Алексей Рыбников: В американской глубинке ничего не напишешь

Знаменитый композитор рассказал, как придумал «гремучую смесь стилей» и почему никогда не хотел эмигрировать

Его музыка звучит более чем в ста кинофильмах, а среди них: «Остров сокровищ», «Приключения Буратино», «Шла собака по роялю», «Вам и не снилось», «Тот самый Мюнхгаузен»… И знаменитую «Мальчишки и девчонки, а также их родители…»  к «Ералашу» написал он. И легендарные рок-оперы «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты» и «Юнона» и «Авось» — его.  А еще (или даже в первую очередь, это уж кому как) Алексей Рыбников — автор шести серьезных симфоний, сонат, фуг, сюит, концертов для фортепиано, хоровых концертов etc. 

Не так давно в Большом зале Петербургской филармонии на Международном фестивале «Академия православной музыки в рамках Пятого сезона Великопостных концертов» прошел авторский вечер композитора. А вчера на сцене ДК им. И. И. Газа, как всегда с успехом,  вновь показали «Юнону» и «Авось» Театра Алексея Рыбникова.

Фото: Галина Попова

Рок стал новым музыкальным языком

— Алексей Львович, ваша творческая жизнь складывалась как нельзя лучше: вундеркинд, в 11 лет написавший балет «Кот в сапогах», Центральная музыкальная школа, Консерватория, поддержка Арама Ильича Хачатуряна, всеобщее признание таланта — и вдруг резкий поворот в сторону рок-музыки… 
— Поворот отнюдь не резкий. Рок-музыка возникла, когда мне было лет 13 — 14. Она была рассчитана на тинейджеров. То есть на меня. Естественно, и воспринята была мною, как и всеми чуткими к музыке людьми. Но вначале-то рок возник как развлекательная, танцевальная музыка, а когда я начал заниматься и увлекаться им по-настоящему, в 1970-е годы, превратился в очень глубокую, философскую. Пример: композиции группы «Пинк Флойд», других известных западных групп. Рок был новым музыкальным языком. А я от природы человек очень любопытный и подумал: не поговорить ли и мне этим музыкальным языком? Меня рок также заинтересовал необычайной мощью. При помощи электроусиления достигался уровень громкости звука, который позволял воздействовать одновременно на огромное количество людей. Это был эксперимент в чистом виде. Меня он очень увлек. Сейчас, по прошествии десятилетий, нам легко говорить, что рок-музыка — вот это, вот это. А тогда были первые открытия, первые шаги. Кроме того, к року меня подвиг полный тупик, в который зашла авангардная симфоническая музыка. Я вдруг понял: либо я пойду в общем русле, в мейнстриме симфонической музыки того времени и должен буду повторять музыкальный язык авангарда начала ХХ века (это мне казалось странным: зачем повторять, если можно найти что-то новое?), либо окунусь в совершенно новую стихию — стихию рок-музыки. Кстати, и в «Хоакине Мурьете», и особенно в «Юноне» и «Авось» рок-музыку я сочетал с академической, с духовной. Как пресса всего мира писала: «Юнона» — это гремучая смесь различных музыкальных стилей». Что, конечно же, было очень лестно.

— Рок принято считать музыкой протеста. Вас трудно причислить к диссидентам, к врагам советской власти… 
— Это глубочайшая тайна, которую я скоро раскрою: в книжке воспоминаний я расскажу о моих взаимоотношениях с советской властью, кто кому был врагом. Думаю, на будущий год, к моему юбилею, выйдет книга и читатели всё узнают. 

— Хронологический охват — вся жизнь?
— Нет, это история, рассказанная про определенный отрезок времени, от 1980 до 1998 года, но будут вкрапления и из прошлого, и из будущего — воспоминания о детстве, о консерватории, о моей работе в Театре на Таганке и так далее, и так далее.

Случилась микровойна с режимом

— Расскажете о судебном разбирательстве с Минкультом по поводу запретов «Юноны»? Или это байка, что молодой композитор Алексей Рыбников подал в суд на Министерство культуры?
— Это не байка. Суд был. Об этом у меня тоже написано. С такими подробностями, которые нигде никогда не упоминались. Мое столкновение с Министерством культуры вылилось в микровойну с режимом, в которой были и моральное давление, и психологическое,  и разведка, и военные действия. 

— Даже сейчас трудно себе представить молодого человека, подающего в суд на министерство…
— …а тем более выигравшего дело! Моя книга по жанру — мужской детектив, и мне бы не хотелось сейчас раскрывать фабулу. Представьте себе: вы у автора детектива спрашиваете, кто убийца. «Убийца — дворецкий». Ну и кто будет читать этот детектив?! Я понимаю ваш интерес. Помните, Эльдар Рязанов говорил: приятно себя чувствовать умнее создателя детективного романа?  

— И все же… Вас кто-то надоумил написать заявление в суд или вы своим умом до этого дошли — от жизни такой?
— Вот именно — жизнь заставила. Была очень серьезная атака власти на меня, на моих родителей — против отца тоже затеяли судебное разбирательство. И я вынужден был пойти на власть.

— Что говорит о вашем мужестве, и не только гражданском. 
— У меня другого выхода не было, иначе раздавили бы. 

— А эмиграция? 
— Передо мной вопрос эмиграции никогда не стоял. Я прекрасно понимал и понимаю, что композитор, поэт, писатель должен быть со своим народом, что бы лично с ним ни происходило. Даже если народ в концлагере будут загонять в газовую камеру. Другое дело, если тебя, как Солженицына, выдворят из родной страны. Но душой ты все равно останешься здесь. Для художника самое страшное — спокойная, умиротворенная жизнь. Где-нибудь, предположим, в американской глубинке. Там ничего не напишешь. 

На первом плане — слово

— Несколько лет наш питерский рок-музыкант и писатель Владимир Рекшан сказал мне, что сделал для себя неожиданное открытие: в России нет рок-музыки, у нас есть рок-поэзия, звучащая под музыку. Вы, композитор, согласны с ним?
— Да, есть некий вид искусства, в котором стихи сочетаются с музыкой. Возьмем для примера творчество Владимира Высоцкого. У Владимира Семеновича на первом плане — слово. Мысль. Но и манера исполнения имеет большое значение. Убедительность зависит от того, как он поет. У Высоцкого на первом месте — стихи, на втором — исполнение, музыка — на третьем. Я не слушаю песни Высоцкого в другом исполнении.

— Марина Влади, по-моему, очень даже неплохо, с душой поет.
— Может быть. И с роком та же история. Был рок, где музыка на первом месте. Иногда вообще без текстов. А есть рок, где слово, послание, с которым автор текста обращается к слушателю, — главное. Музыка только помогает ему в этом. Я всегда различаю: вот здесь, в этом куске моей оперы, главное — музыка; люди должны получать удовольствие от ее красоты. А здесь главное — текст, и я как композитор должен уйти на третий, десятый план и дать возможность тексту лучше сработать. Скажем, при создании «Литургии оглашенных» я четко знал, где и что должно быть главным. И эта очередность не умаляет достоинств того или другого. Просто нужно думать о слушателе, о его восприятии того, что ты до него хочешь донести.

***

— Миссия художника (в широком смысле слова) в том, чтобы выражать проблемы и боль своего народа. А в России почти всегда такие события происходят, что — извините, если прозвучит цинично — лучшей пищи для творчества и не придумаешь. 

***

— К року меня подвиг полный тупик, в который зашла авангардная симфоническая музыка. Я вдруг понял: либо я пойду в общем русле, в мейнстриме симфонической музыки того времени и должен буду повторять музыкальный язык авангарда начала ХХ века (это мне казалось странным: зачем повторять, если можно найти что-то новое?), либо окунусь в совершенно новую стихию — стихию рок-музыки.