Он рисовал блокаду

Бучкин Дмитрий Петрович. Художник. Когда началась блокада, ему было 14 лет. Учился в средней художественной школе для одаренных детей при Академии художеств. Считался иждивенцем. Во время блокады делал зарисовки и фотографировал город. Когда исполнилось 18, был призван в армию. Победу встретил в Кенигсберге.

- Я жил на улице Рубинштейна, 25, с отцом, матерью и няней Дуней. Первое время к 9 утра ходил в школу, потому что там давали по булочке и стакану чая. Во вторую смену, после 14 часов, ходил учиться в СХШ. Там тоже что-то давали. Уже не помню что. Но с первыми холодами мои школы закрылись.

Поэтому режим был как у всех иждивенцев. День начинался в 5 утра. Надо было занять очередь за хлебом. Булочная находилась у Пяти углов и открывалась в 9.00. В очереди приходилось стоять часами. На всю очередь сил никому не хватало. Поэтому первым шел отец, потом его подменяла мать, а ее менял я. Стояли до последнего. Стояли, даже если хлеб кончался, потому что на следующий день просроченные карточки было уже не отоварить. Обычно на это уходило 3 - 4 часа. К 10 или к 11 возвращались домой.

Кто-нибудь шел за водой. В нашем дворе воду брали в полуразрушенной прачечной. Она не работала, но там была прорвана труба. Вода из нее капала. Поэтому здесь тоже приходилось стоять в очереди. Долго. Час или два. Потом обедали. Подогревали кипяток, если были дрова. Хлеб делили на две части. Одну съедали, вторую оставляли на вечер.

После 14 часов я шел искать дрова. Находил не всегда. До декабря сожгли все, что можно было сжечь. Вместе с паркетом. Помню, у Пяти углов увидел разбомбленный трамвай. Я выломал из него сиденья и утащил домой. Жгли экономно, несмотря на то что стены были покрыты инеем.

Папе было за 60. Поэтому он быстро слег. Но мы выжили. Благодаря тому, что у нас были ценные вещи.

Поэтому иногда после двух часов дня мы с мамой ходили на рынок. Меняли на хлеб шубы, серебро. Потом я, если были силы, брал альбомчик (отец был художником, у него остались альбомы, и мы их не сожгли), карандаши, краски. Рисовал и записывал, что видел. А иногда выходил на улицу с фотоаппаратом. Родители подарили мне до войны «ФЭД» с запасом пленки. Я фотографировал. Несколько снимков получились. Рисковал. Фотографировать было запрещено. Могли арестовать.

Иногда никуда не ходили. Сидели в своей норе и ждали своей участи.

Ровно в 19.00 на наш район налетали немецкие самолеты и начиналась бомбежка. В соседнем доме было бомбоубежище. Мама с папой шли туда. Мы с друзьями - Леней Кривским, Олегом Чубиным и Сашей Кузнецовым - забирались на крышу. Еще там была дворничиха. Караулили зажигательные бомбы. Нам повезло. На наш дом падали только они. Однажды большая бомба упала неподалеку. Дворничиху снесло с крыши взрывной волной. Мы с мальчишками чудом удержались.

Однажды родители решили не идти в бомбоубежище. В этот день его разбило прямым попаданием.

В 22.00 шли домой мерзнуть и спать.

В 5 утра вставали и шли за хлебом.

- Запомнилось, как встречали новый, 1942 год. Праздновали в бомбоубежище Академии художеств. Во главе стола (если то, что мы собрали, можно было назвать столом) сидел великий русский художник Иван Яковлевич Билибин. После революции уехав во Францию, он в конце 1930-х годов вернулся в Россию, в Ленинград. И когда началась война, не захотел уезжать из родного города. В Новый год он рисовал картинки и портреты присутствующих в своем стиле. Потом на ходу сочинял и читал былину, посвященную блокаде. Так что мы на время о ней забыли. Но новый год начался. Ничего не изменилось. Только Иван Яковлевич 24 февраля умер от голода.

Материалы подготовлены Михаилом Телеховым и Людмилой Клушиной

Фото Натальи ЧАЙКИ