Алексей Балабанов: Все надеются, а многих не берут

Победитель в номинации «Лучший режиссер» на Петербургском кинофоруме поделился новыми идеями

По дороге едет огромный черный джип. Он едет в заброшенную деревню где-то между Угличем и Петербургом. Деревня — в аномальной зоне, где царят вечная зима и радиация. В деревне — Колокольня Счастья. Одних она «забирает» и дарит им счастье, другим — только радиацию.

Так начинается новый фильм Алексея Балабанова. История напоминает «Сталкера» Тарковского. А еще сказку «Теремок»: в машину по дороге набиваются все новые персонажи. Все они как заведенные повторяют один за другим фразу, вынесенную в название: «Я тоже хочу».

Чего хотят? Счастья.

Тут и Бандит, и Музыкант (его играет Гаркуша), и еще один бандитского вида Матвей с пожилым отцом. И даже проститутка, в прошлом студентка философского факультета. В джипе всем места хватит. Видимо, эта компания представляет собой разнообразие отечественных типажей.

Приятно, что со времен Бумера из фильма Петра Буслова, в котором ехали одни бандиты, это разнообразие заметно выросло.

Как заканчивается сказка про теремок, помнят все; примерно это же происходит и с героями балабановской картины. Балабанов расправляется почти со всеми, включая себя самого. Что характерно, он отвел себе в картине роль режиссера, который появляется на несколько минут в самом конце, и почти сразу гибнет. Появляется тут и сын Балабанова Петр в роли загадочного вундеркинда, но его судьба неизвестна.

В общем, довольно пессимистическая развязка. Да и встреча с Алексеем Балабановым прошла мрачновато. Режиссер предпочитал отвечать на вопросы односложно и загадочно. Но мы все-таки попытались кое-что у него выяснить про новое кино и про жизнь, которая такое кино породила.

Про счастье

— Ваш фильм можно воспринять как реплику на тему «Сталкера» Тарковского или даже «Пикника на обочине» Стругацких. Почему понадобилось новое высказывание по этой теме?
— Во-первых, я не люблю фильм «Сталкер». Он, по-моему, скучный. Ходят, ходят... А книгу Стругацких я даже не читал. Это не притча, где все нереально. У меня все по-настоящему. Профессиональных актеров там нет, все в основном играют сами себя. И деревня, и Колокольня Счастья — тоже настоящая. Я ее сперва увидел в той деревне. А потом появилась идея фильма. Мы там ничего специально не строили. Надпись «Магазин» — так и висела. И коровы ходили. В фильме все настоящее, только история фантастическая. Это фантастический реализм.

— Кажется, там есть и какие-то комические моменты...
— Намеренных шуток я туда не вкладывал. Но у всех свое чувство юмора: кто-то над фразой смеется, кто-то нет.

— А когда героиня Алисы Шитиковой признается, что училась на философском факультете, но пошла в проститутки, потому что задницу легче подставлять, — это программное заявление в адрес философии вообще или просто проходная шутка?
— Я когда в Свердловске жил, у меня было много друзей с философского факультета. Они потом становились музыкантами, понимаете? А у моей героини работы нет, ей надо мать кормить... И правильно она сказала, что задницу подставлять легче.

— Есть соблазн предположить, что в черном джипе едет к счастью вся наша Россия. Нынешнюю Россию — «возьмут»? Нас, вот таких, какие мы сейчас?
— «Берут» отдельных людей, а не страну.

— Счастье вообще есть — или нет его? Для русского человека счастье индивидуально — или всеобще?
— Это вопрос загадочный. Есть счастье или нет его — я узнаю, когда умру. На земле-то все идет полосами. То повезло, то нет. Всеобъемлющего счастья тут точно нет.

— Почему в вашем фильме не сами люди решают, достойны ли они счастья, а кто-то другой, неведомый?
— Ну, это задача драматургии. Все надеются. А многих не берут, потому что они прожили жизнь неправильно. Вот Бандит, которого играет Саша Мосин, много народу завалил в начале фильма. Как его возьмут к счастью?

— Возможны только два варианта — «берут» — «не берут»?
— Да.

Про кино

— Как вам фестиваль в Венеции? Мы читали, что публика уходила через 15 минут после начала…
— Это все неправду пишут те, кто меня ненавидит. Нам все хлопали, заставили встать, мы кланялись... Никто не уходил, ни один человек. Это был успех. Итальянские газеты написали, что это лучший фильм Венецианского фестиваля вообще.

— А приз почему вы не получили?
— Это политика такая. На таких больших фестивалях все заранее решено.

— А правда это, что вы не пересматриваете собственные фильмы?
— Я же их сам делал. Чего мне на них смотреть?

— Про этот ваш фильм говорят, что в нем вы все сделали по-новому, не в своем обычном стиле. Использовали новый художественный почерк...
— Это вот у Рогожкина фильмы повторяются. А я не повторяюсь, у меня все фильмы разные. Но поскольку в человеке работает одна и та же система, то некоторые вещи воспроизводятся одинаково. А специально задачи такой мы перед собой не ставили.

Но заметьте, я нигде на афишах не пишу, что это мой фильм. Мы все делали вместе, это — коллективное творчество. Если дирижер не там махнет палочкой — ничего страшного не случится. Музыкант все равно сыграет свою партию.

Вот как Гаркуша сыграл, мне очень понравилось. Он яркий персонаж. Конечно, он никакой не полуактер. Он в первую очередь музыкант. И сыграл самого себя. А вот Леонида Федорова мне в фильм пригласить не удалось — ему было некогда. И поэтому я использовал только его музыку.

— Для вас вообще форма важней содержания?
— На самом деле одно неотделимо от другого. Просто есть люди, которые знают, «про что» надо. А «как» — не думают. Для меня «про что» и «как» — одно и то же.

— Вот о форме: музыка в фильме доминирует над диалогами персонажей. Это намеренно сделано?
— Вы знаете, это зависит от качества проекции. Мы-то старались сделать наоборот, и в Венеции все было правильно: диалоги звучали громко.

Вообще музыка в кино — вещь очень важная. Она поддерживает эмоциональное состояние зрителя. Но то, как баланс налаживают в кинотеатре, — не моя вина.

— Какая стадия создания фильма для вас самая приятная и простая?
— Ну скорей всего самое интересное — это монтаж.

— А какую ненавидите?
— Написание сценария. Туго идет, тяжелая работа.

— А прокат?
— Я про деньги ничего не понимаю и не знаю. Насчет проката — спрашивайте продюсеров.

Про смерть

— Вы будете и дальше снимать непрофессиональных актеров? Тяжело с ними работать?
— Нет, не тяжело... Саша Мосин у меня уже снялся в пятом фильме. Конечно, и дальше буду с ним работать... Если буду работать вообще. Я уже умер.

— Вы сомневаетесь, что будете работать?
— Идей много. Сценарии уже готовы и лежат. Но имеются сложности. Родственники Набокова не продают права на экранизацию «Камеры обскуры». Родственники Кнута Гамсуна тоже не хотят продавать права на «Пана». Разве что получится снять фильм с Майком Тайсоном, про американского бизнесмена в Сибири... Еще я люблю Лескова. Это мой любимый писатель, у него гениальные книжки. Но я снимать по нему кино не буду — только испорчу.

— Почему вы сейчас сказали, что уже умерли?
— Вы же смотрели кино — я там умираю.

— А почему все-таки у вас в конце фильма не «взяли» кинорежиссера?
— Фильмы плохие снимал, — усмехнувшись, говорит Балабанов.