Чацкий в Стране чудес
15 января исполняется 220 лет со дня рождения Александра Сергеевича Грибоедова
Стоп. Уже началась путаница. На самом деле дата рождения Грибоедова известна, а вот год — точно не установлен. Спорят о нем уже лет восемьдесят и называют разные — от 1795-го (так указано на надгробном памятнике) до 1790-го (такой год указан в послужных списках Грибоедова. Он называл его и сам на допросе по делу декабристов). 1794-й дан в паспорте Грибоедова. 1793-й называл Булгарин, 1792-й — Греч.
Самые убедительные варианты, похоже, — 1790-й и 1795-й. Пожалуй, лучше так и написать: 15 января исполняется то ли 220, то ли 225 лет со дня рождения Грибоедова. Все равно юбилей.
В общем, Александр Сергеевич неуловим, как улыбка Чеширского кота. С другой стороны, он немножко и как неуловимый Джо из анекдота: никому особенно не нужен.
В петербургских театрах его почти не ставят (другое дело в Москве, где «Горе от ума» все-таки родное, общегородское достояние, можно сказать). Единственное исключение — спектакль Владимира Рецептера на подмостках дворца Белосельских-Белозерских, где он пройдет, кстати, 31 января.
На афише модного клуба «Грибоедов» красуется профиль Александра Сергеевича, но день его рождения обойден кромешным молчанием.
Вот, правда, в Библиотеке имени Маяковского, честь которой и хвала, день рождения писателя справляют. Здесь (рассказала нам заведующая отделом культурных программ Ольга Косогор) пройдет литературная викторина из серии «Игры разума» «А. С. Грибоедов и его время» — для всех желающих почтить таким образом юбилей литератора. Игра устроена будет наподобие «Что? Где? Когда?» — и ум тут принесет отнюдь не горе, а победу.
Ну так в библиотеке-то особая публика. Здесь его еще и читают, причем не только школьники, которым задали под страхом двойки. Взрослые тоже берут.
А вот в большом мире Грибоедов — плохо понятая, странная, туманная фигура. Иногда он — полудвойник Пушкина: тоже Александр Сергеевич, тоже московский выходец, интеллектуал, сочувствовавший декабрьским революционерам — и не примкнувший к ним. Тоже госслужащий, которого государство и ласкало огрубевшей рукой, и одновременно — по мнению многих — этой же рукой толкало в бездну. Автор, наконец, невероятного «Горя», которое может не в меньшей степени претендовать на звание энциклопедии русской жизни, чем пушкинский «Онегин». Пушкин, кстати, нет-нет да и завидовал успеху «Горя». И не только успеху.
Просто перечитайте пьесу, и вы вспомните, сколько афоризмов вошло в речь так плотно, как будто они вошли в голову всем носителям языка одновременно. Еще больше оказывается тех цитат, про которые мы даже и не помним. А они — грибоедовские.
Дело не просто в каком-то невероятном остроумии автора, а в глубочайшем проникновении в принципы и основы здешнего бытия — тогда, и ныне, и присно. Это похоже на кэрролловскую «Алису в Стране чудес»: если она стала каталогом английского абсурда, то «Горе» — антология абсурда русского.
Алиса вышла в 1865-м; полиглот Грибоедов, знавший английский, вполне мог бы дожить и прочитать. Тут очень кстати пришелся бы гриб, который ела Алиса, чтоб вырасти или уменьшиться.
Чацкий, молодой человек, начитавшийся книжек без картинок, врывается к Фамусову в дом... Это жилище изображали и как площадку водевиля, и как эшафот ядовитой социальной сатиры, а ведь это еще и сущая фантасмагория. Паноптикум из сна Софьи. Страна чудес.
Умненький Чацкий, что твоя Алиса, довольно-таки свысока общается с химерами бессознательного, которые «не люди и не звери»: толстым троллем Скалозубом, офисной креветкой Молчалиным, ящеркой Репетиловым с его грандиозными и безумными проектами, которые сегодня мы обозвали бы хипстерскими. Все они — вполне достойные представители Страны чудес, которых и сегодня можно здесь встретить.
А рассказ Фамусова о том, как дядюшка, неоднократно упав перед государыней императрицей, чудесно возвысился — не хуже слов кэрролловской Черной Королевы о том, что у нас-де «приходится бежать со всех ног, чтобы только остаться на том же месте».
Да и у Высоцкого в аудиосказке по «Алисе»: «Падайте лицами вниз, вниз! Вам это право дано». В нашей Стране чудес Льюис Кэрролл тоже был принят, как родной.
В конце концов Чацкого объявляют «не в своем уме». Как и Алису. Впрочем, в Стране чудес это нормальная ситуация и даже обыденность.
Тут бред становится невыносимым, хочется проснуться. Вы, кричит Чацкий, мол, всего лишь колода карт, да еще в колоде шулера Загорецкого. Карету мне, карету...
Но, говорят нам Грибоедов, Кэрролл и сама русская жизнь, дело даже не в том, что ты — не в своем уме.
Важней то, что Страна чудес крепко прошита в твоем уме. Есть такое слово «родина», сынок. И никуда ты от нее на карете не уедешь. Разве что в Тегеран или на Черную речку.
После пришлют на телеге тело (Кого везете? Грибоеда.), удобрят тобой почву. Рассеешься ты спорами по всей земле, по всем умам, будешь не нужен никому — и присущ всем. И в этих умах даже не изменится что-то, нет. Но, может, появится более отчетливое видение мучительной неопределенности своей натуры. Вот так же отчетливо видел туман вокруг себя, близоруко вглядываясь поверх очков в нашу чудесную жизнь, Грибоедов.
