Алексей Ингелевич: Сильный тот, кто способен надеть рубище и уйти в пустыню

Филолог-германист в 90-е годы, когда профессия переводчика перестала кормить, не сломался, а стал артистом театра и кино

Таких людей, как Алексей Ингелевич, называют «маленькими людьми». Общаясь с ним, понимаешь, что этот эпитет применим разве что в самом буквальном смысле: рост Ингелевича — метр. Но для очень многих петербуржцев Алексей Анатольевич давно уже большой человек и незыблемый авторитет. Удивительно, в скольких сферах ему удалось проявить себя. В кино он снимался у Виталия Мельникова, Константина Лопушанского, Павла Чухрая. В театре играл у Андрея Могучего (это не только местные постановки «Петербург» и «Иваны», но и «Circo Ambulante» в столичном Театре наций) и других режиссеров. Сегодня Ингелевича можно увидеть на сцене в «Евгении Онегине» Андрия Жолдака в Михайловском театре и «Пиковой даме» Игоря Ларина в Театре «На Литейном». А в Русском музее проходит выставка новых поступлений в коллекцию, и среди них — фотографии известной Али Есипович, на которых изображен наш гость.

Обвинения в шпионаже пробуждали во мне актерские импульсы

— Алексей Анатольевич, по образованию вы филолог-германист. Почему германист?
— Мой папа свободно говорил на немецком (в детстве он учился в одной из частных немецких школ Петербурга) и привил мне интерес к этому языку. Это был наш с ним тайный язык — на случай, если надо что-нибудь по секрету от мамы сказать. И меня немецкий так захватил, что после школы я решил изучать его углубленно.

— Я знаю, что вы работали по специальности почти 15 лет. Почему ушли из профессии?
— В конце 80-х профессия переводчика технической литературы перестала кормить. С другой стороны, открылся железный занавес, что позволило больше общаться с иностранцами. Меня стали приглашать за границу. В 1987 году я катался на лыжах на Кавказе. (Страсть к горнолыжному спорту у меня с детства, с тех пор, как папа поставил меня на лыжи в пять лет.) Там я подружился с американцами, они подарили мне журналы на английском, а поскольку за каждым американцем наблюдали по два кагэбэшника, я стал подозрительной фигурой, и на мое предприятие сразу же написали письмо. Оказалось также, что иностранцы, с которыми я работал и которые приезжали ко мне в гости (в этот домик, где мы с вами сидим), связаны с НАСА. А еще знакомый по даче взял у меня почитать запрещенного Юза Алешковского; и когда под подушкой у него нашли страничку из книги, ему, чтобы остаться в институте, естественно, пришлось признаться, кто дал книгу. Как понимаете, мной сильно заинтересовался первый отдел служб, следивших за идеологической чистотой советских граждан. Мне предъявили обвинения по двум пунктам: распространение запрещенной литературы среди студентов и шпионаж. Оставаться на своем предприятии я уже не мог. Но на беседах с сотрудниками первого отдела во мне пробуждались импульсы актерства. Ведь твоя судьба решается, и нужно войти в образ, не БЫТЬ, а КАЗАТЬСЯ: человеком недалеким, искренне непонимающим, к чему может привести дружба с американцами.

Я вписался в ряд новых типажей перестройки

— Как же вы стали артистом?
— Вы правильно сказали: «артист». По-моему, есть существенная разница между актером и артистом. Актер отмечен даром свыше, он для меня небожитель, а артист — техничен, у него «набор инструментов» и приемов: один потрясающе танцует, другой поет, у третьего клоунские способности. Мой «набор инструментов» — это мой рост, может быть. На рубеже 1980 - 90-х в театре и кино появились новые обобщенные типы своего времени: бандит, путана, изгой и прочие типажи «нижнего звена», своим перестроечным ажиотажем захватившие определенную нишу. (Смеется.) Я горжусь, что вписался в этот ряд.

Выходить на сцену я начал, когда еще учился в университете: я занимался в театральной студии Сергея Ланцетова в Доме Перцова на Лиговке. В спектакле «Франсуа Вийон» играл двойника Вийона; интересно, что тема двойничества (когда я отражаю какого-то персонажа) проросла спустя многие годы на совершенно другом материале — в «Евгении Онегине» у Андрия Жолдака.

В то время, когда я остался без работы, мой сосед DJ Крутицкий как-то предложил: «Алекс, ты свободен завтра? К нам в клуб приезжает голландский диджей. Давай мы наденем тебе стильный кожаный плащ, и ты пройдешь по сцене?» Выступления в ночных клубах, как оказалось потом, стали мне хорошей подготовкой к театральным ролям. Ведь клуб создает из тебя образ, учит управлять ситуацией, владеть залом — его настроением, вниманием. Думаю, если бы я не научился этому в клубных залах на 20 человек, потом я не смог бы играть перед залом Театра наций, рассчитанного на 800 человек. В «Голливудских ночах» я работал с Романом Трахтенбергом, и он сказал как-то: «Алекс, посмотри, как тебя здесь любят. Как людям важно прийти сюда, чтобы только пообщаться с тобой». И я вдруг обнаружил, что он прав. Что такое быть счастливым? Встречать людей, которые делают твою линию жизни широкой дорогой.

Жолдак сказал: «Есть два человека сrazy в искусстве — я и Алекс!»

— Кто стал для вас этими людьми?
— Можно долго перечислять. Это режиссер Света Миляева, которая привела меня в Александринский театр (когда ставила чеховского «Платонова») и навсегда влюбила в сцену. Меня, кстати, до сих пор находят благодаря Александринскому театру: звонят туда, спрашивают мой номер. Помните фильм «Начало»? Героиня Инны Чуриковой приходит в актерский отдел, а ей говорят: «На вас нет заявок». Но у меня, слава Богу, есть такой театральный «агент», как Александринка.

Виталий Мельников, Света Крючкова, Владимир Бортко, Костя Лопушанский, Валера Кухарешин и многие другие, — каждый из них по-своему помог мне. Андрей Могучий, конечно. Мне очень нравится, что с ним на репетиции можно свободно сочинять. В «Circo Ambulante» Театра наций мой персонаж — начальник цеха мясокомбината, где разделывают туши быков. Маленький начальник с «гаремом» из 5 подчиненных женщин, которых он пестует. Как-то на репетиции, когда мне нужно было муштровать своих разделочниц, я вспомнил текст: «Зацепка — подъемка, / забой — обескровка, / обвалка — опалка, / мездренье — нутровка, / заделка — обрубка, / посол — обрезанье, / жиловка — жировка, / отстой — кишкованье». Андрею понравилось, он оставил это в спектакле.

Андрий Жолдак, конечно. Мне так было лестно, когда он на репетиции сказал: «Есть два человека сrazy в искусстве — я и Алекс! Других не знаю!». А почему сrazy? Как-то на репетиции он поставил мне задачу: увидеть персонажа и отпрянуть. Я отпрянул так, что вылетел из декорации вместе со стеклом и рамой. Искры из глаз! Но в искусстве только так — с полной отдачей!

Алексей Ингелевич и Виктор Смирнов в спектакле Андрея Могучего «Иваны»

Блуждающе-бездомный «театр маленькой правды»

— Расскажите об организованном вами театре…
— Захотелось мне оглядеться вокруг и найти таких же маленьких людей. Я создал блуждающе-бездомный коллектив артистов моего амплуа. Театр маленькой правды, как я его называю. Пока мы не репетируем пьес, а работаем над сценариями квестов. Допустим, руководитель какого-нибудь предприятия снимает форт «Александр» в Кронштадте, и там устраивают квест по образцу «Форта Байярд». Но если во французской телепередаче один-два Паспарту, то в нашей игре это несколько артистов нашего блуждающего театра. Это оправданно большим количеством участников квеста: в среднем 200 — 250 человек.

— А насколько сплоченно живут маленькие люди? У них есть своя общность, среда?
— Валерий Владимирович Фокин занял в своих спектаклях несколько лилипутов и, как мне кажется, очень сплотил их. В жизни маленькие люди дружат — по два-три человека, но нельзя говорить о какой-то «своей среде». В большинстве своем они интроверты, им не всегда нравится внимание на улице. Работая с артистами своего «театра маленькой правды», я замечаю, что они не натренированы на атмосфере клуба, как я, что у них не отрепетирована колоссальная жажда внимания… Знаете, почему я стал грустить за границей, когда жил там по несколько месяцев? На таких, как я, никто не обращает внимания.

— Вы были во многих странах. Была ли у вас возможность остаться там? И если да, почему этого не сделали?
— Мне сказали как-то: «Дурак ты дурак, что не остался за рубежом. Там на пособие можно жить припеваючи». Может, мой выбор неразумен с житейской точки зрения, но жить только на пособие мне не хочется. Здесь у меня семья, жена и дочь, репертуар, съемки, дом, могила родителей… Чтобы бросить это все, нужна отвага. Мне часто говорят: «Алекс, ты сильный человек!» А я убежден, что сильный тот, кто способен надеть рубище и уйти в пустыню. Человек, который, как я, стремится ездить на машине, играть в театре, побеждать в лыжных соревнованиях (в этом году я стал чемпионом района в Санкт-Петербурге), на самом деле, слаб. Сила — в возможности отказаться от привязанностей.

— Спасибо, Алексей Анатольевич, за интервью. Честно сказать, общаясь с вами, я понял, насколько вы сильнее меня. Буду брать с вас пример…
— Евгений, но я так и не услышал от вас три вопроса, которые мне всегда задают.

— Какие?
— «Какого вы роста?», «За что вас любит жена?» и «Сколько вы зарабатываете?». Рост у меня метр. А что касается любовной темы, то я жену уже тренирую, как отвечать: «Когда у тебя в очередной раз спросят, за что ты полюбила Алекса, скажи так: «За что мужчина любит женщину? — За то, что она его любит.— А за что женщина любит мужчину? За то, что он ею любуется».

Справка:

Алексей Ингелевич родился 20 июня 1950 года.

В 1976 году окончил филологический факультет Ленинградского университета (кафедра немецкой филологии).

В годы перестройки, когда профессия переводчика технической литературы перестала быть востребованной, начал выступать в ночных клубах. Затем последовали приглашения от известных театральных режиссеров. Играл в петербургских театрах «Апрель» и «Кабаре», с 2003 по 2010 год — в Александринском театре.

Работал с такими режиссерами, как Андрей Могучий и Андрий Жолдак.

Снимался в кино у Виталия Мельникова, Константина Лопушанского, Павла Чухрая.

Сегодня его можно увидеть в спектакле Андрия Жолдака «Евгений Онегин» (Михайловский театр) и в «Пиковой даме» Игоря Ларина (Театр «На Литейном».