«Дар — это всегда радость вместе со страданием»

В начале марта петербургский писатель Владимир Шпаков, главный редактор литературно-художественного журнала «Зинзивер», представил в «Буквоеде на Восстания» два романа.

Оба написаны несколько лет назад и сложными путями шли от журнальных страниц к увесистым томикам, которые приятно взять в руки.

В каждом из романов главный герой не принимает участия в действии — и являет собой загадку, которую предстоит разгадать или убедиться, что она принципиально не разгадываема. 

В «Стражнике» такой загадкой становится знаменитый режиссер, лежащий в коме. 

В «Смешанном brak’е» — плод союза русской девушки и европейца, чудо-мальчик Норман, до смерти забитый собственной матерью, имя которой нарочито и трагически символично — Любовь. Подчеркнуто символичны и остальные имена. Отца Нормана зовут Франц, немецкого дядю, пустившегося в пешее паломничество по России, — Курт, русскую тетку, совершающую горестные паломничества к обезумевшей сестре-убийце, — Вера. А надежда — по Шпакову, похоже, единственное, на что стоит уповать, решая заново вечный вопрос о противостоянии Востока и Запада. 

— «Смешанный brak» публиковался в «Дружбе народов» больше двух лет назад, а с момента публикации «Стражника» в журнале «Урал» вообще прошло около пяти лет. Почему оба романа выходят отдельными изданиями только сейчас, к тому же один в Москве, а другой в Петербурге?
— Причина в том, что издательский процесс в России — это по преимуществу бизнес. Тот же роман «Стражник» в 2009 году был одобрен одним небольшим издательством, готовился к выходу в свет. Но издательство поглотил московский книжный концерн, для которого главное — получение прибыли. В итоге роман просто выкинули из плана, ведь концерны, как правило, издают сугубо коммерческую литературу, жанровую, предназначенную для развлечения и отвлечения читателя. Я такую продукцию производить не умею, да и не хочу. В этой связи хотелось бы поблагодарить московское издательство «Время», выпустившее «Смешанный brak». А еще хотелось бы выразить благодарность питерскому правительству — благодаря его финансовой поддержке «Стражник» все-таки вышел отдельным изданием.  

— Прототипы главного героя и некоторых других персонажей «Стражника» — реальные фигуры петербургской литературной и окололитературной среды. Случалось ли вам и раньше выводить в своих книгах знакомых, узнают ли прототипы себя, как реагируют?
— У многих героев этого романа действительно имеются прототипы, причем не только из питерской литературной среды. Тут и московские театралы, и киевские художники, и многие другие. Я называю это произведение «театральным романом», поскольку главный герой — режиссер, и действие развивается в основном в театральной сфере. Но подобная драма могла бы возникнуть и в рок-тусовке, и в кругу живописцев. Что касается прототипов, то они частенько служат основой для создания моих персонажей. Но всего лишь основой. Как правило, я настолько далеко отхожу от реального человека, что он по прочтении с трудом опознает себя в герое произведения.    

— В центре повествования каждого из романов — человек, чей дар приносит страдания и ему, и близким. Как по-вашему, часто ли вообще уникальность оказывается благословением, а не проклятием?
— Если честно, дар — это всегда радость вместе со страданием, причем как для носителя дара, так и для его окружения. А тот, кто выделяется из толпы, может быть и вознесен, и низвергнут, такова участь уникальных людей. Разница в том, что герой одного романа сознательно стремится наверх, в «первачи», и несет ответственность за свои поступки. А герой второго просто попадает между молотом России и наковальней Европы, вины на нем нет. 

— Почему все же настолько проблематичен союз между Россией и Европой, Востоком и Западом? Что здесь главное — разница менталитетов, исторически сложившаяся традиция, некая мистическая предопределенность? 
— Счастливый союз между Россией и Европой действительно не сложился. Мы так и не смогли привить себе уважения к правилам и законам, они пугаются нашей необузданности и неумеренности. Плюс к тому неизжитые стереотипы, плюс конкуренция в мировом масштабе и боязнь усиления нашей страны… Имеется целый конгломерат причин, и никакой мистики тут нет. Мой персонаж по имени Норман — не плод мистических фантазий, это метафора симбиоза, который, увы, не получился. Пока — не получился.

Фрагмент романа «Смешанный brak»

Я лежу, думаю, различая в полутьме силуэт. Это ребенок, только большой, можно сказать: маленький взрослый. Я понятия не имею, что еще может выдать этот взрослый-ребенок, во всяком случае, когда в семилетнем возрасте он произнес подлинную фамилию Гитлера — «Шикльгрубер», а затем взялся рассуждать о судьбе Третьего рейха, моему удивлению не было предела. «Норман, откуда ты это знаешь?!» — спросил я. А тот вопросительно посмотрел на отца, будто советовался: отвечать этому дураку? Или пусть пока пребывает в неведении? Франц прятал улыбку, чтобы не так было заметно: он буквально сияет от счастья. Я уже слышал что-то о необычных способностях племянника, но одно дело слышать, другое — самому беседовать с юным созданием, допустим, о римских императорах. Или слушать, как тот наизусть читает Вергилия, причем на латыни! «Ребенок-энциклопедия» — окрестили его журналисты, от которых ничего не скроешь. Хотя Франц и не пытался скрывать, он даже был доволен (поначалу), что вокруг мальчика такой шум. Было время, я тоже об этом писал, публикуя материалы в «Городской газете»; и в других газетах писал, но потом перестал. Вдруг стало понятно: мои слова ничтожны в сравнении с феноменом, который не укладывался в рамки ходячей энциклопедии. Это был лишь верхний слой, кожура плода, а сам плод пребывал нетронутым, лишь иногда намекая не свой необычный вкус.

Один из намеков проявился красноватой сыпью на коже, то есть это поначалу казалось, что на теле — сыпь. Когда же присмотрелись, различили буквы, которые вроде бы складывались в слова. Проныры-журналисты тут же раззвонили об этом, после чего под окнами Франца начали появляться «паломники» — вначале поодиночке, затем толпами. Помню, заезжие кришнаиты сидели под липами целую неделю; когда же их спрашивали о цели пребывания, пускались в рассуждения о новой аватаре великого Кришны. Нехорошо, говорили, прятать Кришну, но они люди кроткие и терпеливые, они будут ждать. Хозяин расположенной в доме булочной в те дни делал двойную, а то и тройную выручку — «паломники» не были склонны поститься и поглощали свежие булочки в немалых количествах. Недоволен был только Франц, вдруг осознавший: у славы есть еще и бремя, то есть лучи софитов могут обжигать. А тут еще органы здравоохранения забили тревогу: у мальчика кожная болезнь, а вместо лечения отец и представители СМИ вычитывают на его теле какие-то письмена! Когда же приехала русская мать и потребовала, чтобы отдали сына, вообще начался сумасшедший дом. Франц, в конце концов, сдался, он не мог сдержать бешеного напора, хотя, если б знал, что произойдет через несколько месяцев…