Из какого вещества создаются существа Вильяма Бруя

В Мраморном дворце Русского музея открылась выставка удивительного художника

Вернисажей в Петербурге так много, что даже те, кто по долгу службы должен бывать на выставках, иной раз их пропускают. Но как можно было не побывать на вернисаже художника, про которого известно, что он - друг Фанни Ардан и баронессы Ротшильд, персонаж романов Эдуарда Лимонова и Эдуарда Тополя?

До недавних пор был известнее в Америке, чем в родном городе

Выставка Вильяма Петровича Бруя - ленинградца, эмигрировавшего в 1970 году в Израиль, а ныне живущего во Франции, открылась в Мраморном дворце. На стенах - его абстрактные полотна, созданные в разные годы. В первом зале - монументальные картины из серии «Unified Field» («Неизвестное поле»), покрытые черно-белыми узорами. При взгляде на них сразу вспоминаешь о космическом пространстве - холодном, прекрасном и затягивающем, как в омут.

Яркие геометрические абстракции из серии «Тампли» («Храмы») возникли после знакомства художника с Иерусалимом. Человек, склонный к духовным исканиям, увлекающийся каббалой, Вильям Бруй был потрясен древним городом. Его картины - посвящение разрушенному Иерусалиму, попытка воссоздать поверженный храм.

Над циклом «Вещества-существа», работы из которого тоже можно увидеть в Мраморном дворце, художник продолжает работать. Он пишет эти картины в своем поместье в Нормандии, среди прекрасной северной природы, сочных лугов и мирно пасущихся коров.

Александр Боровский, заведующий отделом новейших течений в современном искусстве Русского музея, рассказывая о художнике, посетовал, что история искусства в России «пишется криво»: «Одни художники уже, к счастью, заняли свое место, другие пока незаслуженно забыты. Вильям Бруй до недавних пор был больше известен во Франции и Америке, чем в родном городе. Уехав сначала в Израиль, а потом во Францию, он быстро вошел в международную артистическую тусовку, жил между Парижем и Нью-Йорком. В Париже мэрия предоставила ему мастерскую в известном доме, где обитают многие художники, напротив Центра Жоржа Помпиду. Там у него в гостях перебывали почти все, кто имеет отношение к искусству в Москве и Петербурге.

В советском Ленинграде он был одним из первых стиляг, фланировал по Невскому проспекту в умопомрачительных нарядах. По сей день Вильям Бруй сохранил свою яркость, «персонажность». Впрочем, сейчас придет художник, и вы сами все поймете».

Когда в зал вошел художник, все так и обо-млели. Фиолетовая широкополая шляпа. Такого же цвета пиджак на шелковой подкладке. Шея замотана шарфом цвета терракоты. На пиджак наброшен еще один шарф, бирюзового шелка. И даже ботинки - необычные: черно-белые, как зебра.

А из-под мушкетерской шляпы - лукавый взгляд и такая улыбка, устоять перед которой невозможно.

«Я не стремился быть стилягой, но не мог одеваться иначе»

Конечно, художников принято спрашивать о картинах, вдохновении и творческих планах. Но с человеком, который дружил с музой Маяковского Татьяной Яковлевой и с легендарной леди Абди (внучкой знаменитого художника Николая Ге, послужившей Алексею Толстому прообразом роковой красавицы Зои Монроз в «Гиперболоиде инженера Гарина». - Прим. авт.), который не боялся выделяться из серой толпы в Ленинграде рубежа 60 - 70-х годов, хотелось поговорить совсем о другом.

Вильям Петрович ответил корреспонденту «Вечёрки» на несколько вопросов.

- Лучшим фильмом прошлого года в России был признан фильм «Стиляги» Валерия Тодоровского. Нелегкая была у них жизнь. Вам не страшно было в советские времена выделяться из толпы?

- Я не стремился быть стилягой, но я не мог одеваться иначе. У меня мама была портнихой. Я вырос в доме, где постоянно обитали красивые девушки и дамы, которых мама обшивала, и меня часто звали оценить модель, советовались, как лучше. Мама шила и мне, причем из тех же тканей, из которых делала платья для своих заказчиц. В школе мне часто доставалось от сверстников. Слишком мозолил глаза.

Однажды я связал себе свитер из веревок. Очень красивая вещь получилась. Какое-то время я ходил в нем по Невскому, привлекая внимание. Пока меня не забрали дружинники. Они препроводили меня в пункт охраны порядка, где-то рядом с кафе «Север», и на моих глазах разрезали свитер. Но я видел, что им жалко было его резать. Но что они могли сделать?

- Вы всегда были любимцем женщин. В Ленинграде вы дружили со знаменитыми художницами, «амазонками авангарда» - Верой Матюх, Гертой Неменовой. Приехав в Париж, сразу попали под опеку леди Абди.

- У нас с ней была любовь. Платоническая любовь. Я ходил за ней как пришитый. Она водила по всем тусовкам, знакомила с людьми. Позже я направил к ней Сашу Васильева (историка костюма и моды. - Прим. авт.), которому она очень помогла в работе над книгой «Красота в изгнании» о первой волне русской эмиграции в Париже.

- Вы были знакомы и с замечательной женщиной - Татьяной Яковлевой - любовью Владимира Маяковского. Что в ней было такого, на ваш взгляд, что заставило поэта потерять голову и посвятить ей столько стихов?

- Думаю, что Маяковский в ней оценил прежде всего ее элегантность, умение держать себя в любом, даже самом избранном обществе. Может быть, он хотел с ее помощью попасть в это общество в Париже, которое его не принимало. Когда я познакомился с ней, ей было уже лет 65. Она была такая «дама при погонах». Властная. К тому же она была замужем за Алексом Либерманом, всесильным художественным директором американского журнала «Вог».

- Ваши картины есть в собраниях многих известных музеев мира - «Метрополитена», Гугенхайма. После выставки несколько картин останутся в коллекции Русского музея. А каким образом в эрмитажном собрании оказались ваши ранние гравюры?

- Я уезжал из Ленинграда в 70-е годы. И все свои гравюры отдал в библиотеку Эрмитажа. Подарил - штук 50. А когда уехал, в Эрмитаже забеспокоились - как это? - подарок от эмигранта. И гравюры вернули моей маме. Через 25 лет я приехал в Петербург. Живу неделю, и вдруг телефонный звонок. Из Эрмитажа звонит Владимир Суслов, бывший тогда замдиректора по науке. И просит отдать гравюры, которые я когда-то подарил музею. Я, конечно, собрал свои работы и побежал в Эрмитаж, где меня принял сам Борис Борисович Пиотровский. Так и остались мои гравюры в коллекции Эрмитажа, что для любого художника - честь. Почему меня этот случай поразил? Да потому, что феноменально, как люди могут измениться за 25 лет! Или не люди - обстоятельства, в которых они живут. И все становится таким, каким должно быть.

- Вильям Петрович, последний вопрос: в каком романе о вас писал Эдуард Лимонов?

- Читали «Укрощение тигра в Париже»? Где он пишет историю своих отношений с Натальей Медведевой? Там он вывел меня в образе художника Генри. Кстати, это отрицательный персонаж!

Беседовала Зинаида АРСЕНЬЕВА