Елена Драпеко: Первая забастовка в советском кинематографе была организована мной

«Я не просто родилась в день рождения комсомола, я — подарочек на 30-летие ВЛКСМ», — напоминает заслуженная артистка РСФСР. Естественно, что беседа с актрисой началась с вопроса, чем был для нее комсомол...

День рождения заслуженной артистки РСФСР депутата Госдумы приходится на день рождения комсомола, что не могло не повлиять на ее жизнь — актриса даже стала лауреатом премии Ленинского комсомола. «Я не просто родилась в день рождения комсомола, я — подарочек на 30-летие ВЛКСМ. Нынче у него 95-летний юбилей и у меня — круглая дата», — напоминает Елена Григорьевна.

— Елена Григорьевна, можете сказать о себе словами песни: «Не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым»?
— Это моя любимая песня! А еще (поет): «Комсомольцы-добровольцы, надо верить, любить беззаветно, видеть солнце порой предрассветной, только так можно счастье найти!» Эту песню, когда мы вместе с друзьями собираемся, независимо от политической ориентации все хором, дружно поем. Главное — все слова помнят!

— То есть вы до сих пор чувствуете в себе комсомольский задор?
— Комсомол — это была очень хорошая школа самореализации. Я никогда не была комсомольским лидером, хотя и стала членом бюро в институте (ЛГИТМиК. — Л. К.), но мне всегда нравилась общественная жизнь, совместные обсуждения. И потом, все, что в мое время делал комсомол, — это было здорово! Это были главные стройки века — БАМ, например, на котором с делегациями артистов я побывала несколько раз, я видела, как строились Саяно-Шушенская ГЭС, КамАЗ, Атоммаш. То есть если где-то что-то великое строилось — комсомол был впереди. И для меня, как для актрисы, это было очень важно, потому что, изучая жизнь возле бара Дома кино (в народе — кафе у «Родины». — Ред.), многое не понаблюдаешь. А герои, которые мне нравились, которых я всегда хотела играть, были в гуще жизни со всеми ее перипетиями, сложностями. Помню, когда из Южного Вьетнама выгнали американцев, то из СССР целый самолет, наполненный продовольствием, на борту которого находились и артисты, полетел.

А там были взорваны очистные сооружения, и нельзя было мыться водопроводной водой из-за опасности подхватить инфекцию. Так мы мылись водкой! Нас ничего не пугало — нам было интересно посмотреть на меняющийся мир, и я благодарна за это комсомолу, как благодарна и за людей, которых он воспитал. Комсомольцы и целину осваивали, и коровники строили…

— Вам тоже приходилось коровники строить?
— Нет (улыбается), у каждого своя работа. Я участвовала в шефских концертах на великих стройках. Иногда было по нескольку концертов в день, и мы, конечно, очень уставали. А однажды, когда поехали на БАМ (тогда отодвигали границу с Китаем), к нам обратились погранотряды: мол, ребята, дайте и для нас концерт. А у нас график жесткий — мы работали, что называется, впритирку, и концерт на погранзаставе начали в час ночи, за что нас потом и наградили.

— Значит, вы были идейной комсомолкой?
— Я до этого еще сыграла одну из центральных ролей в украинском сериале по роману Веры Кетлинской «Мужество», снятом по заказу ЦК ВЛКСМ. Он не такой знаменитый, как фильм «А зори здесь тихие…», но он про комсомольцев, про то, какими они были. Конечно, они были романтиками, может быть, многое не понимали, но из них выросло поколение людей, на которых страна могла положиться. И вот эти романтики — главные действующие лица всех времен: как бы ни менялась жизнь, а люди-то все те же!

— Вы как-то сказали, что не хотели играть Лизу Бричкину, вам больше всего нравилась роль Женьки Комельковой…
— …Да, она более живая, и ее образ больше похож на мою биографию…

— ...Но режиссер Станислав Ростоцкий в вас увидел Лизу Бричкину, и именно эта роль стала, как теперь говорят, вашей визитной карточкой. Вы не испытываете досаду на мэтра за то, что он вас не пробовал на роль Комельковой?
— На Женьку-то? Да господь с вами! Сейчас я уже понимаю, что это была бы глупость. Ростоцкий же придумал, что Женька должна быть вылитой Гретой Гарбо. И бедную Ольгу Остроумову гримировали по два часа каждое утро, чтобы она была на нее похожа. Меня, правда, тоже почти два часа гримировали в соседнем кресле — налепляли веснушки, чтобы я стала такой рыжей, пятнистой, деревенской девочкой. Но я очень благодарна Ростоцкому за эту роль. Мало того, во мне действительно много от Лизы Бричкиной, ведь психологически я же девушка из народа — выросла хоть и военном городке, но среди наших озер на Карельском перешейке, северных лесов, где грибы и ягоды, — такая вольная жизнь, которая мне всегда очень нравилась. Это внешне я на Лизу Бричкину не была похожа, а внутренне — я такая же, верю в сказки до сих пор.

— В фильме у вас была такая спаянная команда, женская бригада. А в жизни вы поддерживаете «фронтовую» дружбу, встречаетесь с Ольгой Остроумовой, Екатериной Марковой, Ириной Шевчук?
— Встречаемся, но, к сожалению, очень редко: у каждой интенсивная жизнь, никто особенно-то на пенсию не вышел. Катя Маркова пишет книги и играет в новом спектакле, Олька занята в репертуаре по самые уши, снимается в кино, Шевчук не вылезает из своего фестиваля, кроме того, она много снимается в сериалах. Так что все заняты-перезаняты. Я тоже снимаюсь в кино, работаю в Госдуме — мотаюсь по стране. Но когда мы встречаемся, то всегда счастливые. Это как с родственниками — все время следим друг за другом, у кого что происходит, у кого какие дети…

— И у кого какие дети?
— Дети у всех просто замечательные! Тут собирала нас на день рождения фильма Ирина Шевчук и попросила прийти всех с детьми. У Ирочки Гурвич сын — врач, у Ольги — заслуженная артистка и историк, у Кати Марковой — тоже артистка, моя дочь Настя — журналистка, работала в программе у Андрея Малахова, потом была шеф-редактором дневного эфира «Радио «Маяк», сейчас она пиар-директор Веры Брежневой. Дети-то получились хорошие, не звездные мажоры, которые на родительской славе выезжают, а работоспособные. У некоторых уже есть свои дети — наши (улыбается) вну-у-уки! Моя дочь родила дочку Варвару, и я уже три месяца как бабушка.

— Поздравляем! Но мне не раз приходилось слышать — вот-де, такая хорошая актриса, а взяла да и ушла в политику. Почему вы все-таки выбрали не театральные подмостки, а трибуну Госдумы?
— Помните анекдот про английского мальчика, который молчал-молчал, а потом сказал, что еда подгорела? У меня примерно такая же ситуация. Я всегда занималась общественной работой, даже когда была артисткой и снималась в кино по шесть фильмов в год. Я все равно ездила с шефскими концертами то к пограничникам, то на село какое-нибудь, очень много работали с армией. И потом, я же была членом ЦК профсоюза работников культуры. У меня так мозги устроены, что я умею читать документы — может, оттого что папа меня этому научил, он был военный, преподавал политэкономию. И в сложных ситуациях мои товарищи меня выдвигали — мол, иди поговори. Поэтому первая забастовка в советском кинематографе была организована мной. И случилось это на «Таджикфильме». А вторая забастовка, которая привела к кардинальным изменениям, в том числе к созданию Гильдии актеров кино как независимого профсоюза, произошла в Киеве — во время съемок фильма «Мужество», где были заняты Саша Галибин, я, Наташа Андрейченко.

— А что вас не устраивало?
— В первом случае, на «Таджикфильме», нам не выплачивали зарплату несколько месяцев, причем не платили не только артистам, а всей съемочной группе. Мы вышли на работу, загримировались, надели костюмы и… сидели в павильоне. У меня хватило ума прочитать документы, где было написано, что является прогулом, а что нет. А во втором случае наша режиссерская группа, которая проводила съемки на Камчатке, загрузила самолет бочками с икрой — ее и привезли в Киев, а наши костюмы остались на полуострове, их было решено «отправить малой скоростью». Актеры из Москвы, Минска, Киева слетелись на съемки, а костюмов нет. И никто в этом не признается! Две недели дирекция молчала, как партизан, придумывала отговорки: то якобы сена нет для съемочной площадки, чтобы выстелить им павильон, то еще чего-то. А когда ситуация прояснилась, мы не вышли на работу, вернее, вышли, но сидели в гримерной. Закончилось все тем, что мы написали письмо в дирекцию и шефские организации — и всех начальников сняли. Это был такой первый гражданский акт. После этого мы стали совещаться, как спастись от жуликов, и в итоге решили создать профсоюз для защиты прав артистов — Гильдию актеров кино.

— Многие ваши роли запомнились зрителям, но не все знают ваши инициативы как депутата, как зампредседателя думского комитета по культуре. Что вы можете предъявить народу?
— Когда я в 99-м году шла в Государственную думу (в парламенте я уже четвертый созыв), то мы обещали, что примем закон об авторском и исполнительском праве. С этого и начиналась моя работа в Думе. Сейчас артисты имеют права на свою роль. Другое дело, что они этими правами не пользуются. Артисты могут написать, что желают получать процент от проката фильмов или проценты с билетов, проданных на их спектакли. Но наша рабовладельческая система не дает им возможности воспользоваться этим правом — многие артисты даже не знают, что, подписывая договор, они сразу же отказываются от своих прав. Они не умеют читать документ. Второй момент. Мы обещали нашему родному Петербургу защитить памятники истории и культуры — помните, какое тогда было влиятельное строительное лобби, которое все начало рушить?

— Конечно, помню — сейчас уже подсчитано, что более ста исторических домов стерто с лица города…
— Так вот, в 2002 году нам удалось принять закон об объектах культурного наследия — защите памятников истории и культуры — более прогрессивный, более жесткий, чем в европейских государствах. Другое дело, что этот закон тоже не исполняется властями, но здесь уже мы можем как-то воздействовать, пригласить прокурора например. Сейчас я готовлю поправки, ужесточающие ответственность собственника и пользователя в деле сохранности исторического памятника. Мы очень подробно прописываем порядок доступа к объектам культурного наследия, независимо от формы собственности. Если, к примеру, вы завтра решите купить какой-либо дворец, то не сможете его закрыть от посетителей: вы будете обязаны заключить договор с органами охраны о порядке доступа к вашему сокровищу. И даже фасад здания, которое охраняется государством, собственник не сможет оградить двенадцатиметровым забором, а если в историческом доме есть еще старинный камин, потрясающие интерьеры, то он обязан будет пускать граждан смотреть на это великолепие — естественно, оговорив порядок доступа с органами охраны памятника. Кроме того, в этом году в Уголовный кодекс введена новая статья об ответственности за разрушение памятника. Сейчас я пишу в Минкульт письмо, где спрашиваю, почему они не возбуждают уголовные дела по уже расследованным фактам.

— Елена Григорьевна, двадцать лет назад, в 1992 — 1993 годах, когда мэром города был Анатолий Собчак, а Владимир Путин руководил комитетом по внешним связям, вы возглавляли комитет по культуре и туризму петербургской мэрии. Как вам работалось с Владимиром Путиным? Пересекались ли вы потом в работе?
— Да, была такая история! Работали мы, конечно, тесно, потому что комитет по внешним связям, который возглавлял Владимир Владимирович, занимался инвестициями в туризм, а наш комитет работал с туристическими организациями и разрабатывал концепцию развития туризма. Могу сказать самые хорошие слова в адрес Владимира Владимировича, потому что на нем был большой объем работы в очень трудное для города время. Он уже тогда был незаурядным человеком, яркой личностью. Я его даже боялась — мне казалось, что он про культуру знает больше меня. Когда мы с ним встречались и он мне задавал вопросы, то я даже терялась оттого, что он все знает, хотя, в общем-то, занимался другими вещами. Работая в Госдуме, я никогда не пыталась использовать служебное положение, чтобы пойти к президенту с какими-то конкретными вопросами. Мы несколько раз встречались в небольшом кругу, когда он беседовал с руководством фракции «Справедливая Россия», в которой я состою. И хотя в программе мое выступление не значилось, Владимир Путин все равно спросил меня о состоянии дел в культуре. Тем самым дал мне возможность пожаловаться на страшный закон о госзакупках. Ведь что творилось: если режиссер захотел поставить какую-нибудь пьесу, то формально надо объявлять конкурс среди драматургов, а если музей собрался приобрести раритет, то нужно объявлять конкурс на закупку уникальных вещей. Знаете, результатом этой встречи было то, что в отношении авторских произведений разрешили не использовать пресловутый 94-й закон, а также все, кроме декораций и пошива костюмов, нам разрешили закупать без конкурса.

— Елена Григорьевна, меня еще один вопрос интересует: вы меняли партии — то за демократов были, то на левом фланге с коммунистами, потом с патриотами, а сейчас — с «эсерами». Отчего с вами происходили такие метаморфозы? Может, не хватило идейности?
— Кажется, Жванецкий сказал, что у нас удивительная страна: живя в своей собственной квартире и исповедуя одни и те же принципы, ты можешь оказаться и за границей, и в другой партии… Могу сказать, что мои принципы и моя идеология — борьба за социализм с человеческим лицом — остаются прежними.

— И кстати, где ваш билет члена КПСС? Не сожгли, как многие? Не выбросили?
— Мой билет в полной сохранности. Понимаете, из коммунистов нельзя выписаться, уволиться. Из коммунистов можно только вперед ногами выйти. Это такой психотип — человек, который всегда живет интересами общества.

— Это в вас уже говорит социолог, кандидат наук. Кстати, а чем вас привлекла социология?
— Я работала в мэрии, потом стала деканом в Университете профсоюзов, написала и защитила на кафедре авторский курс и в течение семи лет преподавала основы коммуникативной культуры, которые связаны с риторикой, методикой ведения переговоров, теорией информационных войн. А потом меня выбрали депутатом Госдумы. Но кандидатскую я защищала по социологии, потому что она связана с избирательными процессами, а так как я с 1989 года участвовала во всех выборах, то у меня был собран очень большой фактический материал.

— В начале своего пути вы поступали в Институт культуры — «Крупу», но пришлось окончить Ленинградский институт театра, музыки и кино...
— Я поступала в ЛГИТМиК на курс к профессору Сонниковой, но на тот типаж, который я играла, взяли не меня, а девочку из Молдавии — более яркую, колоритную. И я провалилась. Но мама видела меня студенткой и сказала, чтобы я поступала в Холодильный институт — там декан был знакомый. Я взяла справочник, полистала его и поняла, что кроме холодильного (улыбается) есть еще Инcтитут культуры и кафедра режиссера массовых зрелищ. Два курса я отучилась, была отличницей, висела на Доске почета, писала сценарии для массовых зрелищ, но в артистки все равно хотелось. Поэтому через два года я снова стала поступать в ЛГИТМиК — на курс профессора Макарьева. Мама у меня была строгая, она по профессии  учитель литературы и истории (так это тогда называлось) и ужасно не хотела пускать меня в артистки (папы к тому времени уже не было в живых), но потом посмотрела на наш курс, который был таким же зеленым, как и я, и успокоилась. Она очень гордилась фильмом «А зори здесь тихие…», я ей отовсюду с фестивалей привозила подарки, у меня была приличная зарплата...

— А тот фильм «А зори здесь тихие…», что сняли китайцы, видели?
— У меня здоровья не хватило целиком его посмотреть. Музыка хорошая, а фильм плохой, потому что не самостоятельный. Китайцы продублировали вплоть до мизансцен нашу картину, а это всегда плохо — нужно делать что-то свое. А так фильм у них получился конъюнктурным.

— Елена Григорьевна, вы родились в городке Уральске в Казахстане, помните его?
— Ну что я могу помнить, когда там прожила два месяца, потом семья переехала в Пушкин, и мое детство прошло в Царском Селе. Училась в бывшей Мариинской гимназии. Так что царскосельская я…

— И продолжаете пушкинские традиции — за культуру бьетесь. Но корни ваши, судя по фамилии, украинские?
— Была такая история: во время голода 1895 года украинским переселенцам была дана земля на юге Урала, в Башкирии. Так появилось село Преображеновка, где сохранились украинский язык, костюмы. И там полдеревни было Драпек, мой папа — оттуда. Он и научил меня украинским песням — «Човен плыве», «Ничь яка мисячна, зоряна, ясная». И когда я их спиваю на Украине, то все удивляются, откуда я их знаю.

— А где будете отмечать день рождения?
— В Петербурге — буду здесь три дня, и, так как мой юбилей совпадает с юбилеем комсомола, я надеюсь увидеть здесь своих друзей по ленинградской комсомольской организации. А потом у себя в депутатской приемной встречусь с однокурсниками, одноклассниками, с кем работала, то есть с теми, кто захочет меня поздравить.

— И «Вечёрка» вас поздравляет, желает всех благ, здоровья, успехов, удач! Ведь жизнь только начинается — вам не кажется?
— Думаю, что надо подводить какие-то итоги, а я не чувствую возраста. Меня это даже пугает. Боюсь, что споткнусь на бегу и не успею осмыслить. Но мне кажется, у меня все еще впереди, а мою жизнь пусть осмысливают другие.