Стопроцентный факт искусства

Зинаида Максимовна Шарко, уникальная актриса Большого драматического театра, вышла на сцену в спектакле «Кошки-мышки», возобновленном к ее юбилею

Рука об руку с ней, как и 35 лет назад, - еще одна легенда товстоноговского БДТ, Людмила Иосифовна Макарова. Сказать, что зал малой сцены был полон, - ничего не сказать, он трещал по швам. Ажиотаж ожидаем и объясним - не только любовью к большим актрисам и ностальгией по великому прошлому, которое для многих - еще и прекрасная молодость. Но и стопроцентной гарантией факта искусства, которую нынче обеспечивают лишь единичные имена мастеров.

Истина страстей

Декорация Эдуарда Кочергина - распределенный по стенам семейный альбом. И даже когда задняя стена раздвигается, точно ширмы в японских жилищах, взгляд снова упирается в бесчисленные фотографии в рамках. А у героини - тот возраст, что вроде бы только воспоминания и остаются. Однако сюжет пьесы венгра Иштвана Эркеня - история любви, единственной на всю жизнь и последней одновременно. Эржебет Орбан прилично за 60, но это не мешает ей по-юношески безумствовать из-за певца-пенсионера Виктора Чермлени. Выглядит ли героиня Зинаиды Шарко смешной? Безусловно. Но редкая актерская природа Шарко такова, что нелепое, несуразное на удивление гармонично соседствует в ней с лиризмом и даже с величием. Это называется универсальная актриса. Ее Эржебет равно идет как носить каблуки и элегантное пальто, так и вести себя в шестьдесят как в шестнадцать: она швыряет телефонную трубку с таким посылом, с каким голливудские мстительницы поджигают запал или нажимают на курок. Но при этом актриса оттеняет интонации ярости такой восхитительной иронией, какая Голливуду и не снилась. Актерских нюансов Шарко с лихвой хватает, чтобы совсем уж эксцентричные картины, данные в пересказе (гибель в унитазе роскошного обеда, предназначавшегося Виктору, или штурм комнаты новой пассии певца Паулы через кресло дантиста), домыслились во всех кричащих подробностях. Такая способность женщины постбальзаковского возраста сохранить максимализм Джульетты и полное неприятие любых компромиссов на территории страсти вызывает тот же восторг, что и способность актрисы воплотить такое неистовство, нигде не погрешив против вкуса. Про украденное и испорченное платье супруги известного ученого она врет как школьница, с партизанским упорством. Про бессонницу с целью раздобыть у зятя-врача снотворное для суицида - как детсадовка, с обезоруживающей наивностью. Еще драматург предписал героине переговариваться с квартиранткой по прозвищу Мышка с помощью мяуканья - и, убеждена, господин Эркень был бы крайне удивлен, обнаружив исключительно психологические оправдания поступков, достойных его гротесковых текстов.

Две сестры

Пьеса Эркеня идеально подходит для юбилея, потому что в одной роли актрисе необходимо прожить все возрасты. В том числе - и тот предельный, когда приходится держать ответ если не перед Богом, то хотя бы перед здравым смыслом. Время от времени в правом кармане сцены в инвалидной коляске появляется женщина с ахматовской сединой и королевской осанкой. Людмила Макарова играет сестру Эржебет Гизу, живущую за границей, и играет так, что не отчитываться перед ней невозможно. Диалог через сцену двух выдающихся актрис - линия высоковольтного напряжения, дуэль двух жизненных позиций. Эржебет - Шарко перед Гизой - Макаровой поначалу выглядит двоечницей перед строгим директором, а логика Гизы кажется непоколебимой: в самом деле ведь нелепо пылать в огне страсти в том возрасте, когда твои сверстницы утешают и учат уму-разуму влюбленных внуков. У героини Шарко внуков нет, но, будь она бабушкой, это непременно была бы бабушка цветаевская. Непроговоренные, но высвечивающие образ изнутри сильные чувства когда-то безошибочно угадывались в легендарной Тамаре из «Пяти вечеров» и накрывали зал лирической волной, теперь их не скрыть Эржебет, пусть лирика здесь изрядно сдобрена эксцентрикой. Так или иначе буря ее любви-ненависти достигает в итоге того тихого далекого берега, где не живет - доживает Гиза. От аристократиче-ской фигуры макаровской героини не отвести глаз: роль построена на микроскопических эмоциональных проявлениях того волнения, что постепенно просыпается в душе Гизы, - на учащенном дыхании, непроизвольном движении рук, тревоге за сестру и, наконец, пробежавшей по красивому суровому лицу тени сомнения в своей правоте. Потому что даже отчаяние на грани самоубийства Зинаида Шарко играет так, что ее героине нельзя не позавидовать.

Семейный альбом

Уж не знаю, сознательно или по недоработке режиссера Юрия Аксенова, но остальные герои - дочь, муж дочери, квартирантка, подруга-соперница - созданы каждый единственной краской. А за рыцарственностью в меру упитанного Виктора Чермлени в исполнении Андрея Шаркова не разглядеть ни мелочности, ни подловатости. Вполне можно допустить, что персонажи пьесы даны такими, какими попадают в поле зрения Эржебет, так что их однобокость зрелищу в целом не вредит. Ближе к финалу и по сюжету все прочие лица, кроме Эржебет и Гизы, отходят на второй план. А следующая за неудавшимся самоубийством сцена встречи двух сестер не вызовет слез разве что у истуканов. Драматург Эркень обладает изумительным чувством вкуса, и слезных пассажей у него не найти. Он даже со смертью обходится весьма цинично, заставляя героиню сначала саму на манер анекдота описывать свои похороны, а потом объявить, что это был сон. Обнаружив, что приехавшая сестра - не сон, Эржебет принимается мяукать, как кот их детства, и такие воспоминания трудно назвать сентиментальными. Когда две женщины в самом деле добираются до семейного альбома и, вглядываясь в темноту зала, описывают пожелтевший снимок с двумя девчушками, Эржебет и Гизой, в памяти хоть сколько-то неслучайных зрителей обязательно всплывают совсем другие фотографии. Вот хрупкая Шарко - Тамара с гитарой, и на ее руке и на плече руки Ильина - Копеляна, уверенные, надежные, и Тамара точно парализована этим неожиданным и долгожданным прикосновением, а на лице - и страх, и удивление, и нежность, и вопрос о будущем. Я не знаю другой театральной фотографии, которая настолько гипнотизировала бы тайным эротизмом и явной мифологической мощью частных человеческих переживаний. А вот Макарова - Ханума с линиями черных локонов вдоль лица, широкими бровями и чересчур густыми усиками: водевильная маска, которую актриса превратила в апофеоз искрометного, восхитительного женского плутовства; ее широко раскрытые глаза непременно либо прицеливаются, либо стреляют наповал, ее руки всегда при деле, они словно держат в руках ниточки от всех человеческих сердец. И таких отпечатков прошлого - далекого близкого - сотни. Описать их одну за одной - и получится история удивительных женщин, которые сделали тот же выбор, что в итоге и обе их героини: жить на пределе сил и чувств времени вопреки.

Жанна ЗАРЕЦКАЯ, фото Сергея ИОНОВА