Буддийский обряд дугжууба: «Хорошо прийти, пропитаться благостью»

«Вечерний Петербург», было дело, уже рассказывал о праздновании буддийского нового года и про обряд дугжууба — очищение

Но одно дело — читать, а другое — увидеть. 29 января я впервые посетил дацан «Гунзэчойнэй» на Приморском проспекте, 91, и увидел все своими глазами. Ну, насколько вообще можно что-либо увидеть земными глазами сквозь покрывало майи в этом круговороте сансары.

Зачем на чужие грехи смотреть? Надо со своими разбираться

Жесточайший мороз — и, несмотря на это, в темном дворе самого северного в мире дацана толпятся огромные массы людей. Робко захожу внутрь, и в толпе начинаешь различать отдельные лица. Часть посетителей — явно традиционные буддисты, вероятно, из Бурятии. Множество других — молодые люди с дредами, продвинутая молодежь, буддисты по зову сердца. 

— Я так всегда в Якутии хожу — грею нос и щечки, — говорит кому-то девушка, закрывая лицо варежкой.

Слышу громкий скрип, как будто качаются огромные детские качели. Оглядываюсь — а это посетители вращают молитвенные барабаны с мантрами. Они проходят вдоль них длинной цепочкой. Кажется, нужно трижды пройти вдоль барабанов, прежде чем сможешь приступать к следующей части обряда.

В середине двора — два огромных стога сена. Это костры. Один, насколько я знаю, для того, чтоб сжечь «сор» — конструкцию из дерева и бумаги, на вершине которой — череп из теста; в нее вложены грехи общины дацана. 

Другой, поменьше — для табаланов: кусочков теста, которые можно приготовить самому дома. 

Обряд очищения может пройти любой желающий. Тестом надо провести по лбу — очистить голову от дурных мыслей. По рту — освободить от плохих слов. Сердце — от дурных эмоций. И ладони — от плохих деяний.

— Можно обтереть все тело. Считается, что все плохое, дурное остается в этом тесте. Потом из него надо слепить человечка — табалан, — рассказывает мне молодой человек с дредами. — А после — в костер... Вот в Тибете немного по-другому делается. Там тоже лепят человечка, но потом его разрезают на части и выбрасывают, не сжигают. 

— А потом эти части съедают птицы, — добавляет его знакомая.

— Сейчас самое главное — не смотреть во второй костер, — подсказывает еще кто—то. — Там — грехи, которые накопили сами монахи за год. А зачем на чужое смотреть? Со своим надо разбираться...

— Вы регулярно бываете в дацане?
— По выходным, — говорит тот, с дредами. — Тут кому как нравится. Некоторые как в церковь ходят, по выходным. Кто-то — по надобности. Главное, чтоб у тебя была какая-то своя практика. Конечно, хорошо, когда придешь, благостью пропитаешься. Можно записки оставить, подношение сделать. Все примерно как в церкви. Вообще в буддизме же много традиций. Это — ветвь тибетского буддизма, гелуг называется. Самая массовая в России. Вообще у нас в Петербурге и другие течения есть. Почти все представлены. Корейские дзен-буддисты тут проводят встречи, например. А японские базируются где-то на Васильевском острове… Но вообще они все вместе уживаются, не конфликтуют. Тхеравада, махаяна, — перечисляет он мне полузнакомые названия.

Ишь ты, масленица!

Раздается ритмичный стук барабанов, звенят бубны. Ревут трубы, как рассерженные слоны.

Выходят ламы в огромных оранжевых колпаках, увенчанных гребнями — как шлемы греческих воинов. Что-то говорят, но слов не слышно. Очевидно, они читают мантры, а это не обязательно делать громко. 

Последние запоздавшие подкладывают свои кусочки теста в костер.

Ламы подошли ближе. Видно, что они одеты легче легкого — пара слоев ткани и все. Кто-то из них рассказал, что если правильно дышать, то холодно не будет. 

Поднесли факел сперва к одному, затем к другому костру. Сено вспыхнуло, как солнце, налетела волна жара, пламя поднялось прямо к небу. Народ восторженно заголосил. Люди пошли вокруг костра, не боясь языков огня. Барабаны застучали быстрее. 

— Главное — ходить в правильную сторону, по часовой стрелке, — объяснил рядом кто-то.

Деревянные конструкции рухнули, прогорев. Костры разбрасывали тучу искр во все стороны. Искры летели в разные стороны, попадали на шапки и капюшоны молящихся. Другие любезно их стряхивали.

Пока смотришь на все это, в голову вдруг начинают лезть мысли о Масленице, о блинах… Вроде и экзотика, а все же очень естественно — костры, хороводы, зима. Православный буддист Гребенщиков бы, наверное, со мной согласился.

Добьемся мы освобожденья

Потом все идут в храм на завершающий молебен. Внутри храма, как в поликлинике, просят надевать бахилы. Приветливые женщины собирают пожертвования. Впрочем, на деревянных резных уступчиках орнамента тоже сложены монетки.

Внутри — квадратный зал, висят какие-то полотнища. В нише — большая статуя Будды и — поменьше — некоего неизвестного мне, но вроде бы симпатичного ламы. Пахнет благовониями, не совсем так, как в магазинах индийских товаров. Странно, но тоже приятно. Ламы сидят квадратом в центре. По краям зала толпимся все мы, кому в этой жизни довелось быть простыми смертными.

И опять завыли трубы, забили барабаны — оборвавшись тишиной. Потом ламы басом начинают читать мантры все быстрее и быстрее. И снова трубы и барабаны. 

В голове от этих протяжных и куда-то зовущих звуков что-то переключается. С непривычки непонятно, с чем это сравнить. Чувствуешь себя не то в юрте шамана, не то на концерте экспериментальной музыки.

Реальность чуть заметно ритмически подрагивает, словно по ней идут помехи. Похоже на то, как в фильмах артхаусных режиссеров метафорически показывают внутренность чьей-нибудь головы. Мне начинает казаться, у меня там, под шапкой, — тоже такой квадратный зальчик, и стоят какие-нибудь статуи, и пустота...

...Но я уже выхожу наружу, в «предбанник», и реальность снова застывает, твердеет в морозный январский вечер. Стоит ларек, безумно похожий на те, что бывают в православных храмах. «Освобождение в наших руках», читаю бодрый заголовок одной из книг.

Дальше — лестница в подвал. Там буфет, где продают позы, которые «к сожалению, уже закончились».