Театр Льва Эренбурга получил статус

Небольшой драматический, приютившийся на Малой сцене Театра им. Ленсовета, пока еще не так уж хорошо знаком горожанам, но любим театральной общественностью, особенно молодыми зрителями. Студенты валом валят на спектакли Льва Эренбурга, пересматривая их по многу раз. Недавно НеБДТ был присвоен статус государственного театра.

Корреспондент «ВП» Виктория Аминова встретилась с художественным руководителем театра, педагогом и режиссером Львом Эренбургом, чтобы узнать о планах этого театра, который так не похож на большинство других. Прежде всего тем, что здесь занимаются искусством, а не зарабатывают деньги, развлекая непритязательных зрителей.

Актеры десять лет работали без зарплаты

- Лев Борисович, ваш театр получил статус государственного. Какие преимущества вам это дает?

- Пока никаких, но, думаю, появятся деньги для того, чтобы актерам оплачивать их тяжелую работу, которую они делали бесплатно в течение десяти лет. И я надеюсь, появятся деньги, чтобы выпускать новые спектакли. Я не знаю, сколько здесь плюсов и сколько минусов, но понимаю одно: то, что сегодня, в условиях кризиса, на нас обратили внимание и дали нам государственный статус, означает, что нас признали. С моей точки зрения, мы это заслужили (я имею в виду труд актеров).

- А как же актеры существовали без зарплаты?

- Они имели какой-то заработок на стороне, который, как водится, мешал их основной работе. Это был актерский, в разной степени нищенский заработок на корпоративах и в сериалах.

- Как вы относитесь к таким актерским подработкам?

- Я считаю, что актеру полезно сниматься в кино, только есть очень важная оговорка: у кого сниматься и в чем. Но когда речь идет о заработке, то не приходится выбирать.

- Все знают, что вы работаете врачом «скорой помощи»...

- Уже два года не работаю.

- А почему вы пришли в медицину и оставались в ней так долго, если театр - ваше призвание?

- Во всяком случае не из-за куска хлеба. Потому что та работа, которую я выполнял - черная докторская работа, - не предполагала больших заработков, но вот опыт человеческий и, следовательно, художнический она мне давала. Наша профессия предполагает сильный отрыв от земли, а когда ты работаешь доктором - в крови, в грязи и гное, - то не очень-то оторвешься в заоблачные выси.

- Почему вы оставили «скорую помощь»?

- Потому что работы в театре и в театральной педагогике стало так много, что заниматься еще чем-то, не имеющим прямого отношения к профессии, у меня физически не было времени.

Любовь к процессу

- Сейчас вы учите ваш второй курс. Чувствуете разницу между ребятами, которых набрали 10 лет назад, и нынешними?

- Они, конечно, другие - не хуже и не лучше, но другие.

- А кто вам был ближе, с кем легче было найти общий язык?

- Мне одинаково трудно и одинаково легко. Просто трудности и легкости разные.

- Ваши нынешние ученики - какие?

- Вообще я думаю, что молодые люди в разных поколениях мало чем друг от друга отличаются на сущностном уровне. Нынешние ребята более практичны и менее инфантильны, но не более циничны. Это из-за того, что современная жизнь требует непосредственной живой реакции, а иначе помрешь. Они в большей степени приучены отвечать за то, что делают. Хотя в самой актерской профессии заключен благородный наив, а следовательно, инфантилизм.

- Вы набрали этот курс, потому что возникла необходимость обновить вашу труппу?

- Если все сложится, то было бы неплохо обеспечить преемственность, но если смотреть в суть дела, то основная потребность - это делиться тем, что ты накопил, и тем, что ты имеешь. Ради процесса. Все существует ради процесса, как мне кажется, и когда крупная режиссура пишет «репетиция - любовь моя», то имеется в виду как раз любовь к процессу.

- Ну, вы-то точно любите репетировать и потому так подолгу, годами ставите каждый спектакль...

- Ой, люблю! А мне кажется, что режиссер живет ради репетиций. Это актер может жить ради спектаклей, потому что это его пик.

- А что вы сейчас репетируете?

- Сейчас я репетирую такую «безделицу» - «Три сестры» Чехова.

- Почему сейчас вы обратились именно к этой пьесе?

- У Пушкина есть строчка - «звуков и смятенья полон». Я потому репетирую «Три сестры», а не «Братьев Карамазовых», что звуков и смятения на эту тему полон. А определять, что это за звуки и что за смятение, - вопрос не по моей части.

- Когда же дождемся премьеры?

- Думаю, в следующем сезоне.

Наш зритель - молодой душой

- Ваш театр имеет столько премий и наград - они для вас что-нибудь значат?

- Они, безусловно, приятны мне, я бы лукавил, если бы говорил, что мне это неприятно. Это тешит самолюбие даже мое, уж не говоря об актерском, но сказать, чтобы это было во главе угла, - к счастью, нет.

- Вы ходите в другие театры?

- Я мало хожу на чужие спектакли. Потому что, когда я вижу плохой спектакль, мне становится тоскливо, а раньше я порой испытывал даже агрессию. А когда вижу хороший спектакль, то сажусь и начинаю работать: вот это я бы сделал так, а это так. А зачем мне работать в свой единственный выходной? На меня произвели впечатление молодые артисты МХАТа в Камергерском - очень хорошие. И еще для меня была открытием театральная работа Евгения Миронова, раньше я его в театре не видел. Миронов, безусловно, большой артист.

- Кто ваш зритель, кому вы адресуете спектакли?

- Я думаю, что наши зрители - люди молодые. Не только физиологически, но и нравственно.

- Как бы вы определили нынешнее время?

- Я бы никак не определял. Время - штука сложная, как его определишь?

- А что такое, по-вашему, талант?

- Талант в актерской профессии - это способность какой-то легкой дорожкой проникнуть в собственное подсознание и заставить свой организм парить как птица. Эта дорожка у всех людей разная, но у талантливых она короткая.

- Что сейчас может вызвать у вас агрессию?

- Самую неприязненную реакцию у меня вызывает то, что мучают животных, небрежничают с ними, и с годами это все сильнее и сильнее. Еще резкую агрессию у меня вызывает все, что касается обсуждения национальностей. А еще я очень не люблю вранья. Это не значит, что я сам не вру - вру, но очень этого не люблю и стараюсь делать это как можно реже. Сегодняшнее время, при всем его цинизме, мне несказанно ближе, чем социалистические времена, потому что вранья стало меньше. Цинизма больше, а вранья меньше. Сейчас, когда тебя бьют по морде, не делают вид, что гладят по головке, а тогда это очень любили.