Священная война

«Завтра будем есть. Скорее бы»

Знаменитый художник Андрей Ушин (1927 - 2005) выразил пережитое в блокадном Ленинграде в графической серии. Это - одно из самых пронзительных (и, как ни кощунственно звучит, блестящих в художественном отношении) документальных свидетельств того страшного времени.

В те дни он вел дневник. Это - хроника человеческой жизни в нечеловеческих условиях.

«12 мая 1942 года.

За это время в нашем доме произошли большие перемены. Умер Кока (Николай Алексеевич Ушин, известный ленинградский художник. - Е. Е.) - 6 апреля, бабушка - 10 апреля, папу (Алексей Алексеевич Ушин, известный ленинградский художник. - Е. Е.) мы взяли из «Астории» 15 апреля.

У папы сильные отеки, а меркузана нигде нет и не достать. Ксения Федоровна в аптеке услышала, что у одной гражданки он есть, но только за хлеб. Она сказала, что даст адрес. Мы поменяли мамины драгоценности на хлеб и отнесли ей. Папе сделали укол. Мама хочет платить Ксении Федоровне, но та сказала, что хочет поставить папу на ноги и ей ничего не надо».

«15 мая 1942 года.

Папа и мама сидят на кровати, у буржуйки, ждут чайника. Завтра будем есть. Скорее бы».

«20 мая 1942 года.

Сегодня умер папа от голода. Сволочи...»

«11 февраля 1943 года.

Сейчас где-то близко падают снаряды, но мы теперь привыкли к этому. Теперь как-то странно, если день проходит без этого. Мама впадает в грусть, тоску, плачет и твердит заученную фразу «...и наконец настал конец». А я уже не боюсь ничего. Честное слово. Я работаю у нас в доме комендантом бомбоубежища. А еще заколачиваю окна у всех умерших за зиму и уехавших. У нас в доме умерло от голода 250 человек. Недавно бомба упала прямо в стадион Ленина, от него теперь ничего не осталось. Что будет вечером, загадывать нельзя, снаряды падают все время, и не знаешь, куда он упадет. Ту зиму (1941 - 1942 гг. - Е. Е.) мы были совсем не подготовлены и не приспособлены, не верили, что война - это на самом деле.

Я делаю к празднику - 25 лет Красной Армии - в детском саду, что на 8-й Советской улице, в доме № 10, пригласительные билеты и плакат. Заведующая мне иногда дает обед, о котором и мечтать нельзя, мы его вечером все едим и тут же засыпаем».

Это записи из дневника 15-летнего Андрея Ушина. Последняя - уже после того, как он проводил в апреле 42-го своего дядю Николая Алексеевича, а в мае - своего отца на православное Смоленское кладбище и остался единственным мужчиной в семье - с обессиленной, убитой горем матерью и четырехлетней сестрой, которая от истощения перестала говорить и ходить.

Андрей Ушин вспоминает, что как-то зимой шел к отцу в госпиталь через Дворцовую площадь. Мороз. Солнце сверкает ослепительными лучами. Снег белоснежный, искрящийся. Небо высокое, пронзительное. Мимо быстро пробежал матрос, Андрей его и запомнил, потому что тот резко его обогнал: «И вдруг обстрел. И вдруг я вижу прямо перед собой спину матроса, и на черной шинели появляется в свете яркого солнца большое и еще более черное пятно. Так странно. И матрос, продолжая двигаться вперед, начал клониться к решетке, которая тогда была на Дворцовой площади, и потом медленно, медленно осел на снег. Только потом я понял, что это осколок попал в матроса. И я стоял и не мог шевельнуться, не мог понять, осознать: только что бежал, мчался, такой живой, и все то же солнце, снег, небо, яркий, красивый, звонкий день, секунда - и его уже нет». Так описывает увиденное в тот день и поразившее его Андрей Ушин.

И через много лет Андрей Алексеевич скажет: «Я должен делать то, что видел и помню. Это мой долг».

Подготовила Елена ЕЛАГИНА, гравюры Андрея Ушина