История петербургской музыки разместилась на 58 кв. метрах

Вчера Музей истории Петербургской консерватории отметил 40-летие

В маленьких музеях есть особая притягательность. Попадая туда, посетитель словно оказывается один на один с самим Прошлым. Этой важной встрече не мешают ни топот толпы, ни гул разноязыкой речи, ни щелчки фотоаппаратов.

Музей истории Петербургской консерватории находится в здании старейшего музыкального института России, что на Театральной площади.

Наш корреспондент встретилась накануне круглой даты с Эрой БАРУТЧЕВОЙ (на фото), без кропотливой многолетней работы которой музея бы не было.

Мы не понимали, зачем нужны деньги

- Эра Суреновна, примите поздравления от редакции и читателей нашей газеты с сорокалетием музея!

- Я хорошо помню 18 марта 1969 года - день 125-летия со дня рождения Николая Андреевича Римского-Корсакова, в который впервые открыл двери наш музей. Этому дню предшествовали несколько лет подготовительной работы.

Еще в прежней Консерватории - царской - были роскошные музеи - Рубинштейна и Глинки. После революции музеи были расформированы, все ушло в другие хранилища и в Консерватории мало что осталось. И почтения особенного к прошлому в то время не было.

Я же отношусь к людям, которые как раз почитают прошлое, любят старину. Я очень хотела запечатлеть эту эпоху Петербургской консерватории. И обратилась к нашему руководству. Средств не было, но тогда, в те времена, мы все делали без денег. Мы даже не думали о деньгах, не понимали, зачем они нужны. И я взялась за дело. Пошла к родственникам Николая Андреевича Римского-Корсакова. Тогда еще был жив его сын Владимир Николаевич, который и открывал наш музей. Напомню, что тогда еще не было Музея-квартиры Римского-Корсакова на Загородном проспекте. И нам передали вещи композитора на временное хранение.

Нам удалось получить и часть архивов и вещей, принадлежавших Александру Константиновичу Глазунову.

Много тайн хранило само здание Консерватории. В старом сундучке обнаружились сваленные туда как попало различные адреса, которые дарили Глазунову по случаю всяких юбилеев, дат, праздников, ленты из приветственных венков, которые тогда было принято использовать на подобных мероприятиях. Я перетащила все это наверх - в комнатку, которую мне выделили под музей.

Серебряные венки и бриллиантовые дирижерские палочки

- То есть вы собирали музей по крупицам? Спасали вещи, которые кто-то счел ненужным хламом, бумажным сором и не выбросил лишь потому, что руки не дошли?

- Кроме бумаг и документов были еще и драгоценные вещи. Например, серебряные венки, которые я сама очищала от грязи нашатырным спиртом так упорно, что чуть не отравилась его испарениями. Потом уже нам было велено передать венки, бриллианты, алмазы в Музей истории Санкт-Петербурга, мотивировалось требование тем, что у нас нет специальной охраны для подобных вещей.

- Бриллианты?

- Да, ими было принято украшать подарочные дирижерские палочки. У нас хранились палочки Балакирева, Даргомыжского, Зарембы. С них я тоже поначалу оттирала пыль и грязь. Тогда я ничего не боялась. Помню, один мой знакомый спрашивал меня с иронией: «А почему у тебя опять нет денег на бутерброд? Отковырни один камушек, продай, и тебе хватит надолго». А я воспринимала его слова как шутку. Мне даже в голову не приходило, что можно такое сделать.

А в начале девяностых годов наш музей ограбили. Помните, какое это было время непростое? Тогдашний директор находилась в музее, двери были закрыты. Вдруг кто-то постучался. Она спросила, кто там, ей ответили. Причем обратились к ней по имени-отчеству, и она открыла, думая, что это какие-то знакомые. Вошедшие привязали ее к стулу, а сами стали рыться в вещах. Они взяли тогда многие вещи, которых мне до сих пор безумно жаль. Фотографию Листа с его автографом - этот снимок он подарил одной петербургской пианистке. Я печалюсь о ней до сих пор.

За каждым автографом - образ человека

- Говорят, что музейные хранители привязываются к тем предметам, которые они берегут.

- Каждую вещь, которую хранишь, начинаешь любить. Я очень люблю статуэтку Чайковского работы Ильи Гинзбурга. Это единственный прижизненный скульптурный портрет композитора. Она очень знаменита. У нас есть еще очень редкая фотография, на которой Петр Ильич запечатлен позирующим за конторкой в ателье у Гинзбурга. Более того, скульптура не простая, а подаренная автором Александру Глазунову.

Глазунов - самый дорогой для меня человек. Я его обожаю. И потому с каким-то особенным трепетом отношусь к его столу, подаренному нашему музею семьей Максимилиана Штейнберга.

24 марта, когда в музее у нас будет день открытых дверей, я собираюсь положить у входа лист, на котором попрошу расписываться всех, кто к нам придет. Почему? А потому - и я постоянно об этом всем твержу и напоминаю, - что история творится на наших глазах. Только кажется, что мы живем минутой, устремлены в будущее. Но каждое ушедшее мгновение уже принадлежит прошлому. Если бы мы догадались положить подобный лист сорок лет назад, как интересно было бы посмотреть на подписи присутствовавших, вспомнить их всех.

У нас есть хранящий воспоминания об одном из консерваторских торжеств лист шикарной бумаги верже, где стоят подписи деятелей культуры начала века. Рассматривать эти автографы можно бесконечно. Как расписывались Глазунов, Дягилев, Стравинский. Представляю, какое тут поле деятельности для графолога!

- А вы не пробовали обратиться к графологам?

- Зачем? Я и сама все прекрасно вижу! За каждой подписью встает образ человека, его внешний облик, его характер. Какой размах у дягилевской подписи! Его автограф занимает много места - это был большой человек во всех смыслах: высокий, статный и крупная личность, наделенная невероятной энергией.

А мой дорогой Глазунов поставил подпись маленькими буковками. Скромно, в уголочке.

Упомяну о рисунках Михаила Шемякина, подаренных им нам. Это было на рубеже 80 - 90-х годов, когда он только начал приезжать в Россию после долгого перерыва, связанного с эмиграцией. А до эмиграции он работал в Консерватории, оформил студенческий спектакль «Нос» (опера Шостаковича), который ставили в классе Виктора Фиалковского. Шемякин сделал маски.

- Эти маски сохранились?

- Нет, это ведь было имущество факультета, в музей не передали. Да и делалось все, подозреваю, бесплатно, как принято было в то время. Тогда и в голову никому не пришло, что все это - ценности, которые можно будет продать на аукционе «Сотбис». Грустно, что деньги стали играть такую роль в нашей жизни и в отношениях между людьми, что так мало сейчас просто бескорыстной доброты...

Беседовала Зинаида АРСЕНЬЕВА, фото Натальи ЧАЙКИ