Андрей Максимов: Когда ты нападаешь, человек закрывается

Знаменитый телеведущий рассказал корреспонденту «Вечёрки» о том, на какие вопросы не будет отвечать Владимир Путин, как беседовать с таксистом и суперзвездой и почему Жириновский — это не вонючее болото

— Андрей Маркович, вы не делаете разницы между общением людей в частной жизни и профессиональным журналистским интервью. Интервью в вашем понимании — и то и другое? Верно?
— Отчасти. Интервью — это способ получения информации. Мое общение с сыном — это не всегда получение каких-то сведений. Есть три цели, с которыми люди разговаривают: дать информацию, получить информацию, получить удовольствие. Я часто общаюсь, просто чтобы получить удовольствие. Но беседа с таксистом или продавцом с целью получения информации ничем не отличается от разговора в студии или на страницах газет.

— Но в одном случае ваш разговор не предназначен ни для чьих ушей, в другом — у вас многомиллионная аудитория.
— Не имеет значения. Простите, если это прозвучит некорректно, но я вообще не думаю про читателя и слушателя. Я стараюсь делать то, что мне кажется интересным и важным. Если размышлять о том, что важно для зрителя и читателя, я начну под него подстраиваться и перестану быть свободным. Есть творцы, есть рабы. И то и другое — не стыдно. Творцы формируют реальность, рабы живут в чужой реальности. Мне повезло: после окончания университета я занимался только тем, что мне нравится. Мне нравится разговаривать с людьми, причем это не зависит от сферы их деятельности и социального статуса. Я со всеми разговариваю одинаково.

У меня был эксперимент, для меня очень важный. В театре «Школа современной пьесы» спектакль «Своими словами» начинался так: я выходил на сцену и говорил, что приглашаю к беседе любого человека из зала, который не постесняется выйти и поговорить со мною про любовь. Разговаривать нужно было так, чтобы никто не сказал: «Это что такое? Мы покупали билеты на актеров. Где Алферова? Где Филозов?» Нет таких людей, с которыми бы не о чем было поговорить. Мне интересно беседовать со всеми.

— Вы сказали, что никогда не подстраиваетесь под аудиторию. Под собеседника вам приходится подстраиваться?
— В интервью никогда не надо «выстраивать контакт», говорить: как я вас боюсь, какой вы знаменитый, какие у вас красивые волосы. Надо просто сесть и работать. Вот мы с вами несем бревно. У нас есть контакт? Есть. Мы выстраиваем его? Нет. Разговор и есть такое бревно. Если есть искренний интерес к человеку, если разговор ведется правильно, то контакт возникает сам собою.

— У вас бывает эмоциональная усталость от работы?
— Нет, потому что я не беру интервью, я разговариваю с людьми. Я, наверное, единственный человек на нашем ТВ, который работает без суфлера и без «уха». Очень многим ведущим редактор в «ухо» говорит, что спрашивать. Все ток-шоу так делаются. У меня нет эфирной одежды. В чем я хожу по улице, в том и с гостями телестудии говорю. Я не работаю, я разговариваю. Меня иногда спрашивают: сколько эфиров вы можете записать подряд? Я говорю: сколько надо, только покормите меня в перерыве. У меня, повторюсь, не бывает эмоциональной усталости от работы. Наоборот, если я и чувствую какой-то дискомфорт — то от отсутствия дела, от отсутствия общения.

— Вы сказали, что за время работы на ТВ сделали более 3000 интервью. С кем бы вы хотели поговорить из тех, с кем еще не общались?
— Я бы очень хотел побеседовать с Владимиром Путиным, но понимаю, что этого никогда не случится. 

— Почему?
— Потому что он просто не будет со мной разговаривать. Потому что меня интересует не газовый контракт с Украиной и диверсификация экономики, скажем, а то, как человек просыпается, понимая, что ради своей страны он должен противостоять всему миру. Как он может оставаться таким спокойным? Как он выбирает людей, почему он уверен, что они его не предадут? Вот это мне интересно, но об этом Путин не будет говорить. 

— Вам бы не хотелось спросить Путина, имеющего образ совершенно бесстрашного человека, чего же он все-таки боится?
— Некоторые полагают: если хочешь собеседника раскрыть, ты должен задавать провокационные вопросы. Это неправильно, потому что, когда ты нападаешь, человек закрывается. Я могу задать вопрос, который человеку не понравится, но никогда не делаю этого специально. Если я спрошу Путина: «Чего вы боитесь?», он закроется, скажет, что боится за своих дочерей, но это не тот вопрос и не тот ответ, который поможет понять глубину этого человека. 

— Все говорят о важности подготовки к интервью. Бывают ли случаи, когда информация о собеседнике скорее мешает, чем помогает?
— О собеседнике — вряд ли. А вот о том, что он делает, — бывает. Скажем, я недавно разговаривал с Захаром Прилепиным. К моменту беседы я еще не читал его роман «Обитель», который мне очень понравился, кстати. До эфира я его не читал специально. Потому что я выступаю от имени многомиллионной аудитории, которой эта книга еще не знакома.

— Вы же сказали, что не думаете об аудитории вообще… 

— Меня не интересует аудитория в том смысле, нравлюсь я ей или нет. Но я уважаю своих зрителей. Я никогда не смотрю премьеры спектаклей, которые мы будем обсуждать, потому что в таком случае это будет разговор для посвященных. Но я не буду спрашивать у актера, пришедшего ко мне в гости, как снималась та или иная эротическая сцена, даже если публика жаждет это узнать; я буду спрашивать только то, что интересно мне. Скажем, я разговариваю с вами по-русски, а не по-французски, потому что по-русски вам говорить со мною удобнее, но если вы поинтересуетесь, что я думаю про Ксению Собчак, я не буду об этом говорить, потому что не хочу. Я не подстраиваюсь под аудиторию и не думаю о ее запросах, но я стараюсь делать так, чтобы зрителям было комфортно. 

— С собеседниками вам всегда комфортно?
— Да.

— Даже когда они за минуту до эфира выставляют очень жесткие требования? Например, генеральный директор музеев Московского Кремля Елена Юрьевна Гагарина, сколько я знаю, сказала вам, что не будет говорить ни о музеях, ни о Путине, ни о своем отце…
— Ситуация осложнялась еще и тем, что это был мой второй эфир на канале «Культура». А на первом Андрей Битов на минуту просто замолчал — как мне потом сказал знакомый врач, смотревший передачу, у Андрея Георгиевича, судя по всему, случился микроинсульт. Случай с Еленой Гагариной стал вызовом. Человек, видимо, считал меня идиотом, который будет спрашивать у нее, пил ее папа или нет. Но я справился. Даже разговор с такими ограничениями доставляет мне огромное удовольствие. Интервью — это путешествие в человека. Это потрясающе. Ничего более потрясающего на свете нет.

— И тем не менее есть люди, у которых вы никогда не будете брать интервью? 
— Это те, кому я не подам руки. Жириновский, который именем Христа оскорбил беременную женщину в Пасхальную неделю, для меня не существует. С людьми, которые намеренно сеют злобу и вражду, я не буду разговаривать. 

— А как же путешествие в человека, каким бы он ни был?
— На этом пути я готов идти по пустыне, по лесу, даже по джунглям. Но я не хочу идти по вонючим болотам. Сразу хочу оговориться: я не утверждаю, что Жириновский — это вонючее болото. Иначе он подаст на меня в суд. 

— Великого баскетболиста Майкла Джордана однажды спросили, при каких условиях он готов оставить баскетбол. Он ответил: «Миллиард долларов, но я еще подумаю». Что можно вам предложить, чтобы перестали брать интервью?
— Как можно ответить на вопрос «Что вам нужно предложить, чтоб вы отказались быть счастливым?»… Нет такой цены.