Александр Городницкий: Авторская песня всегда затрагивала острые проблемы нашей действительности

знаменитому ленинградскому барду Александру Городницкому сегодня — 80 лет

На вопрос «Вечёрки», есть ли у него мечта, Александр Моисеевич ответил стихотворением:

Я обошел все континенты света,

А город мой все тот же с давних пор,

Там девочка, склонясь у парапета,

Рисует мост, решетку и собор.

Звенят трамваи, чаек заглушая,

Качает отражения вода.

А я умру, и «часть меня большая»

Не убежит от тлена никуда.

Моих стихов недолговечен срок.

Бессмертия мне не дали глаголы.

Негромкий, незначительный 

мой голос

Сотрут с кассет, предпочитая рок.

Прошу другого у грядущих дней,

Иная мне нужна Господня милость —

Чтобы одна из песен сохранилась,

Став безымянной, общей, не моей.

Чтобы в лесной далекой стороне,

У дымного костра или под крышей,

Ее бы пели, голос мой не слыша

И ничего не зная обо мне.

Его стихи и песни стали гимном нескольких поколений. Его жизненный путь полон открытий и смелого творчества, а его имя стало синонимом термина «авторская песня».  

Накануне 80-летия петербургского барда мы связались с ним по телефону. Несмотря на то что Александр Моисеевич буквально только сошел с трапа самолета, он нашел время, чтобы принять наши поздравления и ответить на вопросы.

В Петербурге Александра Городницкого знает каждый уголок. И это деревце, посаженное им в скверике имени Андрея Петрова

«Первое стихотворение было посвящено геологам»

— Сочинительство приходит ко всем по-разному. Как оно пришло к вам?

— Классе в седьмом мы с приятелем пошли поступать в кружок рисования во Дворец пионеров на Фонтанке. При всем этом я рисовал плохо, приятель же мой рисовал хорошо и, кстати, потом стал профессиональным художником. Но сложилось так, что в этот день — помню, был четверг — студия рисования была закрыта. Мы замешкались на минуту, и я услышал, что за соседней дверью читают стихи. Я приоткрыл дверь, просунул голову и увидел там мальчиков и девочек лет четырнадцати, моих ровесников, сидевших вокруг стола. Перед столом стоял высокий курчавый человек в гимнастерке без знаков различий и в больших роговых очках. Перед ним лежали полевая офицерская сумка и несколько книжек стихов. Человеком этим оказался в ту пору доцент Пединститута имени Герцена Ефим Григорьевич Эткинд, филолог и известный переводчик. Так выглядело занятие литературной студии. Мне очень захотелось попасть туда и участвовать в интересных этих делах. Выяснилось: для того чтобы туда попасть, нужно написать два стихотворения. Воодушевленный, но при этом и весьма озадаченный, я побежал домой, и через несколько дней я их написал — одно из них очень смахивало на что-то лермонтовское и называлось «Умирающий гладиатор», а второе, как ни странно, было посвящено геологам! Я его даже напечатал уже спустя десятилетия в одном из «полных собраний сочинений». Хотя стихи и были не ах какие, меня приняли, и с той поры я начал писать стихи.

«Меня не печатали 18 лет, а вот за границу выпускали»

— В советские времена практически каждый поэт имел дело с цензурой и ее последствиями…

— В памяти никогда уже не сотрется знаменитый донос 1968 года на группу молодых ленинградских литераторов. То был вроде февраль. После вечера в Доме писателя на Воинова, 18, посвященного альманаху «Молодой ленинградец», группа подонков написала большой донос и разослала его на три адреса: в КГБ, в обком партии и в Союз писателей — на участников этого вечера. Главными фигурантами доноса были Иосиф Бродский, Сергей Довлатов, Валерий Попов, Татьяна Галушко и ваш покорный слуга. После этого меня, в частности, не печатали 18 лет, ибо попал в «черные списки». До этого две маленькие книжечки успели проскочить, а потом меня «замолчали».

— Не сказалась ли вся эта история на вашей научной деятельности?

— Самое-то интересное, что нет! Этому на самом деле способствовало несколько факторов. Во-первых, в 1972 году я переехал из Ленинграда в Москву. Во-вторых, видимо, потому, что тогда еще не было компьютеров в нашем с вами современном понимании и поэтому отдельные департаменты одного и того же ведомства между собой не общались. Вот так и получилось, что в департаменте идеологии числился неблагонадежный поэт Городницкий, да еще и еврей к тому же, что в злополучном доносе дополнительно акцентировалось, которого было нельзя печатать да и вообще к ответственным делам подпускать. В отделе же науки имелась информация о совсем другом Городницком: научный работник, инженер, работает на оборону страны и, несмотря на беспартийность и расовую принадлежность к евреям, в зарубежных поездках остаться «там» не пытался, контрабанды не возил, в антисоветчине не замечен. Мы привыкли говорить и думать, что СССР был всевидящим, а вот ни фига! При всем этом я не прикладывал никаких усилий, чтобы заметать следы, — они сами меня «пропустили». Были Галич, Высоцкий, воевавшие с властью. Я же с ней не воевал, а работал на оборону страны. Это они воевали со мной, как и со всей авторской песней, в числе которой член партии Булат Окуджава, Юрий Визбор, совершенно лояльный… Всех их без разбора, тех, кто боролся, и тех, кто не боролся, поставили вне закона — попытка свободно дышать в несвободном государстве была крамольной по своей сути.

«Нынче авторская песня ушла из литературы»

— Актуальна ли авторская песня сейчас?

— Сложно судить, актуальна или нет. Это потому, что переживает она сейчас жесточайший кризис. С моей точки зрения. Причин этому несколько.

Первая заключается в том, что все перечисленные мною авторы, увы по большей своей части ушедшие из жизни, были профессиональными литераторами и талантливыми поэтами. То есть авторская песня была явлением литературного ряда. Это была некая форма изустной поэзии с гитарой в руках. С уходом из жизни первого поколения ему на смену пришли хорошие исполнители, прекрасные музыканты, но вместо стихов появились тексты, не несущие в себе никакой поэтической ценности. И вот то, что нынче авторской песней зовется, ушло из литературы, пришло на эстраду и сформировало самодостаточную сцену, став частью шоу-бизнеса.

Вторая причина. Одной из главных состав-ляющих авторской песни, которая обеспечивала ей устойчивость и самобытность в 1960-е годы в Советском Союзе, была яркая протестная составляющая. Сейчас этого ничего нет. Но разве у нас в России сейчас нет проблем? Мне так не кажется. Полно! Но про них — тишина. Ну а последняя причина — потеря профессиональности: плохая музыка, речитативность, отсутствие стихов, скатывание от авторской песни к очень нелюбимому мной жанру — пошлому, бездарному, являющемуся суррогатом массовой культуры и носящему странное название «русский криминальный шансон». По сути это непонятно что: он и не русский, и не криминальный. Я вижу подделку именно потому, что знаю и люблю многие зэковские песни, которых наслушался за 17 лет работы на Крайнем Севере. Ну и наконец, это никакой не шансон. Шансон — это уважаемое слово, которое подразумевает, что сейчас зазвучит Ив Монтан, но уж всяко не эти подделки.

— А бардовская ассоциация-то куда смотрит? Что вы можете сделать, как ее президент?

— Стоп-стоп! Вот это то, про что нужно забыть. Эти данные из одной биографии кочуют, и один списывает у другого. Эта история была лет пятнадцать назад. Да, тогда возникла ассоциация российских бардов, какие-то богатые люди все это финансово поддержали, за полгода ее зарегистрировали в Минюсте, я стал президентом, а через два года олигархи разорились, и на этом все закончилось — осталось лишь всплывающее то тут, то там название. Если же говорить про исполнителей — то да, хороших очень много и есть греющие душу моменты, например, был проект «Песни нашего века»: им были объединены довольно интересные барды, которые пели хором песни из золотого наследия этого жанра. Но это исполнительская сторона. А что касается стороны авторской… Есть, конечно, люди более-менее талантливые, но, к сожалению, им еще многого не хватает.

— Вы несколько раз упомянули протестную составляющую. Разве авторская песня должна быть именно такой?

— Нет на самом деле. В действительности поэзия должна говорить о вещах вечных — о смерти, о любви, но, к сожалению, в России, при нашей жизни, именно этот протест и дал жизнь авторской песне, и после этого так уж повелось, что авторская песня всегда затрагивала острые социальные проблемы нашей действительности.

«От неявной цензуры никуда не деться»

— Мы уже несколько раз подходили к теме цензуры, да только она у нас звучала в прошедшем времени. Как по-вашему, есть ли она сейчас? Приходилось ощущать на себе?

— Я всю жизнь с ней сталкиваюсь — и с очевидной, и с официальной, и с неявной. Случилась со мной одна история. Мы тогда боролись против газпромовской башни, и я подписывал всякие письма против «Охта-центра». На тот момент я регулярно, два раза в год, выступал на Выборгской стороне в Концертном зале отеля «Санкт-Петербург». И только мы подписали это письмо, а среди подписавшихся были уважаемые люди — Олег Басилашвили, Михаил Пиотровский, Юрий Шевчук, — как за четыре дня до моего концерта мне позвонили и сказали: «Ох, извините, пожалуйста, но мы вынуждены отменить ваш концерт по техническим причинам». И что бы они ни говорили, было понятно: все это последствия моей подписи на письме. Мир, конечно, меняется, с плеча уже не рубят, как раньше, но неявная цензура существует, и от нее никуда не деться.

— Сейчас началась эпопея с передачей церкви когда-то конфискованной собственности. Что думаете об этом?

— Я отношусь к этому вопросу с очень большой осторожностью. Дело в том, что рост клерикализма в нашей стране весьма опасен. Все эти события, начиная с позорного процесса над «Pussy Riot» и кончая передачей огромных имуществ системе РПЦ — с одной стороны, с другой — попытки введения «закона божьего» в средней школе, введение РПЦ-логии в таких передовых вузах, как МГУ, МФТИ, МИФИ, в XXI веке — это волна мракобесия, которое давит любое инакомыслие. Все это — повод задуматься, а то и реально напрячься.

— В последнее время у нас много что запретили: покупать алкоголь ночью, курить, пропаганду секс-меньшинств. Как думаете, на пользу все это?

— Курение, конечно, нужно ограничивать, я сам никогда не курил. Запрет на алкоголь — ерунда, это такой же идиотизм, как вырубка виноградников при Горбачеве: алкоголизм этим не победишь. Все это дело приведет к очень широким недовольствам, а то и к катаклизмам. Милонов, кстати, хороший пример такого типа начальника, о котором я говорил. Я лично подписывал письмо, призывающее отозвать его из депутатов. Я хоть и вдали сейчас от Петербурга, но я ленинградец, я — блокадник, и я болею за то, чтобы в ЗакСе этого великого города работали достойные люди.

«Кто ж пишет-то в таком возрасте? А я продолжаю!»

— Давайте отойдем в сторону от этих «веселых ребят». Не кривя душой, я скажу, что на вашем творчестве выросло несколько поколений молодых людей, которые читают ваши стихи своим детям на ночь. Что вы чувствуете по этому поводу?

— Это очень теплое чувство, счастье это или нет, но оно возникает тогда, когда 24 — 25 июня, в разгар выпускных в Питере, мальчики и девочки, пересекая Дворцовую, подходят к атлантам, встают под ними, поют мою песню и идут дальше. Да, пожалуй, это счастье.

— Какие ваши любимые места в Петербурге?

— Слово «Ленинград» было третьим после слов «мама» и «папа». У меня есть пара мест, связанных с моей жизнью. Одно из них — около Андреевского собора, рядом с домом, который на моих глазах горел в феврале 1942 года. Моим родным домом. А второе — это Новая Голландия, Мойка, 108, около моей бывшей школы, теперь разоренной, там, где арка, в которую входит канал. Эти два места мне очень близки.

— Продолжаете ли вы писать сейчас?

— Я иногда спохватываюсь: 80 лет, кто ж пишет-то в таком возрасте? Это, наверное, сложно! Однако я продолжаю! Сейчас вышла книжка стихов, написанных за последние два года, называется «Корабли у пирса». Так что я еще в деле.

Справка ВП

Александр Моисеевич Городницкий родился 20 марта 1933 г. в Ленинграде в семье служащих. Пережил блокаду. В 1951 г. окончил с золотой медалью 236-ю среднюю школу г. Ленинграда (ранее учился в 254-й школе). В том же году поступил на геофизический факультет Ленинградского горного института им. Г. В. Плеханова, который окончил в 1957 г. по специальности «геофизика».

Основная профессия — геофизик.

Поэт Александр Городницкий — автор более 30 книг стихов, песен и мемуарной прозы и нескольких десятков дисков с авторскими песнями. Член Союза писателей России (1972), Международного пен-клуба (1988), член Союза московских писателей и Международного союза писателей-маринистов, лауреат Царскосельской художественной премии (1998) и национальной общественной премии «Благодарность» (2005), первый лауреат Государственной премии имени Булата Окуджавы (1999).

Стихи и песни Александра Городницкого переведены на языки многих народов мира, включены в школьные программы. Именем Александра Городницкого названы малая планета Солнечной системы и горный перевал в Саянах.

Автор и ведущий научно-популярной программы на канале «Культура» — «Атланты. В поисках истины».