Битлы и Стравинский олицетворяли свободу

«Ночь музеев» на тему «Открытие» глазами корреспондентов «Вечёрки»

Анастасия Блохина уверена — хиппи стилю все времена покорны

«Нет» — войне, «да» — любви

В Музее современного искусства «Эрарта» представили программу «Свобода быть хиппи».

Первое, что бросилось в глаза на подступах к зданию музея, — невероятное количество молодых людей, расположившихся на поребриках тротуаров, газонах и просто на асфальте. Некоторые даже с гитарами, бонгами и бубнами. Все как один, вне зависимости от пола и возраста, — в свободных льняных одеяниях, увешанные бусами и всевозможными «фенечками».  Каждая такая компания накачивалась вином или пивом, и даже молнии, расчерчивающие небо, и хлынувший дождь их особо не пугали. Отовсюду звучали выводимые нестройными голосами «Хэй, Джуд» или «Белый Кролик». Внутри «Эрарты» творилось то еще столпотворение: все те же персонажи переползали с этажа на этаж, что-то громко обсуждали и демонстративно пили кофе из пластиковых стаканчиков. 

Об идее этого хиппи-сейшена я решил расспросить Анастасию Блохину, руководителя пиар-отдела «Эрарты». 

— Что вас натолкнуло на проведение хиппи-вечеринки? С чего вдруг?
— Понимаете, у нынешней «Ночи музеев» тема заявлена как «Открытие». Мы, как музей современного искусства, с натяжкой можем претендовать на открытие чего-либо скрытого в веках, поэтому решили «привязаться» к теме открытого сознания и сделать ночь в стиле хиппи. Вот и все.

— И как, живо ли движение хиппи в ХХI веке?
— Могу сказать, что на этот момент у нас побывало 7000 человек!

— Как думаете, чем вам удалось так «зацепить» горожан?
— Знаете, это как Хелоуин: мы хотим нарядиться, но не знаем, как и куда. На обычную вечеринку или в офис никто не заявится с обилием бус и в сарафане. Нас не поймут. Плюс культура хиппи непосредственно связана с современным искусством, и при этом только она ассоциируется с позитивным душевным настроем. Более того, тяга народа к винтажу видна невооруженным глазом: если посмотреть на модные коллекции, то он в тренде уже последних лет семь, и эта мода постоянно ссылается на культуру хиппи. 

— То есть Вудсток в нашем столетии все же возможен?
— Отчего нет? Пойдемте на пятый этаж, я вам все покажу.

«Вудсток» был уже слышан с третьего этажа. Какая-то группа вовсю наяривала битловскую «Хард дэйз найт». Картина, открывшаяся мне в зале, оказалась весьма забавна: на полу разложен искусственный зеленый газон, на нем люди разных возрастов, рассевшись по-турецки или развалившись, как тюлени на лежбище, внимают музыке. Остальные лихо отплясывают за спинами отдыхающих. 

Что ж, антураж передан верно. Не хватало только характерного для подобных тусовок сладковатого аромата марихуаны... 

Ночь, музыка, аншлаг, аплодисменты

Впервые в своей истории Филармония участвовала в «Ночи музеев». 12 часов музыки. С 18.00 до 6.00. Хотелось услышать все. Разогнаться Штраусом, Гершвиным и Пьяццолой. Познакомиться с внуком Прокофьева Габриэлем, который — уже коренной англичанин — привез в Петербург из Лондона музыку свою и деда, стихи отца. И далее — классика и авангард до самого утра. Но половина суток музыки — непозволительная для журналиста роскошь… 

Очередь в Филармонию начиналась от самого Невского проспекта. В очереди ваш корреспондент ждал чуда музыки и боялся запаха попкорна и пива в академическом зале. Говорят, филармонисты тоже боялись. Поэтому на программке написали подробные инструкции: как в зал входить, когда аплодировать, чтобы никому не мешать. Правда, тысячи программок на всех, как предполагалось, не хватило — за первый час разобрали. Поэтому иногда хлопки раздавались не в тему, но музыканты только улыбались. И пусть публика порой была в шортах, кенгурухах, кроссовках, но это была новая публика!

На нас сразу обрушили Стравинского. Ядерную смесь русских народных сказок из собрания Афанасьева и явных отзвуков американского джаза в «Сказке о беглом солдате и чёрте для чтеца и инструментального ансамбля». А в следующий час добавили Шёнберга, Крама и Радвиловича — родоначальника и последователей музыкального авангарда. Это когда рояль становится ударным и щипковым. Слушать их, зная, что пропустил Бетховена, это как сокуровского «Фауста» смотреть с утра после овсяной кашки с молоком. Депрессия! Но в следующем часе Чайковский с Бартоком быстро вернули равновесие. А Моцарт для струнного квартета и Дебюсси для арфы излечили совсем. Рассвет встречали органом. Точку в концерте поставил Тимур Халлиулин, сделав импровизацию с цитатами из «Утра» Грига. Ночь удалась!

Перед уходом корреспонденту «ВП» удалось задать несколько вопросов заместителю художественного руководителя Филармонии Ирине Родионовой.

— Когда решили подключиться к «Ночи музеев», не боялись, что в Филармонию пойдут с пивом? 
— Боялись не этого. Боялись, что не будет народа, что придут единицы. Но такого наплыва посетителей, какой был сегодня, мы не ожидали! Такого количества молодых лиц я в Большом зале не видела.

Перекоп взят!

На подходе к Артиллерийскому музею мы видим джип времен Великой Отечественной. В нем сидят бойцы с красным флагом и с автоматами.

Мимо проходят сестры милосердия и бойцы интербригад, прямиком из Гражданской войны в Испании. 

Дальше — больше. Прошлое смешивается и спутывается узлами. Рядом расположились лагеря средневековых рыцарей, древних римлян и солдат различных конфликтов XX века. Английский солдат времен Первой мировой в портянках и плоском шлеме-блюдце раздает листовки в стиле начала века: выясняется, что можно «прочувствовать, что значит стереть ноги до крови, продираясь сквозь изгороди Нормандии» и «принести на плечах Победу сквозь грязь Рурского котла», — если присоединишься к этому клубу.

Вокруг ярмарка: можно пострелять из лука, из ружья или покидать копья, купить себе литой молоточек Тора или, скажем, отчеканить копию старинной монеты.

Вокруг гуляют варвары-союзники римских легионов. Они невероятно похожи на современных хипстеров: интересные прически, штаны в облипочку и клетчатые рубашки. В римском лагере стоит алтарь, посвященный Юпитеру, Юноне, Марсу и всем остальным, а рядом — совсем настоящая античная баллиста.

— Ее сделал Борисыч из Нижнего Новгорода, — объясняет мне скиф в войлочной шапке из клуба «Анабасис». — Стреляет на расстояние 65 метров.

— Она уже очень потрепанная, в стольких переделках побывала, что совсем разваливается, — рассказывает мне легионер Борисыч. — Я теперь делаю новую, в два с половиной раза больше. Будет стрелять на 250 метров. А что, вам тоже нужно что-нибудь такое собрать?

Тут начинается конный рыцарский турнир. Сначала рубят капусту и надевают кольцо на копье — лучше всех оказывается не западный рыцарь, а некий боярин Сергей. Публика умеренно радуется. Куда большие восторги вызывает сшибка на копьях и простая рубка на топорах и мечах. Железо лязгает о железо, лошади привстают на дыбы и несутся прямо на зрителей. 

Потом история сдвигается ближе к нашему времени. Белогвардейцы, отступая, защищают крымский Перекоп от революционных матросов и других бойцов армии Фрунзе. Оглушительно стучит пулемет, летят гранаты-петарды. Одна взрывается рядом со зрителями, и всех присыпает грязью. Как и в истории, отбиться белым не удается: Перекоп взят.

«Плюну, плюну в небо — потушу звезду»

Все логично: там дымится Гражданская война, а здесь — в Музее Анны Ахматовой — авангард и пока еще не придушенный футуризм. Сквозь деревья волшебно просвечивают лучи разноцветных фонарей. В самом центре двора — какая-то розоватая прозрачная конструкция из палок и материи. Висят в воздухе шары и другие геометрические фигуры. Абстракционизм обретает третье измерение.

Мимо ходят люди в одежде из картона, осколков компакт-дисков и еще чего-то непонятного. Это работает футуристическое ателье.

Идиллию света вдруг нарушают звуки: дикий лязг и дудение. Группа молодых людей, в совершенном восторге от самих себя, лупят в кастрюли и жмут изо всей мочи клаксоны. При этом они маршируют на месте и декламируют «Интернационал». Воют сирены.

— Что тут происходит, расскажите мне! — прошу я одну из зачинщиц. У девушки на лице нарисованы разноцветные геометрические фигуры.

— А это, знаете ли, вакханалия... На самом деле мы исполняли «Симфонию гудков» Арсения Авраамова, советского авангардиста. В этой симфонии соединяются заводские гудки, стук поездов, звон церковных колоколов. Это хаос городских звуков. У нас, конечно, вместо колоколов — колокольчики. Но все равно что-то получилось.

— А вот и вы! — накидывается вдруг на меня незнакомая дама с нарисованными на лице очками. — Стыдно столько лет бегать от экзамена — с 1918 года! Вы про футуризм что-то подготовили за эти годы? Каков уровень вашей безграмотности? Хлебников, Маяковский — слышали? Угадывайте теперь, чьи это строчки: 

Плюну, плюну в небо —

Потушу звезду; соберемся, вместе

Плюнем… Сможем солнце погасить!..

— Не знаете? — продолжает преподавательница. — Давид Бурлюк! Ладно, дарю четыре с плюсом... Но вообще это колоссальная наглость, я больше не буду бегать за вами с зачеткой.

Публика изнемогает, столпившись у одноэтажной пристройки к Фонтанному дому. Ждут выступления театра пластики рук «Hand Made». Начинают уже хлопать и звать.

Вдруг на крыше пристройки появляются черные фигуры. Руки их до локтя белы. Звучит свиридовская «Время, вперед!». Черные фигуры как бы исчезают из поля зрения, а белые руки их превращаются в пятиконечную звезду, в солнце, в очертания Кремля и Петропавловки, в лицо, в слова «ФУТУРИЗМ» и «МАЯКОВСКИЙ». Оторваться от этого зрелища невозможно… 

Путешествие в ретро-трамвае было коротким, но утомительным

Одной левой!

Экспозиция Музея городского электрического транспорта впечатлила: на площади в 165 кв. метров — трамваи, автобусы и троллейбусы… Проще говоря, перед глазами посетителей представлена эволюция общественного транспорта города за весь период его существования. Корреспондент «ВП» Алексей Блахнов прокатился на ретро-трамвае, попав из века XXI в начало XX.

Восьмидесятилетний вагон трамвая с лязгом тронулся, содрогаясь всем корпусом и опасно кренясь, преодолевая крутой изгиб горбатых рельс трампарка. Грохот неимоверный. Деревянная скамья, похоже, стремилась сломать мне спину. Тряска невыносимая. Мест мало. Как люди раньше на этом ездили? Но ощущение в целом непередаваемое! За лаковыми фрамугами окон вагона проплывает Средний проспект Васильевского острова, и вы созерцаете век двадцать первый, со всем его неоном и китайскими машинами, словно глядя из начала века двадцатого. 

Открываются высокие двери, и вагон въезжает в депо. Под высокими сводами раскатисто лязгают колеса, скрежещут тормоза. В «Ночь музеев» пространство депо трансформировалось в улицу семидесятых — автобусы, троллейбусы и автомобили этой эпохи замерли, словно на снимке из фотохроники. Каждые 25 минут прибывает тот самый ретро-трамвай, попытавшийся сломать мне спину, привозящий все новых и новых посетителей. Зная о представленных автомобилях все или почти все, я полюбопытствовал насчет подвижного состава у одного из экскурсоводов: как всякого персонажа, увлекающегося техникой, меня интересовал момент поддержания жизни в этих хрупких экземплярах.

— Вообще старые вагоны очень сложно эксплуатировать, сложно даже заставить их перемещаться по городу по современным рельсовым развязкам, — поведал мне волонтер музея Григорий Егоров. — А поддержание их в хорошем техническом состоянии — вообще отдельный разговор! Ведь многие агрегаты уже давно не выпускаются, что, впрочем, естественно, поэтому подчас приходится заказывать определенные узлы на производстве, буквально заново изобретая их у чертежной доски, восстанавливая логическим путем, что это и как оно должно было работать. 

— Я так понимаю, не каждый слесарь возьмется за обслуживание ретро-подвижного состава…
— Специалистов, способных адекватно работать с этой техникой, очень мало. Да, каждый слесарь, получающий квалификацию для обслуживания трамвайного подвижного состава, прослушивает курс истории о том, как все зарождалось и как эти механизмы работали полвека назад. Но одно дело — знать теорию, и совсем другое — столкнуться с этим в реальной жизни. 

— Все ли ретро-трамваи столь сложны в эксплуатации?
— Далеко не все! Допустим, вагон, на котором вы прибыли, модель которого называется МС-4, достаточно неприхотлив в жизни, агрегаты его просты, и он прост в управлении, хотя и неудобен. Скажу больше: в некоторых трамвайных парках такие трамваи до сих пор работают, выполняя функции и технических вагонов для проверки рельс, и техпомощи, и для очистки путей от снега, и даже в качестве учебных. 

— А насколько сложно управлять оригинальным трамваем начала двадцатого века?
— Основной орган управления — это контроллер непосредственного действия. Через контактный провод в этот агрегат подается напряжение 550 вольт, и с помощью вращения рукоятки уменьшается или увеличивается скорость движения вагона. В народе она зовется «кофемолкой». Справиться с этой штукой достаточно сложно, ход у нее тугой, еще и установлена она под левую руку. Представьте себе немолодую вагоновожатую, которая двадцать лет отработала в трамвайном движении, каждый день по двенадцать часов! Неудивительно, что от вагоновожатых ленинградская шпана просто спасалась бегством — такая женщина могла раскидать нескольких бугаев одной левой! Кстати, именно отсюда и появилось это выражение.