Бывают странные сближенья...

24 января в галерее «Борей» открывается выставка Григория Кацнельсона «Гор. Город. Блокада»

У нее целых три повода. 27 января исполняется 68 лет со дня снятия блокады, а 28 января — 105 лет со дня рождения писателя Геннадия Гора. Вспомним и о том, что 2 февраля — 70 лет со дня гибели Даниила Хармса. Думается, что посетителей выставки не удивят сопряжения этих дат. Ведь это не единственные «странные сближенья», о которых рассказывает этот проект.

Начнем с главного героя — ленинградского писателя Геннадия Гора (1907 — 1981). После эвакуации из блокадного Ленинграда он написал поразительную книгу стихов. Хотя блокадных реалий в этих текстах не много, но эта книга о блокаде. О том ужасе, который пришлось пережить автору.

Не менее удивительно то, что Гор «открывает» тему ключом не Кузмина и Ахматовой, а Хармса и Введенского. Уже несуществующее, уничтоженное и расстрелянное, ОБЭРИУ вдруг воскресает под пером человека, вспоминающего блокаду в первые месяцы эвакуации из осажденного города.

Если есть что-то оптимистическое в этих мрачных текстах, то именно это. В страшную пору Гор думал о продолжении. О том, что в самых безвыходных ситуациях человек не одинок. Рядом с ним если не близкие и друзья, то тени любимых авторов.

Так совершал свой блокадный подвиг тихий питерский интеллигент, великий книгочей и любитель живописи.

Как видно, художник Григорий Кацнельсон тоже думал о внутренних связях. Впрочем, для него эта проблема куда труднее, чем для его героя. Слишком много прошло лет. Нелегко рассказывать об эпохе, к которой сам не принадлежал.

Тем удивительней то, что связи возникают. Перед нами едва ли не пример «сотрудничества» давно умершего писателя и молодого художника. В своей «авторской книге» Кацнельсон создает не иллюстрации, а вариации, развивая и продолжая горовские ассоциации и образы.

Иллюстрации к стихам — это только первый зал выставки. Дальше нас ожидает нечто не менее любопытное. Вот хотя бы серия портретов людей «круга Гора», созданных специально для этого проекта. И действительно: какой может быть разговор о «Блокаде» без Филонова, Хармса, Введенского, Петра Соколова? Все они — не просто современники писателя, его близкие и далекие знакомые, но люди, создававшие «питательную среду» ленинградской культуры. Тот самый контекст, частью которого Гор себя ощущал.

Не всякая выставка имеет сюжет, но в этой он точно есть. Из зала, который должен создать коллективный портрет ленинградской культуры 20 — 30-х годов, мы попадаем в зал, рассказывающий о конце эпохи ОБЭРИУ. А также о гибели Даниила Хармса в блокадную зиму 1942 года. Кацнельсон говорит об этом с истинно обэриутской решительностью: сидя на велосипеде, Хармс покидает родной город. Он уже далеко от ленинградского пейзажа и совсем близко к ангелам… Разумеется, Хармс, велосипед, Ленинград-Петербург, ангел — объекты из дерева и фанеры. Это не мешает нам почувствовать себя соучастниками ситуации, которая на разных уровнях — на полу и в воздухе — разворачивается в пространстве зала.

Дальше — зал, в котором «убитые обэриуты читают стихи». Где это происходит? Точно — не здесь, на земле… Замечательные поэты, столько испытавшие при жизни, тут неплохо себя чувствуют. Ведь рядом с ними удивительные объекты — человек-библиотека и человек-мольберт. Они в родной для себя ситуации художественного сдвига — сходства с реальностью почти нет, но при этом все кажется убедительным… Этот зал заставляет нас вновь вспомнить о Горе, в последние десятилетия своей жизни занимавшемся фантастикой. В лучшем его позднем романе «Изваяние» действует девушка-книга… Скорее всего отсюда начинаются метафоры Кацнельсона…

Что связывает «авторскую книгу», портреты людей ленинградской культуры, деревянного Хармса, летящего на велосипеде, его товарищей, окончательно переместившихся в пространство воображения? Ответ на этот вопрос есть в названии выставки — их связывает город, Петербург-Ленинград, в котором как нигде в другом месте появляются «странные тексты» и «странные картины»… Впрочем, как петербуржцам без этой странности? Могли бы они справиться с тем, что время от времени выпадает на их долю, руководствуясь исключительно здравым смыслом?

Кстати, странными в Питере бывают судьбы не только людей, но и книг. Вот, например, горовская книга стихов. О ее существовании близкие писателя узнали лишь после его смерти. Впрочем, первая большая подборка появилась только в 2002 году в журнале «Звезда». В 2007 году книга целиком вышла в Австрии на двух языках — русском и немецком. «Авторская книга» Кацнельсона, изданная микроскопическим — коллекционным — тиражом, представляет собой самое полное издание «Блокады» в России.

Конечно, «авторская книга» — тоже одна из петербургских странностей. Как и многие другие городские явления этого рода, она существует «на птичьих правах» (точнее сказать: «на правах рукописи»). Художник затратил много сил и душевной энергии, а тираж слишком мал. Вот и приходится книге существовать в положении картины — не столько для чтения, сколько для лицезрения.

Как уже ясно из этого текста, петербургских людей такие сложности не смущают. Более всего они ценят не сегодняшний, а завтрашний успех, не завершение, а продолжение.