Разговорный древнерусский

Невская битва глазами Игоря Каленова

Он как бы подарок на 9 Мая - ведь принято же чтить государственные праздники картинами про то, как страна побеждала внешнего и громила внутреннего врага, формируя свою государственность.

А с другой стороны, «Александр» вышел как раз к сроку, чтобы поучаствовать, среди других премьер, в фестивале «Виват кино России!». Между прочим, рядом со своим знаменитым предшественником кисти Эйзенштейна, которого показали в ретроспективной программе.

У Эйзенштейна - о том, как Александр Невский бьет немца, а у режиссера (ранее главным образом продюсера) Игоря Каленова - о том, как молодой Александр откручивает голову шведской гадине на Неве, тем и заслуживая себе звание Невский. Предыстория, или, на языке кино, приквел.

Ну конечно, Игорь Каленов и безо всяких фестивалей не мог не учитывать ассоциативный ряд, возникающий у зрителя. Соседство с Эйзенштейном - это и огромный кредит доверия, и еще большая ответственность.

Но экспрессию и героический пафос «Александра Невского» сейчас просто не потянуть. Да и незачем, с другой стороны, - все-таки не тридцатые, другое время. И показывать историю из XIII века можно по-новому.

Поэтому ставка была сделана на эстетику более демократическую - видимо, чтобы и нынешний молодой человек мог отождествить себя с юным князем или его друзьями-соратниками. В деревянных новгородских посадах (только что со съемок «Волкодава») князь Александр (Антон Пампушный) и его дружинники, холопы и новгородские бояре разговаривают штилем, который сейчас понимается как «разговорный», а на самом деле используется в основном в рекламе пива. И все это обильно сдобрено былинным «древнерусским». Эффект получается душераздирающий. Как будет по-былинному «мочить в сортире»?

А именно этим почти весь фильм собирается заняться молодой князь. Оказывается, начать тогда, как и в наше время, не очень просто. Потому что мешают и хватают за руки. Это, в сущности, и есть основная интрига фильма, вокруг нее построен целый детективный сюжет. Выяснение - кто кого убил и кто кого купил - занимает большую часть картины. Главным злодеем, кстати, оказывается Богдан Ступка, сбежавший куда-то за границу, к шведам, и похожий не то на олигарха, не то на белого эмигранта. Немногим лучше интриганы-бояре и вздорные скоморохи, видимо, представляющие тогдашнюю четвертую власть. Не говоря уж о псах-рыцарях, которые со времен Эйзенштейна изменились меньше всего - только еще больше «закостенели и отморозились» в своих холодных замках.

То есть нынешнему зрителю «с пониманием» будут внятны все проблемы молодого князя. А проблемы те же самые, что и сегодня.

В новгородской корчме скачет скоморох, выкрикивает про то, что князя надо, мол, гнать. Купленный, конечно. Приходят князевы люди, скомороха тащат в сени и там режут.

- А где ж певун? - спрашивает кто-то из посетителей.

- Ушел ваш певун. Не про того князя пел, - отвечает главный.

Такая вот перекличка с «Андреем Рублевым». Пожалуй, именно этот момент кажется кульминацией фильма. Не говорить же о самой Невской битве, которая выглядит довольно жалким довеском в конце (хоть и с участием настоящих реконструкторов).

Трудно с чем-то сравнить получившийся результат. Старому эйзенштейновскому «Александру Невскому» куда ближе бешеные американские спартанцы из «300». Дух времени и глубокий патриотизм бережно пригрет испанцами в «Капитане Алатристе». А до «Храброго сердца» «Невская битва» не дотягивает - просто потому, что не может не подмигивать и кивать на сегодняшние реалии, в отличие от универсально-героического фильма Гибсона.

И еще потому, что охотно подхватывает и использует некий культурный код. Язык, накрепко уже выученный определенной частью нашего кинематографа. Язык, создающий былинных ментов и древнерусских гопников.

Федор ДУБШАН