Вспомним блокаду

«Благодаря соседке-финке мы остались с братом и сестрой...»

До войны я закончила третий класс и перешла в четвертый. А в связи с войной правительство города приняло решение перевезти детей в область вместе со школьными учителями. Так меня с младшей сестрой, хотя она в школу еще не ходила, отправили в Окуловку. Всем нашим ребятам там было интересно: погода стояла прекрасная, мы ходили купаться на речку...

А однажды, купаясь, видим самолет, даже не сообразили, какой он, но учительница закричала: «Все под мост!» И мы спрятались под мостом - слава богу, никакой бомбы сброшено не было, а то бы все так под этим мостом и остались...

А тем временем фашистские войска наступали, и немцы уже были недалеко от тех мест, куда нас вывезли. В Ленинграде об этом знали, и некоторые родители приехали в Окуловку за детьми самостоятельно. Мама в августе тоже приехала за нами, заодно забрала в город и двух двоюродных братьев - сыновей родной сестры. А 8 сентября началась блокада, и все, кто оставался в таких временных лагерях, были отправлены в эвакуацию, вглубь страны...

Осень как-то мы пережили, зимой же в Ленинграде стало холодно и голодно. Мама работала в техникуме точной механики и оптики - там были мастерские, в которых выпускались изделия для фронта, а мы с сестрой и братом целый день оставались одни в доме на Новоалександровской улице. Мама все время была в тревоге за нас, поэтому решила переехать к родной сестре - Марии, жившей неподалеку, на Конторской улице.

Хорошо запомнила 31 декабря 41-го. Вечером к нам постучали. Открываем дверь и видим на пороге двух моих двоюродных сестер (старшей Вале - восемь, а младшей Миле еще и пяти лет не исполнилось) вместе с тетей Аней - старшей сестрой мамы. В тот день была страшная бомбежка, тетя Аня была на работе, а девочки оставались дома, в Обухове, одни. И когда началась бомбежка, старшая сестричка взяла деньги (знала, где они лежали), документы, карточки, одела младшую сестру, и они вышли из квартиры. Через какое-то время в этот дом попала бомба... Они пришли 31 декабря поздно вечером с узелочком - вот такая у нас была встреча Нового, 1942 года! Мы жили все вместе: три мамины сестры и семеро детей - так было легче отапливать жилье... Родители нас оставляли одних, но мы были очень самостоятельные! А потом ленинградцы стали умирать, умирать, умирать... И в мае 42-го года наша мама не смогла встать с постели - пришли дружинницы и унесли ее на носилках в больницу от завода «Большевик», а нас с братом и сестрой устроили в разные детские дома...

Я плохо ходила, потому что упала, нога все не заживала. Кстати, одна из наших бывших соседок, финка по национальности, хлопотала, чтобы нас перевели в один детский дом (потом она пострадала из-за своей национальности: ее выслали из Ленинграда, но мы ее доброту помним до сих пор)... Мы остались вместе, хотя тогда многие братья и сестры терялись...

А потом наш детдом отправили в эвакуацию в Ярославскую область - в имение графа Мусина-Пушкина. Правда, господский дом не сохранился, и мы жили в доме дворни. Это был просторный деревянный дом и очень крепкий - там даже ступени не скрипели, также был красивый парк... Нас окружали люди - наши ленинградские учителя, люди высокой культуры, они нам даже в темноте, когда не было света, наизусть читали целые произведения, устраивали концерты... И там мы снова научились смеяться, играть, опять стали детьми.

Тамара Георгиевна Андреева

«Всю жизнь мучает мысль о судьбе Вали...»

Когда началась война, мне шел 13-й год. Жили мы в особняке князя Долгорукого на Песочной улице, 18 (ныне улица Профессора Попова). Это был очень красивый двухэтажный деревянный дом, с трехметровыми потолками (один из залов вообще был с деревянным резным потолком) и паркетным полом (осенью 42-го года особняк был полностью разобран на дрова). После национализации жилого фонда дом стал коммунальным, и в нем проживали около ста человек. Когда летом 41-го года ввели карточную систему и наступил голод, люди стали умирать. В день моего рождения - 13 ноября - норму хлеба уменьшили до 150 граммов, а через неделю норму урезали до 125 граммов... Мой отец, член Петербургского Совета рабочих депутатов 1905 года, персональный пенсионер, инвалид труда, умер 18 декабря 1941 года. Его старшие дочери, Тамара и Зоя, умудрились где-то достать гроб и 22 декабря вместе сыном Тамары (он был младше меня на один год) гроб с телом отца они повезли на санках на Серафимовское кладбище... В этот же день моя сестра по матери Маргарита пошла рожать в больницу имени Эрисмана и разрешилась мальчиком - его назвали Андреем, а ее муж  погиб в октябре 41-го года. 

У Маргариты не было грудного молока, и на день для Андрюшки она получала пузырек толокнянки. Через несколько дней после похорон отца Тамара пришла на Серафимовское кладбище и нашла там пустую разрытую могилу... Сестра Маргарита достала где-то буржуйку, которую мы топили книгами, мебель тоже шла на дрова. У отца мы нашли столярный клей и из него делали желейную похлебку. А потом сестра Тамара вместе со своей семьей (муж и два сына) эвакуировалась на грузовике по льду Ладожского озера - так она оказалась в Краснодарском крае. В нашем доме постепенно все вымирали. И однажды, в конце марта 42-го года, к нам пришла девочка с первого этажа - Валя Ушакова - и сказала, что ее родители умерли. Наша семья состояла из четырех человек - мать, сестра Маргарита, я и трехмесячный Андрюша - все были дистрофики. И никаких декретных отпусков по уходу за новорожденным не было. Сестра училась в 1-м Медицинском институте, поэтому ее мобилизовали на работу в госпиталь. Взять Валю к себе мы не имели никакой возможности, поэтому сказали ей, чтобы она шла в ЖЭК, там ее и должны определить в детский дом.

В начале апреля Маргарита сдала Андрюшу в ясли, где он и умер 5 мая 1942 года. Потом мы от Тамары получили письмо из Краснодарского края с призывом приехать к ним немедленно - она писала, что там очень хорошо и с природой, и с питанием... После смерти Андрюши на семейном совете решено было эвакуироваться. И 30 июня 42-го года я с матерью и семьей Зои выехали из Ленинграда через Ладогу, потом мы добирались в теплушках до Ярославля, затем на колесном пароходе вниз по матушке по Волге в Сталинград. Сестра Маргарита, будучи военнообязанной, осталась в Ленинграде. 12 июля 42-го года нас высадили за 100 км от Сталинграда, потому что немцы уже наступали на город. Так мы оказались в селе Верхний Балыклей... Но я всю жизнь мучаюсь неизвестностью о судьбе Вали Ушаковой...

Игорь Иванович Сабанский