Анатолий Праудин рассказал про месяц в деревне

Врача вызывали?

Историю о том, как молодая дворянка, примерная супруга и добродетельная мать, страстно полюбила юного учителя своего малолетнего сына, на заре прошлого столетия поставил Станиславский, выписав по ходу дела четкий рецепт того, как сию грустную комедию надо ставить: нужны, мол, тонкие любовные кружева, причудливые узоры психологии любящих, страдающих сердец, едва уловимые интонации голоса, психологические паузы и так далее. Сам Станиславский сыграл Ракитина, друга дома, влюбленного в хозяйку, но безукоризненно благородного и надежно упрятавшего свое чувство под застегнутый на все пуговицы сюртук.

Но в БДТ в его лучшие времена, да и теперь, к сценическим кружевам относятся спокойно, предпочитая печатные узоры за их основательность и четкость. Режиссер Анатолий Праудин, пожалуй, с легкостью процитировал бы Наталью Петровну (так зовут упомянутую хозяйку): «А вы видали, как кружево плетут? В душных комнатах, не двигаясь с места... Кружево - прекрасная вещь, но глоток свежей воды в жаркий день гораздо лучше». Свежесть праудинскому спектаклю придают несколько составляющих. Декорации Александра Орлова: не пыльные интерьеры усадьбы, а каркас новостроя со свисающими с деревянных балок кусками пакли. Это раз. Жесткая рука режиссера, который оставляет за собой право прерывать сентиментальные интонации персонажей без сожаления и самым бесцеремонным образом, превращая драму в комедию, а то и в фарс. Это два. Наконец, идея спектакля в целом, которая позволяет испытать подлинное сочувствие фактически ко всем героям, но уже без мелодраматической пошлости и пафоса.

Если же искать среди героев режиссерского двойника, то им, вернее всего, окажется доктор Шпигельский в эксцентричном, временами до эстрадности, исполнении Сергея Лосева - умеренный циник и неглупый игрок, единственный, кто в финале остается в добром здравии и с прикупом. В действие доктор влетает с целой корзиной яблок и раздает их каждому из героев. Возможно, будучи плохим доктором (и не скрывая этого), он просто реализует расхожую английскую поговорку: «Одно яблоко в день - и вам никогда не понадобится врач». Но вполне подойдет и рифма с теми злосчастными яблоками с древа познания, которым свойственно превращать рай беззаботной жизни в сущий ад неуправляемых, испепеляющих чувств.

История болезни серенького козлика

Действие начинается, пока публика в зале рассаживается по местам. На сцене двое молодых людей - один совсем ребенок, другой по виду подросток - прыгают через деревянного козла. А позади них - вместо привычного черного задника - белый экран: новые, безграничные горизонты, светлые пути... Тему светлого будущего легко срифмовать с темой детства. Другое дело, что тема детства в «Месяце в деревне» никогда на первый план не выходила. А у Праудина, лучшего тюзовского режиссера страны, воспоминания о несчастном - несвободном, непрожитом фактически - детстве без любви обрели смысл той преджизни, которая на словах и по сей день остается едва ли не ключевым понятием психологического театра. В Наталье Петровне Александры Куликовой - роскошной даме в кринолинах - чрезвычайно интересно разглядывать девочку Наташу, замиравшую некогда от страха в объятиях тирана-отца, а теперь вот не имеющую сил отказаться от последней возможности прожить безумную тинейджерскую юность.

...Не стены, окна и двери стесняют свободу, а система внутренних запретов, которые усваивают с рождения дети, лишенные любви. Учитель Беляев Руслана Барабанова до поры до времени резвится, как выпущенный на волю зверек, но стоит ему очутиться перед хозяйкой, как руки и ноги не могут найти себе места, и за этой неловкостью стоит маленький сиротский домик, откуда родом этот «естественный человек» Руссо. У воспитанницы Верочки (Юлия Дейнега), которую очумевшая от любви Наталья Петровна теперь готова выдать замуж за толстого и глупого соседского барина (вот ведь куда приводят мечты, когда их вместо 16 лет проживаешь в 28), и домика-то не было: только пансион мадам Болюс. Так что ей остается только бешено крутить скакалку и прыгать до полного изнеможения - ну не кричать же: чай, не младенец. К помощи скакалки прибегнет в итоге даже непоколебимый Ракитин: Василий Реутов создал самый сильный образ в спектакле, за ним маячит и Ганечка Иволгин, и Алеша Карамазов. Ему бы, проводив отчаянным взглядом Наталью Петровну, не воздух стегать, а коня загнать, как когда-то Печорин, но в спектакле Праудина время коней давно прошло, тут вдоль задника ездит трактор, управляемый хозяином поместья Ислаевым: Михаил Морозов всячески показывает, что из его героя мог бы выйти и Тихон Кабанов (при такой-то мамаше, какая получилась у замечательной Марии Адашевской), но большая игрушка (видимо, той же маменькой и подаренная) спасает от серьезных страданий. Особого восхищения достоин артист БДТ Андрей Шарков, до сих пор считавшийся чистым комиком. Вот уж чей идиот Большинцов, кажется, никогда ребенком и не был, а так и родился хозяином 320 душ, с брюхом и космами. Но как замаячила перед ним женитьба, так и в нем естественный человек пробудился, но таким жутким образом, что святых выноси: шутки шутками, а трагическая (точнее - трагифарсовая) нота впервые слышится, когда он вдруг с криком на козла вскакивает. Так что диагноз доктора - песенка про серого козлика: она к каждому отношение имеет. И рифма тут двоится: с одной стороны, как не вспомнить игры античного бога Диониса, который снимал с людей путы размеренного быта и имел постоянным спутником козлоногого, рогатого Пана (доктор Шпигельский, кстати, идеально сыграл бы эту роль в любительском дачном спектакле). А с другой - можно оставить детской песенкой, что и делает в итоге мальчик Коля, из которого дельный человек, подобный отцу, может, и вырастет, а вот свободный и счастливый - едва ли.  

Если на стене висит ружье

Чехов уверял, что ружье, висящее на стене в первой сцене, непременно должно в финале выстрелить, Набоков - что дать осечку. У Праудина в спектакле ружьем поначалу балуется только учитель, собирающийся птичек в саду пострелять. Но дело в том, что патологическая зажатость персонажей выражается в особом способе актерского существования: их герои общаются друг с другом через зал, отчего предгрозовое напряжение повисает в атмосфере спектакля буквально с пролога. В финале же есть великолепная трагикомическая сцена, где Ракитин, читая пугающие своей логичностью наставления об ужасах любви (адресованные Беляеву), так же спокойно и уверенно развязывает свои блестящие туфли, а потом снимает носки, чтобы пальцем ноги в нужный момент нажать на курок. Другое дело, что потом режиссер заставляет героя объясняться с неожиданно появившимися дамами, стоя на одной ноге и пряча за спиной ботинок. Но и настоящие выстрелы тоже звучат. Правда, за сценой. И их легко можно спутать с грозовыми раскатами. Но они убивают всамделишно. Сначала смешную девчонку Верочку, которая с отчетливостью отжившего свое мудреца дает согласие на немыслимый брак. Потом славного мальчика Беляева, который слишком уверенно усаживается за руль ислаевского трактора. Наконец, нелепого переростка Наташу, для которой Праудин выстроил целую сцену, где цветной мир превратился в черно-белый, а люди - в плоские силуэты.

Жанна ЗАРЕЦКАЯ