Елена Камбурова: Я никогда не пела то, что мне было не интересно
11 июля наш корреспондент поздравила знаменитую певицу с юбилеем и побеседовала с ней о жизни, культуре и Петербурге
Певицу Елену Камбурову обожает зритель — после каждого концерта в гримерную народной артистки России идут поклонники разных возрастов и несут любимой исполнительнице цветы, какие-то шкатулочки, сувениры... «Это называется мой зритель, — улыбается Елена Антоновна и признается: — Больше всего мне запомнился подарок, который я получила, когда я еще была студенткой университета: большого мишку, которого я никогда не забуду — он теперь проживает в нашем театре». Фото: Интерпресс
«Люди только мешают...»
— Елена Антоновна, вы с такой любовью говорите о зрителе, но и с таким чувством исполняете песню: «Люди только мешают, путаются под ногами, вечно чего-то… хотят. От них одни неприятности… ах, если б не было людей»...
— У меня много разных песен (улыбается) — и все мои. Я могу что-то хуже, лучше исполнить, но я их выбираю по принципу абсолютной любви к ним. Даже когда была цензура, когда мне навязывали что-то, все равно никогда не пела то, что мне было не интересно.
— Так у вас же была премия Ленинского комсомола. Она как-то защищала вас?
— Ну, это была небольшая временная защита, которая повернулась ко мне и обратной стороной. Помню, когда я сдавала сольную программу, ее категорически не приняли, уличив меня в пессимизме. А в программе между тем были песни «Гренада», «Орленок», которые я пела по-своему — как плачи по молодым, которые уходят и не возвращаются. Ситуация для меня была очень серьезная, но Ролан Быков предложил горкому комсомола прослушать мою программу, и там решили меня поддержать. Так я стала лауреатом премии Московского комсомола.
— А потом вам часто приходилось сталкиваться с непониманием, с такой непроницаемой стеной, которую как-то надо преодолевать?
— Когда я начинала, то, конечно, стены и барьеры были. Ведь поэзия, особенно такая, какую я люблю, требует подготовки от зрителя. А у нас очень часто за поэзию принимают умение складывать рифмы, но это разные вещи.
«Мне все равно, сколько человек меня слушают — пять, сто или тысяча...»
— Судьба вас сводила со многими людьми, которые потом стали известными актерами, любимцами публики — например, в студии при клубе медработников вы занимались с Александром Калягиным, потом были цирковое училище, ГИТИС... Что-то из того времени осталось с вами? Встречаетесь, поддерживаете отношения?
— Пожалуй, из студии только мы с Калягиным стали народными артистами... А когда я училась в училище циркового и эстрадного искусства (ГУЦЭИ), с нами вместе занимались клоуны Женя Майхровский (клоун Май), Стасик Щукин — потом я их видела на манежах России, они стали известными артистами, но это уже другая стезя... В принципе от того времени, я бы сказала, в большей степени остались мои зрители... Знаю, что на моих концертах всегда есть кто-то, кто слушал меня еще тогда, когда я только начинала. Это такая пожизненная связь артиста со слушателем. И это то, чем я горжусь.
— Алла Пугачева мечтает создать Театр песни в Петербурге, а как обстоит дело с вашим Театром Музыки и Поэзии?
— Наш театр существует в Москве уже довольно много лет, и это прекрасно. У нас есть камерное помещение, и я как зритель очень люблю посещать камерные театры. Потому что там, где ты один на один со зрителем, соврать просто невозможно. Конечно, хотелось бы увеличить площадь зала — у нас очень быстро распродаются билеты и всегда есть проблема усадить зрителя.
— Знаю вашего зрителя — сама одна из многих ваших поклонниц: люди иной раз согласны сидеть на ступеньках, стоять в проходах, лишь бы услышать песню в вашем исполнении... Я для себя даже отметила, что когда идешь на ваш концерт, то слышишь, как кто-то спрашивает лишний билетик.
— Отвечу вам стихами Пушкина: «Хвалу и клевету приемли равнодушно»... Это прекрасно, что так происходит. Но если бы я собрала половину зала, то работала бы точно так же, как и при полном зале: для меня не важно, пять человек меня слушают, сто или тысяча.
Другое дело, что наш театр нуждается в финансовой поддержке. Конечно, нам помогает комитет по культуре, но не до такой степени, чтобы мы не мечтали о том, чтобы те, кто могут финансово помочь, нам помогали...
— Я как-то беседовала с Сергеем Захаровым, и он заметил, что культурой должны управлять богатые люди...
— Категорически с этим не согласна. Потому что богатые люди очень часто не выдерживают испытания деньгами и очень часто у них закрыты глаза на некоторые тонкие вещи. Вы посмотрите, что финансируют сегодня? Вкладываются огромные деньги в жуткие клипы, а между тем эти средства могли бы пойти на благие цели.
«Мы все иноходцы»
— Вы поете песни Окуджавы, Высоцкого... А вот при жизни Владимира Семеновича пробовали петь его песни со сцены или показывать их ему?
— Нет, мне тогда в голову это не приходило. Но тот посыл, что есть в песнях Высоцкого, гораздо более демократичный, чем у Булата Окуджавы, который все-таки ориентировался на очень интеллигентское сознание. А Высоцкого могут слушать шахтеры, сидящие в тюрьме урки, инженеры — у него широкий зритель, но это не значит, что качество его песен хуже. Совершенно гениальный Булат Окуджава так не звучит, как Высоцкий, хотя он заслуживает этого. Вот если бы у нас было другое общество, то они были бы там на равных.
— Вы поете на концертах песню Высоцкого «Иноходец» и так ее исполняете, что ощущение, будто вы тоже с себя жокея сбросили...
— Мы все иноходцы — бежим, бежим, сбрасываем жокея... Для меня таким жокеем была цензура, время, которое многое диктует... Я, правда, стараюсь не подчиняться: у меня своя страна, свой мир... Мой голос из других времен, он вечный, и я, равно как и мои песни, вне времени... Но почему-то сегодня я почти не звучу на телевидении, в кино, хотя раньше меня записывали очень много...
— Елена Антоновна, вы поете не только Высоцкого, Окуджаву, Матвееву — вы исполняете песни Ларисы Критской так, будто сами их написали... Мне даже приходилось слышать, не вы ли и есть Лариса Критская…
— Лариса Критская давно уже живет в Америке... До 1980 года я много с ней работала — она написала для меня песни. И прелесть этих песен в том, что ты их можешь долго-долго не петь, а потом они приходят снова и ты с ними остаешься. Так можно сказать не только о песнях Ларисы Критской, но и о самой первой песне, с которой я вышла на сцену — «Какой большой ветер» Новеллы Матвеевой, в которой я живу, как, впрочем, и обо всем моем репертуаре...
Комплименты от Фаины Раневской
— Елена Антоновна, хотелось бы, чтобы вы рассказали о судьбоносных встречах, о людях, которые повлияли на вашу жизнь...
— Первой судьбоносной встречей стала встреча с народной артисткой СССР, звездой Вахтанговского театра Цецилией Львовной Мансуровой, первой Турандот — она увидела, поверила в меня, и ее вера мне очень-очень помогла. Потом — Фаина Раневская, которая также поверила в меня и даже написала мне письмо на радио... Леня Енгибаров, Ролан Быков влияли на меня. Совершенно фантастическая история произошла со мной, когда я впервые увидела и услышала Жака Бреля, французского шансонье. Я, конечно, не могла себе тогда представить, что пройдет много лет и у меня будет спектакль «На свой необычный манер», в котором прозвучат половина песен Жака Бреля, половина — Высоцкого.
— У вас не только свой Брель, свой Высоцкий, но и свой Вертинский... Думается, если бы Александр Николаевич был жив, он одобрил бы ваше творчество, ведь и он выступал в образе Пьеро, и вы в спектакле «Игра снов» тоже...
— Спасибо, мне очень приятно это слышать. Ведь дочь Александра Николаевича Вертинского — Анастасия говорит вашими же словами (улыбается). Его дочери слышали в моем исполнении песни Вертинского и очень по-доброму ко мне относятся.
— Вы упомянули о письме Фаины Раневской, известной своим острословием, непростым характером... Что было в этом письме?
— Чудо заключается в том, что, еще будучи студенткой и почти не выходя на сцену, я имела возможность записать на радио свою работу — «Нунча» Горького из цикла «Сказки об Италии». Радиостанция «Юность» ее передавала, а Фаина Георгиевна слушала. И потом написала письмо, которое начиналось так: «Никогда не писала на радио...». Там была масса комплиментов, в которые мне было очень трудно поверить, но это так. Потом уже, через несколько лет, я решилась к ней прийти и в последние годы ее жизни часто у нее бывала.
— Жизнь Фаины Раневской, как и многих великих артистов, все время обрастает всевозможными историями, легендами... Вы знаете о них, как-то пытаетесь протестовать против вымысла?
— Конечно, знаю, читаю... Но понимаете, сегодня, на мой взгляд, есть свобода вседозволенности. Свобода, о которой мечтали те, кто был несвободен, обернулась свободой вседозволенности...
«Люблю гулять по Питеру»
— Елена Антоновна, у меня такое чувство, что вы несколько аполитичны — у вас свой мир, мир песен, и вы там скрываетесь от... политики.
— А разве это не политика — воспитывать в человеке личность? Личность, которая способна отличить одну политическую партию от другой, отличить добро от зла. Я хожу на выборы, голосую и очень переживаю за судьбы страны. Для меня Россия — это такое чудесное существо, которое веками претерпевает всякие перевороты, и боль, и слезы... У меня есть песня «Да осенит тишина» — это всем нам такой наказ, что есть надежда, даже если что-то будет не так, все равно зарастут пепелища, закроются раны...
— Елена Антоновна, мне показалось, что на ваших концертах маловато молодежи...
— Ну что вы! Вы видели, сколько молодых людей мне дарили цветы? Половина тех, кто ходит на мои концерты, — молодежь. Я это наблюдаю и в Москве, и в Петербурге, куда приезжаю примерно раз в полгода, у меня здесь друзья... Вы знаете, я люблю гулять по Питеру, несмотря на то что здесь немного похуже, чем в Москве, с дорогами, тротуарами, с зеленью... Но здесь есть что-то такое, что просто хочется выйти в центр и гулять, гулять... Здесь сохранилось гораздо больше, чем в Москве, старых зданий. Мне нравится ходить вдоль Невы — это такое центральное место, нерв города... Каждый раз мне хочется прийти в гости к Пушкину на Мойку, 12, но, к сожалению, не всегда это получается...
— Вы выросли на Украине, где вас любят... Я как-то была на вашем концерте в Харькове и могла в этом лично убедиться: публика восхищалась не только вашими песнями, но и тем, как вы читали стихи...
— Вы знаете, я записала на радио прозу — те же горьковские «Сказки об Италии», есть у меня еще кое-какие работы. Я мечтала, чтобы романс «Снился мне сад» звучал в естественной для него атмосфере, допустим, в атмосфере 1904 года. И у нас теперь есть такой спектакль — «Романс в интерьере». На сцене собираются люди — они не представляют, что через 10 — 12 лет начнется большая смута и драма российская, но они собираются, чтобы подготовиться к вечеру, они одеты в костюмы того времени, дышат тем временем — это то, что мы потеряли...
— Как-то грустно стало...А можете сказать, какое настроение чаще всего у вас преобладает — минорное или мажорное?
— По-разному: иногда минорное, иногда мажорное...
— А ощущение счастья у вас часто присутствует?
— У меня очень много счастливых моментов в жизни: это все финалы моих концертов, когда я понимаю, что все волнение позади, что мы с публикой все-таки недаром встретились... У меня довольно большая ответственность за… человеческое время. Ведь зритель, который приходит ко мне, тратит свое время, жизненное время, а у нас у всех оно ограниченное, и очень важно для меня своего зрителя не подвести — чтобы он понял, что на это стоило тратить время.
