Актриса без страха и упрека
В МДТ — Театре Европы — год красивых дат. Намедни поздравляли Татьяну Борисовну Шестакову, народную артистку России, актрису с таким колоссальным темпераментом, с такой сокрушительной женской верой в любовь и ее силу, что профессия с первых шагов по сцене превратилась для нее, простите за пафос, в служение искусству
В российских театрах так уж повелось, что жены художественных руководителей непременно становятся царицами — заправляют на сцене и за кулисами. Положение Татьяны Шестаковой в МДТ определяется лишь ею самой добровольно взятым на себя послушанием непререкаемой веры мастеру, Льву Додину. Ее уникальные женские образы на сцене МДТ рождаются именно от этого совершенного доверия режиссеру и полной актерской самоотверженности. Начиная с самой первой героини Шестаковой в МДТ — Лизки Пряслиной в «Доме» 1981 года — и по сей день актриса не перестает удивлять мерой душевных трат, силой психологических жестов, цельностью рожденных ею женских натур. Они очень разные — эти удивительные женщины Татьяны Шестаковой. Председатель колхоза «Новая жизнь» Анфиса Минина из «Братьев и сестер» — не ведающая советской конъюнктуры, но и страха не знающая, кроме страха за своих односельчан, несчастных, оголодавших вдов-солдаток, и берущая на себя спонтанное мужество судить по внутренним нравственным законам, а не по указке партии. Проститутка Анна из «Звезд на утреннем небе», умудрившаяся прошагать свои нелегкие версты и не озлобиться, не утратить способности сочувствовать и — диво дивное — желания бросаться на помощь, закрыть своим телом, в буквальном смысле. Хромоножка Лебядкина из «Бесов», которая одним только взглядом вверх выстраивает ту самую вертикаль, без которой окружающий мир неминуемо превращается в вертеп. Наивная седеющая девочка Раневская из не существующего давно в репертуаре «Вишневого сада» и актриса Аркадина, тратившая весь свой талант без остатка, лишь бы сейчас, в это мгновение вернуть Тригорина.
Исполнение Татьяной Шестаковой роли слепой Молли Суини стоит приравнять к актерскому подвигу. Предельно ограниченная в средствах и помещенная в кафельную клетку — выкинутая не просто на обочину жизни, а в какое-то ее отхожее место, Шестакова умудрялась с помощью длиннющих монологов раскрасить свою среду обитания всеми красками радуги и доказать, что мир отдельного человека, тем более женский мир, — исчерпывающ, ослепительно красив и самодостаточен.
Далее на сцене МДТ появились две очень разные матери — Анна Семеновна Штрум, еврейка, врач-офтальмолог из «Жизни и судьбы», и Мэри Тайрон — несчастная морфинистка из «Долгого путешествия в ночь». Это образы-антиподы: первая героиня стала несущей, структурообразующей метафорой действия, почти иконой в печальной истории об истребляющем все живое тоталитаризме, вторая обернулась символом вселенской катастрофы, в которую превращается семейная жизнь, когда мать теряет способность к бескорыстной любви. Анна Штрум ничего не делает, просто в самые трудные для физика-ядерщика Виктора Штрума моменты выбора возникает рядом и спокойным, рассудительным, любовным тоном ведет свой трагический рассказ, расставляя на места все нравственные критерии. А для Мэри Тайрон любой разговор с детьми и мужем имеет корыстный подтекст: обмануть ради того, чтобы уколоться. И каждое появление Мэри — Шестаковой приближает кромешную тьму финала.
Роли Шестаковой последних лет — вне зависимости от их «размера» — шедевры мастерства. Тихая, маленькая жена Миллера в «Коварстве и любви» впервые не может принять божьего промысла, и, хотя уста ее творят молитву, лицо выглядит как античная трагическая маска ужаса, а тело стремится защитить, закрыть от страданий единственную дочь. Дуреха Клавдия из «Портрета с дождем» — нелепый красный цветок, привлекающий всех лузеров, но ее деятельная неистовая любовь роднит ее с чеховскими героинями. Наконец, Нина — совсем уж комичная, даже гротесковая бабка, завхоз театральной загородной базы, существо в синих трениках, неведомо как сохранившихся с советских времен, не менее раритетной круглой вязаной шапке и робе… Но и она вдруг проявляет все характерные черты неизживаемой женской натуры: непобедимое любопытство, инстинкт сохранения жизни, своей и чужой, и неистовую способность до последнего защищать любовь, даже если она — чистой воды иллюзия.
