Александр Зацепин: Люблю лечь на диванчик, закрыть глаза — и слышу весь оркестр

Знаменитый композитор готовит к выпуску новый вариант давнего хита «31 июня»

Многократный лауреат «Золотой маски» и «Золотого софита», премии «Музыкальное сердце театра» Санкт-Петербургский театр «Карамболь» начал подготовку к выпуску мюзикла Александра Зацепина «31 июня».

В то время как большинство премьер мюзиклов в наших краях представляют собой версию европейских или заокеанских спектаклей, питерский «Карамболь» продолжает «гнуть линию» на создание собственных, оригинальных произведений. Вот и «31 июня» — первый мюзикл 87-летнего маэстро, создающийся Александром Сергеевичем совместно с петербуржцами по мотивам любимого советского телефильма. В спектакль попадут лишь шесть мелодий из старого проекта, остальной музыкальный материал написан и оркестрован заново.

Хоть премьера и не завтра (намечена на весну 2014-го), но Александр Зацепин, в течение последних тридцати лет живущий во Франции, приехал в Петербург, чтобы лично «проинспектировать», как идет работа над спектаклем, поделиться опытом с молодыми артистами и музыкантами, вспомнить золотые годы советской эстрады.

В Петербурге меня всё радует

— Александр Сергеевич, я давно занимаюсь в Петербурге эстрадной музыкой. Но что-то не могу вспомнить, чтобы вы приезжали в наши края…
— Приезжал, очень давно. Лет сто назад (улыбается). А потом просто дел не было…

— Или не любите больше наш город?
— Наоборот! Походил по Невскому — замечательный, и вообще всё здесь радует, такого города вообще больше нет. Учтите, что это говорит вам человек, живущий в Париже.

Когда раньше приезжал, то в основном в Репино, в Дом творчества композиторов. Был у меня друг, мы с ним познакомились, когда я служил в армии, — Эдуард Сальминский, саксофонист, аранжировщик. Здесь среди музыкантов, может быть, его и знали когда-то, сейчас его уже нет, к сожалению. Он приезжал как-то в Москву, кстати, он мне даже для «Бриллиантовой руки» что-то записывал частично дома, на саксофоне наигрывал. Так что какие-то его звуки там есть. А так — подруга жены здесь живет.

— А в этом самом репинском Доме композиторов вы никакой мелодии из тех, что стали популярными, не написали?
— Я не помню, где что написано, совершенно не помню. Помню, что для «Бриллиантовой руки» в Москве все было написано… Знаете, иногда бывает так, что рождается эскиз, а потом лежит две-три недели… Как, вот, скажем, «31 июня» — песня «Ищу тебя». Она у меня была раньше, я Пугачевой показывал, и она говорит: «Вот, это мне нравится, хорошая песня, надо будет с ней что-нибудь сделать». Потом мы с ней, так скажем, немножко расстались, и я мелодию «31 июня» уже доработал и сделал иначе, записав с другой певицей.

Пишу на рояле

— А бывает, что вы свои мелодии потом дорабатываете, меняете, снова возвращаетесь? Или написали — и все!
— По-разному бывает. Иная с первого раза получается, а бывает — как, например, «А нам все равно» — задержка. Куплет получился сразу, а вот с припевом намучился! Один вариант сделал, второй — не то, не то… Сделал третий, показываю Гайдаю, а сам говорю: «Что-то не то, ну не яркий он, надо, чтобы все-таки запомнилось, короткий…» И потом уже я нервничал, волновался, уже надо записывать, брился бритвой своей электрической, и вдруг (напевает знакомый мотив) — мысль пришла. Записал, на рояле наиграл, побрился, поехал к Гайдаю, он ответил: «Вот — то, что надо!» Вот так бывает, а бывает, сразу же напишешь, ничего не правя.

— Нынче все композиторы поют сами с эстрады. А как у вас с вокалом?
— А мне Бог не дал (улыбается).

— А какой слух у вас — абсолютный?
— Да. Я люблю лечь на диванчик, закрыть глаза. И тогда слышу весь оркестр: этот так играет, а этот — этак, и я аранжировку представляю себе тогда, а не за инструментом — слышишь тембр, абстрагироваться надо...

— Вы у компьютера находитесь в этот момент?
— У рояля, инструмента. Почему композиторы предпочитают писать на рояле? Если на каком-то электрооргане играю, там специфический тембр. А на рояле — это как черно-белый цвет, любой темп. Я играю, и я это слышу: вот, скажем, флейта, а вот это — саксофон, а это — виолончель.

— А вы довольны своим музыкальным образованием? Хорошо выучились?
— Нет, не доволен. Я ведь начинал учиться в Новосибирске, потом перепрыгнул в Алма-Ату. Я доволен тем, что у меня был хороший педагог (Зацепин окончил в 1956 году Консерваторию в Алма-Ате по классу фортепиано. — Прим. авт.), кстати, из Петербурга, который окончил здесь Консерваторию…

— Вот еще одну нашли ниточку между вами и Петербургом! Как звали педагога?
— Евгений Григорьевич Брусиловский. В войну в Алма-Ату были эвакуированы многие деятели культуры из Ленинграда. И мой педагог был эрудированный человек, образованный, культурный, бывший музыкант. В этом отношении мне повезло. А не повезло в том, что я окончил музыкальную школу, а училище музыкальное — нет.

Главное, что живы и любимы наши с Аллой песни

— Александр Сергеевич, так получилось, что я очень хорошо знаю Пугачеву. Многие годы дружу, даже ездил с ней в гастрольные поездки на Запад. Но я с ней познакомился, подружился уже в «паулсовском» периоде, после вас. И мы, честно говоря, никогда особо не разговаривали о вас, понимаете, но я знал, что какая-то черная кошка между вами пробежала. И в общем, очень удивлялся этому, потому что и вы человек крайне интеллигентный, и Алла-то, при ближайшем рассмотрении, тоже такой теплый, позитивный человек. И я был очень доволен, что потом вы как-то вот объединились…
— Да-да. Главное, что живы и любимы до сих пор наши песни («Куда уходит детство», «Любовь одна виновата», «Песенка про меня» из фильма «Женщина, которая поет»). Обиды давно стерлись, но и вряд ли что-то новое возникнет. Просто теперь, когда совместной работы у нас никакой не может быть — она не поет,— у нас уже отношения нормальные. Самое главное — это было наше, так сказать, соединение, если можно так выразиться, восстановление отношений, случившееся в Юрмале на моем творческом вечере… Там получилась глупая история: мы вели концерт, и нам не дали подслушку, и, несмотря на то что Алла сидела рядом, я ее не слышал, поэтому и с репликами не спешил, боясь ляпнуть что-то невпопад.

— Какие ощущения у вас остались от знакомства с петербургским Театром «Карамболь»?
— Самые теплые, позитивные. Ирина Брондз, лидер театра, — невероятная женщина. Она умеет не только рождать оригинальные идеи, но и пробивать стены. Вы знаете, с идеей создания мюзикла «31 июня» ко мне обращались и западные, и российские продюсеры, и мне это было интересно, но там очень непростая ситуация с наследниками Джона Бойнтона Пристли, автора сюжета. И на моем творческом пути должна была появиться Ирина Брондз, которая сумела даже эту проблему решить.

Я был приятно удивлен высоким уровнем музыкантов оркестра и артистов театра. Это настоящие профессионалы хорошего европейского уровня. Надеюсь, что наш спектакль будет по-настоящему любим зрителями. Но разумеется, предстоит еще большая работа, и я еще не раз появлюсь в Петербурге до премьеры.