«Этот памятник сделал я!»

В Особняке Румянцева открылась выставка трех классиков советского искусства — Михаила Аникушина, Владимира Ветрогонского и Бориса Угарова

Судьбы этих художников во многом схожи. Все трое учились, а затем преподавали в Институте живописи, скульптуры и архитектуры им. Репина.

Владимир Ветрогонский долгое время был деканом графического факультета. В длинных извилистых коридорах академии с высоченными сводчатыми потолками часто можно было видеть мэтра, оживленно и на равных беседующего с учениками. Он воспитал множество художников-графиков, передал им высочайшее мастерство. А сам он был блестящим мастером, виртуозно владевшим всеми графическими техниками, впитавшим традиции петербургской графической школы, заложенные художниками «Мира искусства». Да, он был официальным художником, изображавшим будни и праздники социализма, воспевавшим рабочий класс. Но делал это с чисто петербургской изысканностью, заставлявшей вспомнить и художников «Мира искусства», и своего учителя в академии Алексея Пахомова.

Борис Угаров был ректором академии в конце 70-х — 80-х годах. Юность художника пришлась на годы Великой Отечественной войны: в 1941 году он ушел из Ленин-града добровольцем на фронт. Уже тогда знал, что, если убережет судьба, станет художником. На фронт Борис Угаров взял книгу Игоря Грабаря о Валентине Серове.

Судьба его уберегла. После Победы наконец поступил в Институт им. Репина, ректором которого был впоследствии с 1977 года до смерти. Я училась на искусствоведческом как раз в годы ректорства Бориса Сергеевича. Студентов, привыкших к некоторой отстраненности и надменности профессоров, подкупал неподдельный демократизм ректора, который всегда первым приветливо здоровался со всеми, будь это маститый художник, только поступивший первокурсник или уборщица.

Никогда не забуду, как Борис Сергеевич распорядился дать мне стипендию, несмотря на то что в зачетке у меня была тройка по истории КПСС. Ему сказали, что студентка в лютые морозы ходит в демисезонном пальто, и он меня пожалел.

Самое известное полотно Бориса Угарова — «Ленинградка» (1961) — стало одним из символов блокады. На фоне замерзшего и замершего города четко вырисовывается темный силуэт изможденной женщины, которая из последних сил тянет за собой сани. Ее спина согнута, но дух не сломлен. Картину можно сравнить с «Ленинградской симфонией» Шостаковича: музыка гибели, «пляска смерти» и все-таки — победа жизни.

Был на войне и Михаил Аникушин — 19-летним он ушел в ополчение, оставив скульптурный факультет Академии художеств. После победы вернулся в академию, дипломной работой его стала композиция «Воин-Победитель».
Главное произведение Аникушина — конечно же, памятник Пушкину на площади Искусств. Можно как угодно относиться к советскому искусству, но нельзя не признать, что это — один из лучших памятников Петербурга, который можно поставить вровень с творениями Фальконе и Клодта. Сам Михаил Константинович любил рассказывать историю о том, как подслушал однажды разговор туристов. Те обсуждали памятник, стали вспоминать, кто же его автор, и пришли к выводу, что это один из мастеров XIX века. Тут Аникушин не стерпел, вышел к народу со словами: «Этот памятник сделал я!»

А к теме своей дипломной работы скульптор возвращался не раз, создав в 1975 году монументальную композицию «Героическим защитникам Ленинграда в годы Великой Отечественной войны» на площади Победы (1975). До последних дней он оставался патриотом своей страны, у него болело сердце, когда он видел, как рушатся прежние ценности в годы перестройки.

Выставка эта в очередной раз подтверждает древнюю истину, что прошлое — это не что-то застывшее, неизменное. Илья Кабаков, учившийся в Московском институте им. Сурикова в пятидесятые годы, впоследствии вспоминал, что профессора объявляли советских художников единственными наследниками классиков: «Рембрандт, Рафаэль, Леонардо почти в слезах смотрят на нас из прошлого с мольбой и думают: счастье, что есть эти люди, продолжают наше дело...» Кабаков, понятное дело, иронизирует, даже издевается. Но вот в чем парадокс: отвергая модернизм, советская художественная школа действительно смогла сохранить в неприкосновенности традиции классического искусства. Мастерство всегда стоит дорого, во все времена, а уж в наш век непрофессионализма — особенно.