А удалась ли жизнь?

Завершился тюзовский фестиваль «Радуга»

В разных спектаклях нынешней «Радуги» просвечивает такой сюжет: человек — и надвигающаяся на него пустота. Или не пустота, но новая — и тревожная — реальность, заставляющая человека сопротивляться. В меру своих возможностей.

В «Фаусте» актеры сменяют роли (был Мефистофелем — теперь Фауст), а персонажи множатся (Маргариту играют четыре актрисы).

В последнее время понимаешь, сколь многим современный театр обязан абсурдисту Беккету. Как недооценен драматург, часто одаривающий режиссеров идеями. Винни, героиня пьесы «Счастливые дни», живет, по пояс вросшая в землю, и на глазах зрителей она под эту землю уходит. Это, конечно, метафора жизни человека. Потоком слов и ненужными действиями Винни стремится заполнить пустоту. Цепляется. Хочет продлить «счастливые деньки». Спектакли «Радуги» оживили в памяти гениальную пьесу.

У Беккета ирландская мрачность, у чудесного Дуды Пайвы — артиста, режиссера и создателя своего театра — элегантность и нежность. И все равно реальность в его спектакле «Бастард!» сигналит о чем-то тревожном. На сцене помойка — тоже метафора. Герой Пайвы, чудак, невесть как здесь оказавшийся, ищет выход. В свою обычную жизнь. А попутно встречает жутковатых персонажей — стариков с буквально распадающимися телами. Сосуществование артиста и поролоновых кукол (которыми он управляет в одиночку) обретает особое значение. Дряхлая материя посягает на живое «свежее» тело, делая его частью жизни-помойки. Безногая старуха пользуется ногами героя, чтобы танцевать; старик лапает его, что-то хрипя про преобразование мира. А что это за грядущие перемены — загадка. При всей простоте сценического языка спектакль хорош недоговоренностью и свободой, которую он дает воображению.

Дуда Пайва — артист, режиссер и создатель своего театра. Поролоновыми куклами он управляет в одиночку.

В спектакле Калева Куду «Жизнь удалась» (Новый театр Тарту) персонажи, выхваченные лучами прожекторов в черном пространстве, бесконечно матерятся, пьют, занимаются сексом. И весь этот разгул, лихие пляски под Верку Сердючку —  попытка заполнить пустоту. Придать смысл бездумным дням. Здесь ощутимо почти экзистенциальное отчаяние. В финале персонажи сидят в линию, лицом к залу — молча и долго. Словно давая каждому возможность остаться наедине с собой.

Другие спектакли, продолжая эти темы, принципиально иные по языку. Скажем, в «Трех сестрах» (Малый театр Вильнюса) Римаса Туминаса и «Фаусте» (тверской ТЮЗ) Романа Феодори образность какая-то заведомо сочиненная. «Вбитые» смыслы меньше всего предполагают сотворчество зрителя. И войти в контакт с этими спектаклями было очень непросто.

«Три сестры» Туминаса: благородно-литературный, утонченный, воспитанный театр. Фото: Д. Матвеевас.

В «Фаусте» с самого начала подвергается сомнению наличие Бога. В «прологе на небесах» артист подает реплики Бога из зала — растворившись в зрительской массе. Актеры сменяют роли (был Мефистофелем — теперь Фауст), персонажи множатся (Маргариту играют четыре актрисы), пространство визуально заполняется фрагментами тел. Реальность представлена как коллаж, где каждый готов обернуться кем-то другим. Тем более жаль, что после обещающего начала образность становится все более однозначной; спектакль приближается к некому «ТЮЗу вообще». И однозначно хороший финал закономерен.

Но если в «Фаусте» отношение режиссера к происходящему не всегда можно определить (здесь колебания от простодушной игры в символизм до попыток иронического отстранения), то на «Трех сестрах» было ясно: Туминас своих героев любит. И жалеет. И зрителя к этому побуждает. Да, это благородно-литературный, утонченный, воспитанный театр. Но почему со сцены повеяло такой архаикой? Неужели мы разучились смотреть на чеховских героев простодушно, без ерничества и дистанции? Думается, не в этом дело. Просто было сложно все время видеть пластическую иллюстрацию. Вот в финале три сестры восклицают: «Мы будем жить!» Режиссер ставит их в ряд лицом к зрителям, и под музыку сестры синхронно отставляют одну ногу в сторону — чтобы через паузу приставить к ней другую, — пристукнув каблучком. Этот «женский марш» — пластически выраженная попытка устоять, не растеряться среди обступившей темноты. Ну и родство сказалось: все-таки отец военным был…

В спектакле Калева Куду «Жизнь удалась» персонажи бесконечно пьют и матерятся.

Но мне кажется, что более убедительно прозвучали спектакли, в которых оставалась недосказанность. В которых человек не знал, что делать с предстоящей неизвестностью. Где зритель был более свободен в трактовке. А потому лично меня эта «Радуга» склоняет к тому, чтобы мысленно вернуться к актерам из спектакля «Жизнь удалась», которые в финале словно приглашают подумать: а удалась ли жизнь? а счастливые ли дни?