нуждается совершенно.

Мы встретились с Давидом Семеновичем в гримерке филармонии. А начали с последней киноимпровизации на тему отечественного джаза.

При Горбачеве джаз уже казался властям сущим Моцартом...

- Вам удалось посмотреть «Стиляг»? Фильм ведь если не о вашем поколении, то уж точно - о предыдущем.

- «Стиляг» я не видел. Замечал, конечно, рекламу, слышал разговоры... К сожалению, я не очень верю в то, что молодой режиссер - к которому я отношусь вообще-то с большим уважением, он очень талантлив - смог бы передать необходимую атмосферу стиляжничества. Конечно, там ухвачены какие-то внешние атрибуты. Но я не знаю, какая там музыкальная основа - рок-н-ролл или что-нибудь еще? Для меня это особенно важно. Ведь я был стилягой и сам. Я был последним стилягой, самым молодым, замыкающим. После меня уже пошло другое время, и больше их не было.

Я думаю, что такое кино должен был снимать человек, который и сам был стилягой.

- Но способен ли в принципе тогда молодой человек ухватить необходимый дух джаза?

- Думаю, что нет. Наше время и тогдашние годы - это две совершенно разные идеологии. Настоящие стиляги появились во времена железной коммунистической идеологии и железного занавеса, когда не было даже минимального соприкосновения с Западом. А сегодняшний 20-летний парень уже несколько раз мог быть в Америке или в Европе, и он не понимает, что это такое: нельзя слушать вот такую музыку, нельзя встречаться с этим человеком... Это трудно понять.

Я думаю, дело вот в чем: всему свое время. Ведь стиляг не было ни во Франции, ни в Германии. Конечно, там была какая-то мода. Но здесь-то, в Союзе, это был настоящий фетиш! Потому что он противопоставлял тебя окружающей действительности. Человеку не столько нравилось носить узкий галстук или ботинки на толстой подошве с узкими брюками - главным было чувство протеста. «Я не такой, как вся эта серая советская толпа. Я иной!» Стиляги жутко этим гордились. И это было настолько индивидуально и нетипично, что нравилось каждому, кто хотя бы интуитивно сопротивлялся системе.

- Неужели у вас не было ни малейшей возможности связи, переклички с Западом? Вы знали, что там происходит, как развивается джаз?

- Я видел картинки в журналах и слышал рассказы каких-то людей. Больше не было вообще ничего! Ни фильмов, ни пластинок, ни журналов. Уж конечно, не было прямого контакта с иностранцами. Я не мог бы подойти к Дюку Эллингтону и его оркестру, кроме как на официальной встрече в Доме дружбы. Если б я попытался сделать это в «Октябрьском», меня бы тут же повязали.

Посвободней стало, конечно, ко временам Горбачева. Идеология боролась в основном уже с рок-музыкой. Там появились люди типа Цоя, которые пели: «Мы ждем перемен!» - вот что пугало власть, и все силы были брошены на эту борьбу. Джаз казался вождям сущим Моцартом, барочной музыкой по сравнению с роком.

Мы рассчитываем на собственные силы

- А я слышал, что вы в свое время как раз увлекались авангардным джазом, новыми веяниями. Какие из них можно услышать на ваших концертах?

- Место каким-то экспериментам порой находится. У нас выступали люди, играющие очень современный джаз, и я тоже играл вместе с ними - поскольку для меня это доступно. Но я не сторонник того, чтоб приглашать сюда авангардистов, людей, играющих джаз-рок, этно-джаз, эйсид-джаз... Не считаю это достаточно серьезным, чтоб представлять в Филармонии джазовой музыки. Ведь наша филармония - как и любая другая - консервативное заведение.

- Значит, можно сказать, что и мейнстрим не устаревает, не перестает развиваться?

- Понимаете, сам по себе мейнстрим - это классическая форма. Ведь то же самое и в симфонической музыке. Форма симфонии или сонаты никуда не уходит. Другой вопрос, какими средствами она написана: современными, или это дань новому времени...

Все зависит от таланта композитора, а форма остается. Так и в джазе. Вопрос «удачности» звучания - это вопрос таланта исполнителя. В джазе вообще важно не новаторство, а мастерство исполнителя. Важно не «что», а «как».

Джаз не имеет никаких границ. Вот порой говорят: ну что это, он играет одно и то же... Ничего подобного. Никакой джазмен не играет два раза одно и то же. Если провести экспертизу и послушать, как на протяжении жизни великих музыкантов у них звучит какая-то одна тема: мы узнаем эту тему - да, это «Звездная пыль» или еще что-нибудь. Но каждый раз она будет совершенно другой.

- О кризисе. Насколько сильно наш джаз зависит от своих финансовых возможностей?

- Я вам одно скажу: наш отечественный джаз пережил и более сложные времена. Мы тогда не получали ни копейки. Играли просто ради того, чтобы поиграть. Поэтому для музыканта, который получит гонорар в два или в три раза меньше, это не так существенно. Конечно, это печально. Но все же ничего тут страшного нет. Потому что джаз - это не работа. Это творчество, и поэтому истинный джазмен может пережить и трудные времена, не переставая играть.

Джаз не пользуется особой лаской со стороны банкиров, олигархов. Это же элитарное искусство. Поэтому мы рассчитываем на собственные силы и строим свои проекты главным образом на том, чтобы представить публике своих исполнителей. Думаю, это правильно.

Нет уж, и на меня приходите!

- Я могу только поздравить вас с таким количеством юбилеев...

- Они так навалились! Все совпало. Когда слишком много праздников, это даже не очень хорошо.

- Вы можете порекомендовать что-нибудь особенно интересное из вашей программы на этот сезон?

- Я ведь программу составляю сам и не могу говорить: «Приходите в марте, там будет интересно. А в феврале не приходите, интересно не будет». Мне кажется - все, что ни будет, все интересно. Я знаю своих музыкантов и доверяю им, а прочее зависит от них - какое у них будет вдохновение.

Легче сказать о тех, кого не будет, о потерях. Вот, к сожалению, сорвалось февральское выступление Арта Ван Дейма: у него срочная операция, ему надо быть в Лос-Анджелесе. Вот это было бы явление: 88-летний человек, играющий на аккордеоне, один из самых потрясающих мастеров.

Может быть, что-то будет интересное у тех, кто играет современный джаз. Кто-то предпочитает традиционный - пожалуйста, у нас играют три диксиленда. Кто-то терпеть это не может - приходите на мою программу, или Петра Корнева, или Михаила Костюшкина. Блюз - пожалуйста, тоже есть. Или «Саксофоны Петербурга» Гольдштейна - приходите! Я же не могу сказать: не приходите на меня, идите на Гольдштейна! Нет уж, и на меня приходите! Так что, подытоживая: «Следите за программой!» Такая вещь - джаз.

Беседовал Федор ДУБШАН, фото Натальи ЧАЙКИ