Время читать!

На Книжном салоне вас ждут интересные встречи и приятные сюрпризы от «Вечёрки»

С 24 по 27 апреля в 7-м павильоне выставочного комплекса «Ленэкспо» проходит III выставка-ярмарка «Санкт-Петербургский международный книжный салон». Девиз салона остается неизменным - «Время читать!». Соглашаясь с призывом, хотелось бы все-таки уточнить: что именно?

Сегодня у нас в гостях один из самых любимых петербургских писателей Валерий Попов. О жизни и творчестве с ним беседует корреспондент «Вечернего Петербурга» Елена Елагина.

Все мои фантазии рождены Питером

- Валерий Георгиевич, всем известна ваша книга «Жизнь удалась», хотя в названии только часть фразы, а полностью - «Жизнь удалась, хата богата, супруга упруга». У вас-то самого жизнь удалась?

- Писательская, думаю, удалась, поскольку мне скоро 70, а книг 35. Так что получается, что я начал издаваться с двух лет и каждые два года выходило по книге. И книги все в библиотеках растрепаны. А по сопутствующим событиям - не очень-то. Бог хранит меня в дальней бочке, не торопится осыпать какими-то благами. Продолжаю жить в статусе студента - доходов хватает только на цветную капусту. Но веселая стихия книги «Жизнь удалась» присутствует и в самых трагических моих книгах и помогает выжить и мне, и героям.

- Только что вышли две ваши новые книги - «Горящий рукав» и «Культовый Питер». Первая - сугубо автобиографическая, вторую Цветаева назвала бы «Мой Петербург». Как пришло в голову замечательному прозаику написать ее при немыслимом обилии петербурговедческой литературы?

- Без Питера я бы не был ни замечательным, ни, может быть, вообще прозаиком. Все мои фантазии - и безумные, и умные - рождены Питером. И когда я в шесть лет приехал из Казани в Питер - тогда, конечно, Ленинград, - он меня ошеломил! Чердаки, подвалы, крыши, трубы - в общем, какие-то загадочные средневековые замки. Жили мы в Саперном переулке, в Преображенском полку, и мой самый первый рассказ, точнее, призрак рассказа - об атлантах у дома № 11, державших балкон: один был в ботинках, другой босой. И я водил туда ребят со двора - пытаясь их этим заинтриговать - почему так? Первая моя литературная попытка, еще неосознанная. Первая прививка абсурда, гротеска, ставшего потом моим главным «оружием». Еще помню - как я вылезаю на крышу, в спину бьет солнце и я вижу свою огромную тень на доме напротив. Неужели я создал такое? Поднимаю руки и думаю - этот «гигант» мне не подчинится. Но он тоже поднимает! Восторг! И все это ощутилось впервые в Питере. Поэтому, когда поступило предложение от издательства «Олимп», я обрадовался тому, что все свои питерские восторги могу собрать в одной книге.

- Почему возникла потребность в опоре на документальные события? Вещи ведь почти исповедальные. Художественность, фантазия у вас всегда бьет ключом - и вот такой поворот... Героев не хватает?

- Пока хватает. И именно реальная жизнь дарит и фантазию, и гротеск. И нет никакого разрыва между художественностью и документальностью. Отец мой, замечательный ученый-селекционер, кормивший своими сортами всю страну, такое «выкаблучивал», когда ему этого хотелось, - что не придумает ни один фантаст.

Был огромный пласт жизни, начисто стертый политизированными историками, мол - «или - или». И ни шага в сторону! А на самом деле именно что в реальности жизнь такое устраивала, такое позволяла себе! Сейчас, наоборот, она сузилась.

Не унывать!

- Вспоминается фраза, сказанная о вас и вашем отце: «Корень-то покрепче будет!»

- Да, он в 90 лет еще делал зарядку и таскал из леса маленькие сосны, упорно сажал их под террасой, кидаясь на всех, кто мог бы им повредить. Ноги уже ему отказывали, он столько раз падал с крыльца, я кричал в отчаянии: «Батя, прекрати!» Но он с улыбкой, напоминающей оскал, поднимался и шел. И писал, до последних часов, - воспоминания и научные труды. Материал сам шел мне в руки. Хорош бы я был, раскладывая все по полочкам, - документальность... художественность. К счастью, мне достался азарт от отца: когда всё вокруг начинает тебе служить, когда всё - и удача жизни, и ужас смерти - сливается в единое, превращается в эпос. Как не написать о том, что рядом и что может быть невероятней - и достоверней реальности?

Живой герой дарит писателю новую жизнь, новые силы. Поэтому «Горящий рукав» - повесть-автобиография, достигающая сегодняшних дней, заканчивается не возрастной усталостью, а счастливой поездкой с моим другом, писателем Александром Мелиховым, на Белое море. Там меня порадовал удивительный мужик - работает крановщиком, ищет по заброшенным домам вещи для исторического музея, держит огород на студеном берегу, пишет маслом, крепко выпивает, ловит рыбу, водит по болотам и лесам так называемых трудных подростков, которые на его фоне кажутся пай-мальчиками. Ну как тут унывать? Унывают только унылые люди.

У писателя должна быть не только голова

- Какую премию хотели бы получить? Нобелевскую?

- Во всех премиях, включая Нобелевку, есть какой-то нелитературный привкус. То есть надо сделать что-то еще. Мне это как-то неловко. Хотя многие мои друзья, особенно москвичи, с этой неловкостью справились. Если случай подвернется - справлюсь и я.

- Ну а если бы кто-нибудь из приятелей, уезжая в отпуск, попросил: «Валера, дай что-нибудь свое поинтереснее!» - что бы вы дали?

- Да всё! Ни одной книжки не выпускаю без занимательности! Не на пиар же надеяться! Есть у меня такое «Евангелие от Магдалины», вышла книга в конце 90-х.

Путешествие по Нилу. Теплая компания, таинственная интрига, ужас и смех. Книгу считают похожей на «Разбойницу» - значит, героиня оказалась живучей. В общем - любой моей книгой ничей отпуск не испорчу, это я гарантирую!

- Не стыдитесь «Разбойницы»?

- Ни в коем случае! Меня все попрекают «Разбойницей», а я ее обожаю. У писателя, как и у всякого нормального человека, должны быть разные части тела, не только голова. Вспомним, если мы не ханжи: есть и другие органы. Или они не нужны? На вас, наверное, подействовала атака снобов, которые преследуют все живое, не в силах его создать. А раз так - уничтожить! Мы, мол, не умеем писать увлекательную сюжетную прозу и другим не дадим. Обзовем автора пошляком, коммерческим писателем. Я это почувствовал и больше не подставляюсь, но все равно этим своим набегом в зону дамского романа доволен. Все в этой книге есть: и сюжет, и секс, и веселье, и социальная острота, но - нет глупости! А глупость в наши дни - это основа тиража. И чаще всего она выступает в обличье сверхсерьезности, высокой ответственности за устои жизни. Вот такое мне действительно не по зубам. Так что я разошелся тут и с так называемой коммерческой литературой (которая на самом деле безумно скучна), и с так называемой высокой литературой, в которой отсутствие занимательности строго обязательно. Не умея написать занимательно, «высоколобые» тщательно ограждают себя от всего живого - кто будет есть их сухомятку, если на прилавке вдруг появится натуральный огурец? Поэтому «Разбойницу» не приняли обе стороны. Впрочем, меня больше интересует «третья сторона». В больнице, где лежала одна моя знакомая, «Разбойницу» порвали на тетрадки и читали, передавая друг другу. И прооперированные хохотали, придерживая свои швы рукой. Ай плохо?

Жизнь жива и прелестна

- А что вас сейчас волнует по-настоящему? Не только в литературе?

- То, что происходит великое объегоривание человечества. Сейчас главная идея - сделать дешевку и продать ее как можно дороже. Это можно сказать не только о книгах, которые делаются ножницами и клеем, а не душой и талантом, но и обо всем остальном. Все бутики забиты рваниной, самое дешевое продается как самое дорогое. Каждый богатей, нахалтурив и наварив в своем деле много денег, и в других сферах может купить за свои бешеные деньги только халтуру, эрзац - объегорили прежде всего самих себя. Качества не осталось нигде. Более того - оно тщательно уничтожается. Хорошую книгу не хотят печатать, потому что, не дай бог, покупатель очнется и поймет, что питался туфтой.

Уничтожение качества тотально. Квартиры новых русских - это просто зал ожидания неизвестно чего. Не знаешь, где уютно сесть. Никаких следов их жизни, индивидуальности - будто тут не живет никто! Когда мы с другом впервые увидели этот стиль в Германии, у нас тут же появилось для него неприличное слово - «абортарий». Такие голые стены и медицинские кресла. Скупость, выдаваемая за роскошь. Аборт всего живого. То же самое и с одеждой, и, что самое печальное, с культурой вообще - точнее, с тем, что пытаются нам втюхать. Разве можно различить, а тем более запомнить всех этих оксан и денисов из «Дома-2»?

- На что же можно надеяться в такой ситуации?

- Главное - пока мы не изменились генетически. Когда говоришь интересные вещи людям, зомбированным эрзац-культурой, они реагируют вдруг вполне живо! Есть надежда, что такие загадочные структуры, как мозг и душа, не деградируют, даже надолго оставленные без пищи. Впрочем, жизнь сама по себе, там, где за нее не берутся пока промоутеры и продюсеры, еще жива и прелестна - так что пища есть.

Беседовала Елена ЕЛАГИНА