Марина Флит:

Когда я стояла на сцене Георгиевского зала перед всей Россией, думала, что потеряю сознание...

12 июня Дмитрий Медведев в Кремле вручил Государственную премию России Марине Александровне Флит, главному хранителю Павловского парка. «Я всех благодарю за признание ленинградской - именно ленинградской! - школы реставрации ландшафтных памятников! Ленинградцы были первыми, кто начал восстанавливать свои разрушенные дворцово-парковые ансамбли. Теперь будем с гордостью носить этот орден», - из благодарственной речи Марины Флит было понятно, что она воспринимает эту награду как признание заслуг всех своих коллег, когда-то возродивших Павловск из руин. Уже через неделю, 21 июля, президент неожиданно, как писала петербургская пресса, приехал с визитом в Павловск.

О Павловском парке, которому отдано 45 лет жизни, Марина Флит рассказала корреспонденту «ВП».

Пушкин родился в Петербурге, а я в Ленинграде

- Марина Александровна, на церемонии вручения вы сказали о ленинград-ской школе ландшафтной архитектуры. Что вы вкладываете в это понятие - оно не устарело?

- Почему я на всю страну сказала «Ленинград»? Он так назывался. Понимаешь, назывался. Вот Пушкин родился в Петербурге, а я - в Ленинграде. Сынок, что я, виновата? И к Ленину это отношения не имеет. Это относится к тем людям, что в нем жили. Не потому, что я не признаю слово «Петербург». Нет. Я признаю это слово и говорю так всегда. Но это не выбросишь за скобки, понимаешь? Разрушенный город стоял. До слез разрушенный! Но не хлебом единым жив человек - и начали заниматься восстановлением памятников. И это прекрасно. У нас прямо по парку проходила передовая. Именно ленин-градская школа реставрации затем позволила нам восстановить парк. А вот когда сейчас после трехмесячных смешных курсов выпускают якобы ландшафтных архитекторов - это, знаешь, уже совсем другая школа. Не знаю, петербургская ли. Но уж не ленинградская точно. Ленинград - это как совесть города. Когда обращаются к совести города, говорят - Ленинград.

- А профессия «ландшафтный архитектор» сейчас есть?

- Профессии такой нет у нас в реестре страны. О чем я сказала президенту лично.

- А итог?

- Пошло письмо со всеми возможными подписями. И меня, конечно, туда включили. Я же теперь, как понимаешь, свадебный генерал!

МФ и МФ

- Что интересного для наших читателей в сегодняшнем Павловском парке?

- Я хочу сказать читателям «Вечёрки» - приезжайте! Сейчас цветут английские розы у вольера. Это надо видеть. В этом году Марии Федоровне нашей - 250 лет. Она была дивная женщина, талантливая, она постоянно что-то делала. Даже токарный станок у нее был. И это при том что она родила 10 детей! Представляешь, госпиталь Мариинский создала. Горжусь, что у нас одна монограмма: у нее - МФ, и у меня - МФ!

- Но это история. А вот минувшей зимой я своими глазами видел, как у прокатчиков «ватрушек» для катания с гор грабители с заточками отнимали «ватрушки» в парке, прямо среди бела дня.

- Да. Я всегда ужасалась! В той части парка милиции зимой почти нет!

- На компромисс вам часто приходилось идти?

- Сейчас без компромисса вообще нельзя прожить. Наша реставрационная группа старалась использовать любой художественный прием при работе в парковом ансамбле, если он не зачеркивал замысел Гонзаго, - разве это не компромисс? Но только художественный. А вот компромиссы с совестью я всегда категорически отвергаю.

- Вы недавно были в Версале?

- Да, я, будучи у друзей в Бельгии, съездила на машине в Версаль. Посмотрела Трианон. Но вот, скажем, наш Петергоф я никогда не сравню с Версалем. Он куда более человечен. Понятно, что меня там потрясают миксы, цветочное оформление, великолепная стрижка, но это как-то все слишком по-королевски. У меня на самом деле, поверь, настолько скромная душа, что, когда я стояла на сцене Георгиевского зала перед всей Россией, думала, потеряю сознание.

- Первому лицу явно понравилось, как вы проникновенно сказали про ленин-градскую школу реставрации ландшафта...

- Дмитрию Анатольевичу? Что ты! Через 8 дней приехал к нам в Павловск. Так что ты не шути со мной!

Льщу себя надеждою, что вы устроите хорошую рубку

- И все же про реставрацию наших ландшафтов - многие ваши посетители и наши читатели были, скажем, в Москве, в Царицыне, -  в чем отличие?

- Ой, только не про Царицыно. Это вообще карикатурная тема. Москва была купеческая. Она такой и осталась. Почти все мастера, увы, вымерли. В Москве из «Царицына» сделано «Лужково». Ты обязан туда съездить и умереть там! Там полгектара замощено гранитом. По дорогам полированные урны и полированные бортики у дорог. Весь покров почвы снят и посеяна трава. Я когда прочитала твой вопрос (об отличии московской и ленинградской школ реставрации. - Прим.авт.), позвонила коллеге, хранительнице парка в Москве, и спросила: что у вас сейчас за московская школа реставрации? Она ответила: «Ты что, больная? У нас нет никакой школы». Ленинградская школа - она впитывала и отдавала. Многие приезжали учиться из других городов. Это строгость, скромность, логика и душа. Без души ничего не бывает. Вот Мария Федоровна - настоящая душа нашего парка. В свое время из поездки по Европе она писала Кюхельбекеру в 1782 году: «Льщу себя надеждою, что вы устроите хорошую рубку, которая расширит и прояснит вид!» - то есть, видишь, даже она, императрица, понимала, что такое ландшафтные рубки, открытые и закрытые пространства. Но Гонзаго, когда начинал, - работал в лесу. Белая береза была вырублена на 70 процентов - а это ведь почти половина парка, и она предназначалась для верховой езды. Дороги были прямые. Менялись картины. Лес был выше. Он вырубил 70 процентов ландшафтообразующих групп. Но, заметь, императрица даже в эти дела вникала. Она даже вникала в размеры окон, в размеры дверей!

В сосновом молиться, в еловом удавиться, в березовом веселиться

- Президент сказал: «Благодаря таланту и упорству Марины Александровны и ее коллег удалось вернуть парку первозданный вид. Ее работу сегодня называют эталоном научной реставрации». Все же - что было самым сложным при реставрации?

- Понимаешь, мы с архитектором Евгенией Александровной Комаровой, которая до сих пор - главный архитектор наших реставрационных парковых проектов, должны были понять, как сделать парк историческим после ужасной войны. Либо использовать гонзаговскую планировку 1852 года. Либо что-то среднее, близкое к довоенному состоянию, когда открытые пространства сократились. Было не 70 процентов открытых пространств, а 50 на 50. А это создает совсем другую семантику сада. Мы сделали три пробные рубки. И поняли, что надо приближаться к замыслу Гонзаго. Я с Комаровой шла поэтапно. От общего к частному. Ведь у нас не было геодезии. Она делала кроки, глазомерную съемку, совмещенный план. О, эта женщина работала как целый институт. Она создала весь генплан. И она проработала на территории 543 га всю объемно-пространственную композицию. А это самое главное для парка! Дорога может быть не отремонтирована, лужина может быть не отремонтирована. А вот когда объемы заросшие, когда колорита нет - это уже не исторический парк. Недаром говорят в народе: «В сосновом молиться, в еловом удавиться, в березовом веселиться». А у Гонзаго были самые красивые места именно сосновые.

- Реставрационные работы продолжаете?

- Мы в этом году провели огромные рубки. И я в этом году осенью буду их продолжать, если буду жива. Это с одной точки - глубинная хрестоматийная перспектива, а с другой, с липецкой дороги, - панорама фантастическая, чудесная игра светотени, задохнуться можно! Сейчас показала американцам на ландшафтной конференции - они три пальца скрестили. Это у них значит - обалдеть!

До сих пор у нас дома хранятся те кирпичи...

- Марина Александровна, а родители ваши не занимались ландшафтом?

- Нет, у меня родители оба связаны со словом. Отец, Александр Матвеевич, родом с Украины - писатель. Юморист-сатирик. Всю войну, 900 дней, был на страже родины. А мать, Нина Николаевна Паперная, - известный радиожурналист. Занималась эстетическим воспитанием молодежи. Вела передачу на радио. И составила книгу «Подвиг века», про тех, кто ушел из Академии художеств на войну. Дед ее - Макар, с олонинской земли, пришел покорять Петербург и основал здесь кирпичный завод. Он и ныне стоит на правом берегу Невы. До сих пор у нас дома хранятся те кирпичи...

Зачем кому-то знать, какой помадой я красила губы?

- Значит, к журналистам, коли они у вас в роду, относитесь хорошо?

- Ой, к журналистам отношусь хорошо. Но они сейчас все передергивают, а иногда - безграмотные. То, что после вручения сейчас пишут...

Господи, кухарка на кухне не будет такое доставать. Ну скажи, зачем кому-то знать, как я красила губы и какая у меня с Терешковой помада? Только и вычеркиваю сейчас из интервью абзацы. Им, видите ли, живой человек нужен...

- Да. Когда приехал президент в Павловск, я видел на одном из каналов, как ведущий, ничтоже сумняшеся, смотря на видеосуфлер, вас, извините, назвал Флинт, а президента - Медведь. С трудом выговаривал окончания парень. Причем эта запись, увы, до сих пор на сайте телекомпании висит...

- Вот-вот. Культура у нас видоизменилась. В том числе и журналистская.

- Премия неожиданно на вас свалилась, да еще с определением «эталон научной реставрации»?

- Неожиданно. Но одновременно - «ожиданно», ведь документы забрали еще осенью. Позвонили и сказали: «Мы хотим вас выдвинуть!» Я ответила:
«Только с Евгенией Комаровой».

- А вы знали, что государственных премий России cогласно Указу президента Российской Федерации № 785 от 21.06.2004 года «О
совершенствовании системы государственного премирования» теперь стало значительно меньше, чем 5 лет назад? Попасть в число номинантов невероятно! А уж стать лауреатом просто немыслимо...

- Да ты что? А я и не знала! Клянусь!

Беседовал Алексей ШОЛОХОВ, фото автора и пресс-службы президента России