Виктор Кривонос: Я спел почти весь теноровый репертуар!

Любимый артист боится Интернета, но собирается открыть свой блог

17 мая отпраздновал день рождения певец и ведущий актер Театра Музыкальной комедии народный артист России Виктор Кривонос. Наш корреспондент Антонина Ростовская встретилась с Виктором Антоновичем за кулисами и задала вопрос в лоб:

- Виктор Антонович, пыталась найти о вас информацию в Интернете и не поняла - почему там ее так мало?

- Когда мне моя дочь говорит: «Ты набери свою фамилию в Интернете и посмотри, что там есть», мне становится так страшно! Что я там про себя прочту? Ужасно волнуюсь нарваться на что-то плохое. Но я уже и сам понял, что мне нужно сделать блог! Интернета я боюсь, но идея блога мне нравится. У меня ведь столько записей, а многие пишут, что в Интернете ничего нет! А у меня диск классической оперетты есть, советской, есть песенные диски... Хотя  времени на эти блоги у меня нет.

Пение - это несерьезно

- Виктор Антонович, вас знают как ведущего артиста Театра Музыкальной комедии. Но начинали-то вы совсем с другого! Это правда?

- Я достаточно рано понял, чего хочу от жизни. Петь-то мне всегда нравилось, я даже пел в хоре Львовского телевидения, поступил в музыкальное училище! Но как-то это было для меня несерьезно. Я считал серьезным занятием драму.

Начиная со второго класса меня регулярно водили во Львовский ТЮЗ. До сих пор помню, как поднимался занавес, и я ощущал будоражащий запах старых декораций. Когда во Львове открылся Дворец пионеров (мне было 13 лет), с нами работал Виктюк! Я был влюблен в Иннокентия Смоктуновского...

- Когда же появилась оперетта?

- Когда я в 15 лет в первый раз слушал «Фраскиту» (которую через много-много лет пел в Питере), оперетта мне очень не понравилась! Но в школе я всегда вел концерты, поскольку у меня был громкий звонкий голос. Отец моего друга в те годы сказал: «Этот будет артистом».

- Как родители отнеслись к тому, что вы поехали в Ленинград в надежде стать актером?

- Меня никто ни к чему не склонял, и я благодарен родителям за это. Папа с мамой были далеки от искусства. Я даже подозреваю, что папа никогда не был в театре. Он предлагал мне учиться в политехническом институте, но я отвечал ему, что хочу быть актером. Со мной никто не спорил и не переубеждал.

Другое дело, что моя профессия так и осталась для них тайной за семью печатями. Раньше родители вообще были закрыты для своих детей. Это сейчас я всем делюсь со своей дочерью, и у нас нет никаких преград, чтобы достичь понимания. Мы разговариваем на одном языке. И мне очень жаль, что тогда была другая жизнь: родители держались на расстоянии. Да и жили мы трудно. Мама была домохозяйкой, папа работал, я его редко видел, он все время был в командировках.

Театр - это соперничество

- Вы все время отдаете театру?

- А ведь из театра я уходил не раз! Говорят, в одну реку дважды войти нельзя. Театр как река - все течет и все меняется. Но войти в нее несколько раз можно, просто будут уже совсем другие условия.

Когда меня забрали в армию, я, как импульсивная фигура, решил, что жизнь закончилась. В этих сплошных гимнастерках и мундирах я потерялся! Все одинаковые, и ты - только часть этой массы. Меня-то воспитывали индивидуальностью, а в армии надо было быть как все.

Театр - это соперничество, а я - максималист, старался всю жизнь не проигрывать, да и характер такой: смесь польской и украинской крови всегда выстреливает. Уходил из театра три раза. Первый раз я ушел в «Поющие гитары»: жили припеваючи - денег было! Во второй раз меня соблазнила Московская оперетта. А когда Москва к тебе «подъезжает», устоять очень сложно. Но, как выяснилось через некоторое время, это был не мой театр. К примеру, есть в футболе такой Домингес, которого взяли в «Зенит» из Казани. В «Зените» он никакой, хотя ведь знали, что игрок был хороший. И когда он вернулся в Казань, снова стал забивать голы! Так же и в театре. Хороший актер может быть не на своем месте.

К тому же очень мало режиссеров, которые могли бы из репетиции сделать праздник поиска. Так было и у Владимира Воробьева, художественного руководителя Театра Музыкальной комедии. Репетиция превращалась в буйство! Это было на таком накале и на таких эмоциях! Нельзя было репетировать «вполсвиста». Причем репетиции были не изнурительные, а полетные.

Поэтому я из Москвы снова вернулся в свой театр. Но остался со всеми в прекрасных отношениях. Я уехал из Москвы в 86-м, а в 91-м они меня позвали снова, когда делали «Клопа» с музыкой Шостаковича (я играл Присыпкина).

Могу говорить километрами!

- Оперетта - как сериал: все всегда заканчивается хеппи-эндом. Это накладывает, наверное, отпечаток на артистов Музыкальной комедии. Вы можете назвать себя оптимистом?

- Наша профессия волновая: то вверх, то вниз. Конечно, бывают минуты уныния. Когда мы в годы перестройки работали с Мишей Аптекманом в ресторане (тогда я в третий раз ушел из театра), он меня спрашивал, почему я не пошел на эстраду. И я ему сказал: «Мишка, если театр любить, то он тебя никогда не отпустит, ты все равно будешь туда возвращаться». Я люблю театр, мне нужны партнеры, нужно действо!

- Последний вопрос, Виктор Антонович...

- Почему? Я могу говорить километрами! Мне столько хочется рассказать. Иногда думаю, что нужно сесть и все это записать. Но так тяжело себя заставить...

- Хотелось бы вам что-то исправить в прошлом?

- Считаю, что все сложилось, как должно было. Как говорят психологи, характер не лечится. Исправил бы я только свои отношения с Воробьевым. Меньше слушал бы  людей, которые нашептывали, что он делает что-то неправильно. Я бы старался делать то, что он просил, и, если бы мои предложения его не устраивали, соглашался бы без обид. Я часто считал неправильным то, что предлагал режиссер. Во мне сидела такая гадина, такая змеюшка, которая говорила: «А! Надо сделать все по-другому!» Но ведь надо учиться задавать своему эго вопрос: «А сам ты вообще можешь что-нибудь придумать?! Нет? Тогда сиди и не чирикай!»

Я научился принимать то, что есть. Что есть - и слава богу! У других, может, и этого нет. А в остальном... Я спел почти весь теноровый репертуар, который есть в оперетте, записал много. Я вкалывал, и это - хорошо! На свои труды иногда приятно посмотреть и сказать: «Это было неплохо. Это было почти хорошо».