Во дворе хоть тесно, да спокойно

Сто лет назад на Знаменской площади перед Николаевским вокзалом появился конный памятник царю Александру III

Пожалуй, ни один из монументов, по крайней мере тех, что устанавливались в дореволюционном Петербурге, не вызывал сразу же столько споров.

Впрочем, некоторые, видевшие его до официального открытия, приходили в недоумение. «Еще никого из публики не было, и вот, поднявшись к памятнику, мы открыли его... На меня произвел этот памятник угнетающее впечатление, до такой степени он был уродлив», - писал в воспоминаниях министр Сергей Витте.

Не нравился монумент многим членам царской фамилии, которые увидели в облике царя-миротворца, моделью которого послужил фельдфебель дворцового ведомства Павел Пустов, карикатуру. Однако, в пользу модели Павла - не Пустова, но Трубецкого (скульптора) - высказалась вдовствующая императрица Мария Федоровна, увидевшая во всаднике портретное сходство с покойным Александром Александровичем.

А вот другие отклики:

«С тупою ограниченностью, самодовлеющей тьмой... так же будет стоять за все отжившее, невежественное на своем буйволе», - писал Илья Репин.

Валерий Брюсов откликнулся стихами:

На коне тяжелоступном,
В землю втиснувший упор копыт,
В полусне, волненью недоступном,
Недвижно, сжав узду, сидит.

Но не эти сложные строки поэта-символиста пошли в народ, и конь под Александром III стал не «буйволом», по определению художника, а «бегемотом».

Помните?

На площади комод,
На комоде - бегемот,
На бегемоте - обормот.
На обормоте - шапка.

Относительно определения представителя фауны, воплощенного в бронзе, высказывался и сам ваятель, говоря, что его задача заключалась в том, чтобы... «изобразить одно животное на другом». Вот так!

Появилось в ту пору и очень остроумное четверостишие Александра Рославлева, которое заканчивается словом хоть и не ругательным, но таким, которое нежелательно печатать в газете, поэтому цитировать изрядно позабытого поэта не станем.

Ну а в 1922 году на всех четырех сторонах «комода» появилось другое четверостишие - «Пугало», написанное Демьяном Бедным, автором многочисленных агиток за советскую власть:

Мой сын и мой отец
при жизни казнены,
А я пожал удел
посмертного бесславья,
Торчу здесь пугалом чугунным
для страны,
Навеки сбросившей
ярмо самодержавья.

Эту надпись горожане могли лицезреть в течение пятнадцати лет, пока не было принято решение демонтировать памятник и перенести его во внутренний двор Русского музея. Правда, туда он переехал без постамента, который попросту разобрали. За музейными воротами, выходящими на Инженерную улицу, Александр III простоял до 1990-х годов, пока его не перенесли в другой двор - уже парадный. Царя-миротворца установили перед входом в Мраморный дворец вместо демонтированного ленинского броневика «Враг капитала», на месте которого, правда, успел постоять «друг капитала» - легковая иномарка, раскрашенная неимоверными красками и представлявшаяся как художественный объект в рамках выставки современного искусства.

Императору Александру III в этом дворе уютно. Но все же тесновато. И потому нередко возобновляются разговоры об очередном переносе памятника. Только куда? На площадь Восстания (бывшую Знаменскую) возвращение практически невозможно. Причина не столько в том, что место занято стелой, сколько в изменении характера площади, динамики ее жизни. Консерватизму, свойственному эпохе Александра III, она не соответствует. По-брюсовски «недвижно, сжав узду» сидеть в центре площади не получится. Здесь же, на территории Русского музея, это возможно. И нет повода для волнений. Никакой современный Демьян Бедный не напишет гадости. Во-первых, нет постамента, а во-вторых - рядом находится будка охранника. Не забалуешь.

Алексей ЕРОФЕЕВ