«Это летают бабочки»

Как в ледяном аду блокадного Ленинграда сохранили тропический рай

В двери музея живых бабочек, что в Мучном переулке, заходишь, как в подлинный Эдем. В спину тебе еще дуют холодные балтийские ветра и слабо помаргивает бледное ингерманландское солнышко. А переднюю твою часть уже окутывает влажный теплый туман, как из какой-нибудь Коста-Рики прилетевший. В глаза, отвыкшие от летней яркости, ударяет свет множества ламп. И вокруг — зелень, а в ней — бабочки. Громадные создания порхают, взмахивая почти птичьими по размаху крыльями. А на крыльях мерцают узоры всех цветов: малахитовые, пурпурные, лазоревые мазки.

Кажется, что ничего не может быть дальше от этого гимна жизни, чем черные зимние дни ленинградской блокады, где только голод, холод и смерть пытались покорить людей. Но, однако, судьба устраивает парадоксальные сюжеты. «Бабочки в блокадном Ленинграде» — название выставки, открывшейся в музее. 27 января сюда традиционно пригласили ветеранов войны и блокадников — бесплатно.

— С предложением этой выставки к нам обратилась Елена Денисенко, методист Дворца творчества юных Фрунзенского района, — рассказала Екатерина Богданова, исполнительный директор музея. — Этот дворец был организован благодаря Андрею Михайловичу Батуеву, который основал в районе сперва юннатский кружок. Удивительный был человек. Он окончил Консерваторию по классу вокала, пел в академической Капелле. Был мастером спорта по шахматам — и учил самого Корчного. А самой его главной страстью была любовь к животным и к насекомым. Он рассказывал, как 22 июня 1941-го ему знакомая девочка принесла грену — кладку яиц бабочек — китайских дубовых шелкопрядов, или сатурний. И в тот же день объявили о войне... На самом деле, я думаю, это был научный эксперимент по заданию партии. Задание было — выяснить, как в тяжелых условиях севера вывести тропических бабочек для производства технического шелка — на нужды обороны. Из их коконов получается шелк. Гусенице, чтобы окуклиться, нужно много есть. Она съедает от трех до пяти кило зеленых листьев. Это как кочан капусты...

Андрей Михайлович Батуев

Дальше дадим слово самому Андрею Михайловичу, который описал эту историю в рассказе «Суровое испытание»:

«Прожорливые гусеницы сатурнии приводили меня в отчаяние.

Я вместе с другими ленинградцами был на оборонных работах, мы рыли окопы, строили пулеметные гнезда. Корм гусеницам в нужном количестве я носить не успевал, но меня выручил тринадцатилетний друг Шурик. Мальчик регулярно стал приносить дубовые веники».

И наконец, сатурния вылупилась: «Гигантская красновато-палевая бабочка с оливковым оттенком. На каждом крыле, словно глазок из слюды, «окошечко», не покрытое пыльцой, широкие серебристые полосы с розовым орнаментом, а тело пушистое, словно меховое. Как радовался Шурик, увидев нарядную экзотическую бабочку».

И нужно вспомнить, что в это время происходит вокруг увлеченных натуралистов: идет первая блокадная осень, начинается страшный голод и холод.

«Как ни странно, артиллерийский обстрел не действовал на меня. Я мог спокойно заниматься своим делом, а вот бомбежки с воздуха вызывали крайнее напряжение» — хладнокровно пишет Андрей Батуев.

«С каждым днем бабочек становилось все больше. Пока в комнате горел свет (окна были замаскированы темными шторами), бабочки спали. Не раз приходившие к нам знакомые оказывались застигнутыми тревогой. Свет гасили, и сатурнии начинали кружиться по комнате. «Что это шелестит?» — с тревогой спрашивали не посвященные в наши энтомологические занятия друзья. «Это летают бабочки», — отвечал я. И каждый раз мое пояснение вызывало недоумение. После отбоя воздушной тревоги зажигался свет, и на абажур пикировали гигантские палевые бабочки. Эффект был неизменный. Потрясенные невиданным зрелищем; люди на какое-то время забывали об ужасах войны и с интересом рассматривали ажурный рисунок фигурных крыльев, достигавших 15 сантиметров в размерах. <...> Целый месяц нашу тяжелую блокадную жизнь скрашивали чудесные исполинские бабочки. Однако в квартире становилось все холоднее, а бабочек все меньше».

Вообще-то срок жизни сатурний — 5 — 8 дней. Но в квартире у Андрея Батуева было прохладно, бабочки впадали в анабиоз и прожили намного дольше. Так что это тоже был своеобразный научный эксперимент.

В июле 1942-го Андрей Батуев смог уехать в эвакуацию. Что стало с Шуриком, неизвестно: он, видимо, сгинул в блокадном городе...

«Возможно, найдутся скептики, которые скажут, что в суровые дни войны всякие таракашки и пташки — вздор и сантименты. Как это неверно! Призвание до самой смерти остается призванием, и добрые чувства к живому не исчезают, несмотря ни на что», — подытоживает натуралист историю своей дружбы с бабочками.

И если даже в самые страшные дни блокады великолепные бабочки способны были наполнить души страдающих людей нежностью и восхищением — тем более в наши грустные, но несравнимо более легкие дни можно утешиться созерцанием этой красоты, придя в музей бабочек.

Можно заглянуть в инкубатор-инсектарий и рассмотреть коконы, в которых дремлют куколки. Можно увидеть, как вылупившиеся бабочки из Китая, Амазонии, с Филиппин впервые расправляют свои влажные тоненькие крылья. Узнать, какой смысл несут рисунки на крыльях бабочек, зачем им нужна пыльца и зачем — усики. Можно даже узнать и о других животных: познакомиться с не менее очаровательными пауками-птицеедами и погладить леопардового геккона Джонни — Толстый хвост. И те самые добрые чувства к живому, про которые говорил Андрей Батуев, скрасят наше ожидание весны.