Анна Нетребко вновь удивила Петербург

Первой премьерой Мариинского театра в наступившем году стала опера Гаэтано Доницетти «Лючия ди Ламмермур». Оперная дива Анна Нетребко не появлялась на сцене в течение полугода, поэтому и поклонники, и злопыхатели ждали ее возвращения из декретного отпуска, затаив дыхание. Постановка шотландского оперного театра и режиссура Джона Дойля вызвали эмоциональный отклик и тех и других.

«Лючия» была поставлена на сцене неаполитанского театра в 1835 году, но по сей день эту оперу Доницетти любят во всем мире. Не удивительно по двум причинам. Во-первых, «Лючия» - произведение революционное в смысле распределения ролей, главный характер в опере - женский, но речь идет не об «умирающем лебеде» вроде Виолетты из «Травиаты», а о женщине-супергерое, способной не только на любовь до гроба, но и на убийство. Для XIX века идея создать на сцене такой яркий и сильный женский характер была поразительно смелой.

Во-вторых, опера Доницетти весьма неоднородна в музыкальном плане, ее в какой-то степени можно назвать «музыкальным потоком сознания», где присутствуют и речитативы, и секстет, и каватины, и сольные партии, одна из выдающихся - соло Лючии в сопровождении одной флейты.

О «Лючии ди Ламмермур» в свое время писал Белинский: «В третьем акте я плакал слезами, которыми уже давно не плакал». Белинскому вторили Аполлон Григорьев и многие выдающиеся личности. Действительно - есть от чего заплакать. Все голоса, которые звучат в этой постановке, - как на подбор: колоратурное сопрано Анна Нетребко, тенор Сергей Скороходов (Эдгар), баритон Алексей Марков (Генри) и великолепный бас Илья Банник (Раймонд). Даже на фоне блистательной Нетребко, к которой было приковано все внимание, Сергей Скороходов сумел произвести настоящий фурор. Предсмертная ария его героя была исполнена в лучших традициях итальянской школы - гибко, страстно, очень технично.

Оркестром на премьере дирижировала Кери Линн Уилсон, что, в общем, тоже стало скорее плюсом постановки - инструменты не соревновались с голосами, все время звучали чуть приглушенно, очень мягко.

Кислые мины на лицах публики вызвали декорации и костюмы. Художник-постановщик решил не осовременивать оперу. Никаких мобильных телефонов, пылесосов и телевизоров на сцене нет - а ведь за последнее время зритель так привык к подобным «выкрутасам»! Более того - декорации на протяжении всего спектакля не меняются - как в начале ничего не было, так и в конце. Ни фонтана, у которого Лючия с Эдгаром поют о любви, ни старого замка. Только серые стены и луна. Этот странный минимализм на грани отсутствия фантазии призван «не отвлекать» слушателей от музыки, концентрировать внимание на внутренней драматургии. Постановку можно было бы назвать почти концертным исполнением, если бы не костюмы - единственное, что напоминает о театральном действе. Впрочем, они тоже весьма строгие, преобладают три цвета - черный, белый, красный.

Забавной деталью наряда Нетребко был огромный белокурый парик. Быть может, волосы до пят символизировали «любовь» и всех подневольных героинь романтической литературы, локоны которых были столь длинны, что возлюбленные могли забираться по ним в башню не хуже, чем по веревочной лестнице...

А впрочем, сама постановка, как в XIX веке, так и сегодня, совершенно не волнует публику. Зрители по-прежнему готовы висеть на люстрах, чтобы послушать Анну Нетребко, как когда-то были готовы на все ради концерта Марии Каллас.

Анастасия Петрова

Фото Наташи РАЗИНОЙ