О себе и о войне

«Вечёрка» читает почту

Дорогие читатели! Мы завершаем конкурс «О себе и о войне».

В редакцию пришло очень много писем. Особенно приятно, что среди их авторов были не только ветераны, но и совсем молодые люди, школьники. Значит, эта тема и по сей день никого не оставляет равнодушным, и в этом залог нашего мирного будущего. Писем было так много, что, к сожалению, газетная площадь их все не вместила. Поэтому сегодня мы представляем отрывки из ваших писем, присланных на конкурс, а оставшиеся будем публиковать в следующих номерах. Спасибо всем огромное, друзья! Победителя мы объявим в июне.

Там, где светило солнце

Когда мне было 4 года, я ездила к папе на войну. В августе 1944 года отец прислал нам с мамой вызов и своего ординарца. Мы ехали поездом из Ленинграда в г. Шяуляй, что в Литве, где стояла его зенитная батарея. В вагоне было многолюдно и очень душно: все сидели вплотную на деревянных скамьях. На какой-то остановке мама вынесла меня подышать свежим воздухом. Кругом была теплая летняя ночь и в кромешной тьме суетились люди, ища свой вагон. Вдруг мимо нас энергично «прокостылял» молодой солдат без ноги (его лицо было на уровне моего) - и от него шибануло таким зловонием, как от живого трупа - я прямо задохнулась.

Ничто не может так передать ужаса войны, как эта вонь от живого человека.

А в Шяуляе совсем не было войны, все время светило солнце, и папа - молодой, жизнерадостный, уверенный в себе - водил меня за руку мимо своих огромных зениток, вкопанных в землю по ступицу. Это было мое первое впечатление об отце.

О. П. Петрова

Первый Второго нашел...

Прошло более шестидесяти лет после победы в Великой Отечественной войне. Для молодых мальчишек, не познавших еще вкуса жизни, война была как нечто такое, где можно было продемонстрировать свою юношескую удаль, храбрость...

И вот я смотрю на 81-летнего Николая Михайловича Кудряшова, ветерана войны, и мысленно переношусь в то время, когда он семнадцатилетним мальчишкой отважно шел на войну. И думаю о том, что мое настоящее, моя безоблачная жизнь в шестнадцать лет - его заслуга тоже. И даже слезы навернулись на глаза от такой мысли.

А Николай Михайлович тем временем достал потемневшую плюшевую коробочку и бережно извлек из нее старое письмо. С чтения этого письма он и начал рассказывать свою историю.

«За сорок лет Первый Второго нашел. Добрый день, а может, вечер, боевой сопутник мой и первый номер ручного пулемета, Николай», - не спеша прочитал Николай Михайлович и добавил: - Это мой военный товарищ. Житко Василий. Он вырос-то в Польше, а сам украинец. И вот мы с ним вместе воевали, пока его не ранило в апреле 45-го, во время наступления из Польши на Германию. А потом и меня ранило. И только спустя 40 лет пришло от него это письмо. Он пишет часть по-русски, часть - по-украински, он в школу-то ходил в Польше, наверное.

- Он пишет в письме, что вы немцев построили и куда-то повели... Куда? - спрашиваю.

Николай Михайлович рассказывает:

- Меня вот там и ранили из-за них. Комбат приказал нашей первой роте идти в разведку, а у нас осталось человек пятнадцать, ну, может быть, двадцать, треть дивизии. «Кудряшов, давай иди!» - говорит. А я командир отделения. А под горой дорога метров пятьдесят. Выше и направо - дома, и там немецкие машины стоят.

А часовые немцы пошли курить в хату. И мы ворвались в хату эту и кого побили, в смысле убили. А оставшихся, их человек семь было, привел я к майору и говорю: «Вот, товарищ майор, в хате эти были все». Они старые, небритые, голодные, видать. А младший лейтенант спрашивает: «А где остальные?» Оказывается, за этой хатой еще одна была, а там все немцы. Идем, слева дом стоит, оттуда выходят два немца, без оружия, на чистом русском языке говорят(!). Они постарше меня, им лет по двадцать будет. Их тоже повязали. А из второй хаты вдруг выбегает немецкий офицер, наверное, командир дивизии, без шинели. У меня пулемет ручной был, но патронов там не много. Этот немец выбежал, а там во дворе забор, досками околоченный, и калитка. Он хотел в эту калитку нырнуть. Я ему не то по-русски, не то по-немецки крикнул: «Стой! Руки вверх!» Он как окаменел. Я тогда пулемет заряжать - а патронов-то нет. Видимо, все в хате растратил. Во время учебы говорят, когда перезаряжаешь оружие, с цели глаз не своди. Я пока оттянул затвор, немец уже успел достать пистолет и чуть не выстрелил. А я стоял у угла палисадника, за него и спрятался. Затем пулемет на дорогу поставил, сам лег в канаву. А через дорогу дом стоял, и за ним с винтовкой снайпер караулил. Он меня ранил в плечо. Я подполз к младшему лейтенанту, чтобы перевязать рану, так больно было! Он говорит: «Иди отсюда, а то он тебя добьет». Я отполз немного, оглянулся... а лейтенант повалился... И всё... Ну и я отвоевался. С января по июнь лежал в госпитале. А потом спрашивал: а кто остался в роте?

Остался только повар...

Мы дочитали письмо. Николай Михайлович опять аккуратно сложил его и убрал в заветную коробочку.

- А вам страшно было воевать? - спросила я.

- Как тут сказать? Не так страшно умирать, как находиться в ожидании смерти. Самое ужасное - идти на пулемет. Даже ноги не слушаются. Скажут, что завтра в наступление, вот это тяжело. Смертники мы все были. Каждый хочет жить... В свое время была полная рота, а три дня прошло, и 20 человек осталось. Сама смерть - она не страшная. Попал снаряд, разорвался и убил - ты даже ничего не почувствуешь. А ожидание сводит с ума. Но боролись с этим чувством как-то.

- Тяжело вам было убивать?

- Нет. Там каждый стремится убить, чтобы тебя не убили...

На груди у Николая Михайловича - большое количество медалей. А награжден ими он был уже после войны. Сейчас Николай Михайлович живет в Твери со своей супругой Екатериной Николаевной. У них есть все, что необходимо современному пенсионеру, вот только детишек бог не послал. Николай Михайлович бережно хранит награды, фотографии, письма, воспоминания. Еще не так давно бывшие однополчане встречались ежегодно на День Победы в Москве. Об этом свидетельствуют снимки.

Но год от года на них становится все меньше и меньше ветеранов войны...

Николай Михайлович Кудряшов твердо верит, что воевал не зря за светлое будущее новых поколений. Мы от всего сердца благодарим его и всех ветеранов Великой Отечественной за их великий подвиг во имя людей!

Анна БОРОНИНА, 16 лет

Судьба солдата

Это стихотворение написано на материале прозы актера Льва Дурова, из его книги «Грешные записки». Я родился в 1929 году. В войне не участвовал, но был в оккупации два года: с 1941 по 1943-й, сначала на территории Ростовской области, потом на Украине. Пережил много, поэтому и затронула меня правда очевидца
описанного случая Льва Дурова.

Ванечка

Помню, в госпитале нашем
Ванечка лежал:
Хоть без рук был и без ног он,
Тихо, не стонал.
Лишь глаза его большие
«Грызли» потолок:
Ну кому такой я нужен,
Я бревна кусок.
Пристрелите меня, братцы, -
Всё просил ребят,
Что лежали с ним в палате, -
Смерти буду рад.
Он не знал еще, не ведал,
Что его жена
Отказалась от калеки,
А виной война.
И врачи хранили тайну,
Чтоб не бередить
Душу бедного солдата:
Как он будет жить?
Кто-то из ребят решился:
Выстрелил в висок.
Ваня принял смерть достойно,
Как «судьбы глоток».
Так что было и такое
В страшной той войне:
Он лежал и улыбался,
Будто в сладком сне.

С уважением Авенир Петрович Донской

Вместе с кошкой

Жили мы перед войной, да и после, в самом центре: угол Невского и канала Грибоедова, напротив Казанского собора, а точнее - канал Грибоедова, дом 22. Дом проходной, с выходом на улицу Думскую, дом 5.

Голод и холод мы ощутили сразу. Уже в сентябре у нас нечего было есть. Семья наша была непрактичная. Запасов не было. Все всегда были заняты духовной жизнью и мало думали о том, что и нас может коснуться тяжелое время. Что было - быстро распродали или поменяли на продукты. По утрам еще было темно на улице, я будила маму, чтобы она не опоздала выкупить хлеб.

Так как я часто втихомолку плакала, у меня на щеках были шелушащиеся дорожки от текущих слез.

Как-то мы с ней идем по каналу Грибоедова, я, как всегда, канючу и прошу у нее корочку хлеба. Был уже конец октября. И вдруг, как в сказке, как наваждение, перед нами появилась старушка. Остановилась, достала из-за пазухи узелочек, развернула его и дала несколько корочек хлеба. Она так быстро исчезла, что мы даже не успели ее поблагодарить. Это был праздник. До сих пор я не могу видеть, когда люди бросают хлеб.

Была у нас кошка - Пушка, она переносила все тяготы жизни вместе с нами. Каким-то чудом сохранилась связка жгучего перца. В большой кастрюле мы заливали полученный кусочек хлеба-клея, бросали туда жгучий перец и пили. С нами пила и кошка. У нас было печное отопление. Она сидела у печки, где сжигалось все, что горело, кроме книг - библиотеку мы сохранили. Пушка смотрела немигающими глазами на огонь, она почти не двигалась. Это был скелет, обтянутый кожей.

Спустя несколько дней кошка умерла. Мы ее нашли в печной духовке.

Ютились мы все в одной комнате - самой маленькой и теплой, в остальных комнатах не было стекол. Их вынесло волной, когда взорвалась бомба в январе в Гостином дворе. Тогда мы заткнули, чем могли, окна, а полы сожгли. Снимали по половице и топили печку.

Это было только начало войны. Что было дальше... Но нужно было жить и сохранить себя, не скатиться до первобытного звериного состояния.

Валентина Ивановна ЕРМАКОВА, медсестра

Осколки снарядов

Помню артиллерийские обстрелы города вражескими снарядами. Мы живем на площади Островского (дом 9, кв. 19). Нас окружают шедевры архитектуры: улица Зодчего Росси, Александринский театр, Публичная библиотека, Екатерининский сад.

И вот один из вражеских снарядов разрывается на площади, вблизи сада Аничкова дворца. Первыми туда сбегаются вездесущие ребята (мальчишки и девчонки, не эвакуированные из города и еще живые), голодные и ослабленные, но любопытные. Нам по 10 - 11 лет. Жуткие впечатления от обстрела и наши трофеи... осколки снарядов, еще теплые, которые мы сразу же подобрали.

Я долго хранила их после войны. И уже будучи взрослой, после окончания института и работы в 476-й школе Колпинского района (учитель истории) сдала их и еще ряд предметов блокадного времени (блокадный ученический дневник, пионерский галстук, переживший всю блокаду) в главный музей нашего района - музей Ижорского завода, где эти предметы находятся и сейчас.

Инна Петровна РОНИС, учитель-пенсионер

Мой отец вернулся живым

1941 год. Я окончила 1-й класс. 20 июня мы поехали на дачу во Всеволожск. 22-го за нами приехал отец в форме капитана, и мы вернулись в город. Я узнала, что началась война, но меня это не испугало:  я была величайшая патриотка и была уверена, что очень скоро мы фашистов разобьем.

...Я очень гордилась и кричала всем во дворе:  «А мой папа идет на фронт!» - и мальчишки мне завидовали, пока одна женщина не сказала: «Убьют твоего папу - будешь знать». «А вот и не убьют! Мой папа - командир!» Ответ был жестоким: «Командир идет впереди, и его первым убивают». Отец вернулся живым...

...В эвакуацию мама нас не отпустила - а эшелон с детьми разбомбили.  Мой годовалый брат не ходил и не говорил. Он ползал от стенки, где отковыривал и ел штукатурку, - к буржуйке, подбирал угольки и тоже ел. Запас продуктов, собранных в эвакуацию, - сгущенка и галеты - спас потом жизнь моему  брату. У бабушки началась дистрофия - она не ела, оставляла все нам.

...За водой мы ходили с мамой вдвоем, с саночками. Брали ведро и чайник - ведро маме было не вытянуть, наливали из чайника. Воду брали в проруби на углу Литейного и Жуковского. Откуда там была чистая вода - до сих пор со своим высшим техническим образованием не понимаю.

...Немцы сбрасывали на город листовки с призывом сдаваться. А однажды была и вовсе немыслимая листовка: «Спите спокойно, матрешки. Сегодня не будет бомбежки».

Немец так не напишет - это сочинил свой, предатель. В убежище мы  ходили несколько раз. А потом перестали. Летом сообщили, что все дети и старики должны покинуть город. Мы уезжали в августе 42-го. Удалось попрощаться с отцом. Отец передал маме пакет с лекарствами. Тогда в первый раз я увидела, как мама заплакала, уткнувшись отцу в плечо.

...В сентябре 42-го мы приехали в Томск. Мама пошла работать на электроламповый завод. А я готовилась на фронт - летчиком-истребителем. Мне было уже 11 лет. Копила деньги и собирала кусочки сахара в кукольный чемоданчик.

...9 мая я пошла в школу, и только вышла из дома, а на углу Литейного и Некрасова репродуктор гремит, со всеми что-то творится! Плачут! Смеются! Война кончилась! Первая мысль - не успела повоевать... Вторая - ура! В школу не надо идти! Третья: зато папа скоро приедет...

Новелла Николаевна Филиппович

Подготовила к печати Алла Казакевич