«Был бы жив Королев!»

Создатель спектрометров объяснил, почему необходимо финансировать космическую отрасль

«Эх, был бы жив Королев, давно уже на Марс бы летали!» Эту фразу сейчас слышу на каждом углу. На каждом углу, который, конечно, имеет отношение к космосу. А таких углов, у нас, понятно, не так много. Но Королева на них поминают что-то уж очень часто. После того как «Мир» утопили, одна была надежда — на прошлогодний юбилей великого момента, когда Юрий Гагарин впервые увидел Землю из космоса. Но не оправдались надежды. Не стал праздник возрождением космической державы. Вот спросить у обывателя, что ему лучше: чтобы в гараже стояла новенькая машина с кондиционером или чтобы Борисенко летал в космос. Ответ известен. Потому что машина — это резон. А космос... 

А и правда, зачем нам космос? С этим вопросом мы обратились к заслуженному деятелю наук РФ, профессору кафедры квантовой электроники и оптико-электронных приборов ЛЭТИ, когда-то кандидату в отряд космонавтов СССР Анатолию Бузникову.

— Королев задавал нам тот же вопрос... Уже вернулся Титов. И Королев понимал, что огромные затраты на полеты в космос надо оправдать, — рассказывает Анатолий Алексеевич. — И собирал ученых к себе в Подлипки. Действовал, как всегда, с размахом... В Ленинграде ты или еще где-нибудь, к дому или к институту подъезжала машина, которая отвозила тебя к месту назначения... Я был на одном из первых таких заседаний. Вопрос именно так и ставился: зачем нам космос?

— Тогда все и начиналось?
— Все начиналось тогда, и все начиналось в Ленинграде. Вспомните, Государственный институт ракетных двигателей в 1930-е годы работал в равелине Петропавловской крепости. Там зарождалась космонавтика. А после войны Ленинград стал настолько мощным научным центром, что ученые нашего города уже были готовы к космическим исследованиям. И когда Сергей Павлович поставил вопрос о космических исследованиях, ученые Ленинграда просто к ним приступили.

— Вы — один из основателей спутниковых наблюдений и измерений...
— Не просто спутниковых наблюдений. А наблюдений за планетой Земля. Тогда очевидная истина лежала как на ладони: космос — это лучшая возможность изучать Землю. Нужны лишь научно обоснованные методики и аппаратура. Я — один из основоположников космической спектрофотометрии. Вернее, не только я. Моим научным руководителем был академик РАН и ректор ЛГУ Кирилл Яковлевич Кондратьев. Но вернемся к спектру. Ньютон получил спектр солнечного света, пропущенного через призму. У нас вместо призмы была атмосфера Земли. Тогда практически малоизученная.

— То есть вы изучали радугу?
— Нет, не радугу, а космическую зарю. Если вспомните, задачей Гагарина было — выжить. Он обернулся вокруг Земли и задачу выполнил. Самым ярким его воспоминанием стал вид планеты из космоса. Титов находился в космическом пространстве сутки. За это время он сделал 17 оборотов вокруг Земли. Он восхищался космической зарей. Он видел ее 17 раз. Что это такое? Это когда солнечный свет проходит через гигантскую призму атмосферы, образуя сумеречный ореол. Мы и предложили Королеву получить спектры сумеречной и дневной атмосферы, оптически активных ее компонентов.

— И получили?
— При Королеве в этом даже никто не сомневался... В конце 1960-х мы вручили космонавтам спектрометры, а в 1971-м они привезли нам научное открытие — «съемки вертикально-лучевой структуры дневного излучения верхней атмосферы Земли в переходной зоне от ночного светящегося слоя до зоны цветного сумеречного ореола». Такого до нас никто не фиксировал. Наше открытие занимает 106-й номер в реестре научных открытий СССР. Впрочем, это было просто наблюдение ранее неизвестного явления. У нас же была тогда редчайшая возможность работать...

— В смысле?
— Как бы вам объяснить... Приезжал к нам в гости ученый из Германии. Он занимался той же темой, что и мы. Но у нас с Кириллом Яковлевичем — статьи, монографии, а у него ничего. Почему, спрашиваем. Отвечает, что так и не нашел 20 миллионов долларов на исследования. У нас же тогда, с развитием космической эры, такие средства были.

— 20 миллионов долларов на спектры?
— Мы тогда такими категориями не мыслили. Нам требовалось получить научный результат, мы к нему шли. Мы теоретически рассчитывали длины волн, в которых определенные оптически активные компоненты атмосферы должны были влиять на распределение цвета космической зари, и настраивали спектральную аппаратуру, чтобы они были видны лучше. Сейчас это все в программе — снимок в той или в этой длине волн. И мы получаем глобальное распределение оптически активных компонентов атмосферы, что определяет экологическую картину дня. А тогда же неравномерность распределения озонового слоя в атмосфере (вы, журналисты, низкую концентрацию этого газа на отдельных участках теперь называете озоновыми дырами), которая была обнаружена, стала сенсацией.

— Слышал мнение, что любые космические исследования нерациональны. Слишком затратны. И средств не окупают…
— Это не мнение, а поиск оправданий отсутствия финансирования. Сейчас спектрометры работают на спутниках в автоматическом режиме. Они проводят многоспектральный анализ от ультрафиолетовых до инфракрасных волн и далее до радиодиапазона. И с периодичностью в одни сутки обеспечивают данными сотни планетарных служб и институтов. И что выгоднее — построить несколько тысяч судов, запустить их в океан, чтобы получать неполную информацию о нескольких тысячах точек в океане, или сделать один снимок из космоса и получить достоверную и полную информацию о необходимом участке поверхности океана. Без финансирования, которое началось с Королева, ничего бы этого не было. Это глобальная экология, глобальная океанология. Хорошо бы еще снимки побуждали власти к действиям. Посмотреть на леса Карелии и Кольского полуострова — одни проплешины. 

— Поэтому и говорят, что, будь жив Королев, мы бы уже были на Марсе?
— Правду говорят. Был бы жив, жили бы на Марсе. Но говорят так от безысходности. Потому что надеяться не на что. Начиная от буквального финансирования космических программ...

— И заканчивая...
— Не заканчивая, а продолжая. Вы знаете, почему все космонавты становились кандидатами и докторами наук?

— Ну, любой космонавт должен быть лучшим в своей области...
— Они и были лучшими. Но кандидатские и докторские диссертации защищали, потому что таких зарплат, какие были у ученых, у космонавтов не было. А сейчас? Аспирант, кандидат, доктор — все нищие в арифметической прогрессии: полторы, пять, десять, пятнадцать тысяч... У меня аспиранты защищаться отказываются. А зачем? Если еще несколько лет такое будет продолжаться, нам придется все начинать с нуля, как начинали в 1918 году. Правда, тогда были очень умные люди, которые в разруху основывали важнейшие научные институты. Что в конце концов и вывело нас в космос. А сейчас будут ли мные люди?