Евгений Хавтан: В восьмидесятые у нас было интересное время

Музыкант верит, что, пока молодые люди берут гитары, чтобы самовыражаться, а не зарабатывать деньги, рок-н-ролльная романтика жива

На фестивале «Усадьба Jazz», что прошел на Елагином острове, самым знаменитым именем, пожалуй, стала группа «Браво». Группа существует уже почти 30 лет, но, похоже, музыканты «Браво» живут где-то в параллельной реальности, где вечный рок-н-ролл. Иногда они скидывают оттуда нам кое-что прекрасное.

Музыку «Браво» можно играть где угодно. Для меня это вообще показатель, хороша песня или нет: взять и сбацать на гитаре, на шести струнах. Если она будет звучать так же убедительно, как на стадионе, где прожекторы, дым и куча киловатт, — это точно хорошая песня.

Им мы обязаны знакомством с Валерием Сюткиным и Жанной Агузаровой. А хиты — «Вася», «Дорога в облака», «Этот город» стали настоящей константой романтического, рок-н-ролльного, легкого отношения к жизни. Сегодня у нас в гостях  — лидер группы Евгений Хавтан. Нельзя не задать ему множество вопросов, которые вот у меня, например, накопились с детства.

Не отказался бы встретиться с «Битлз»

— Евгений Львович, я знаю, что у вас есть коллекция гитар. Вы как-то сказали, что в основном это инструменты, аналогичные тем, на которых играли ваши любимые гитаристы. А кто именно эти музыканты, которых вы любите?
— Их очень много. Чак Берри, Джордж Харрисон, Джонни Марр...

— С кем-то из них были знакомы?
— Ну, знаком —  громко сказано. С некоторыми из них встречался. С Чаком Берри даже удалось поговорить.

— Это герои, как вы сказали однажды, «безвозвратно ушедшей эпохи, в которой рок-н-ролл был «юн» и «свеж», а его герои «настоящими» и «неподдельными». Жалеете, что не застали то время? 
— Жалею. Очень хотел бы очутиться в Лондоне в начале 60-х годов.

— И с кем хотели бы там встретиться? С «Битлз»?
— Да много с кем можно было бы там встретиться. Это же была эпоха самых интересных музыкантов, художников. И вообще хорошее время. Экономический подъем. Много чего происходило в искусстве, в моде. Не то что в пресные нынешние дни.

— То есть ничего подобного с тех пор не повторялось? Вы сами не застали интересных эпох?
— Ну, я застал наши восьмидесятые. В Европе и в Америке уже не было так интересно. А вот здесь, у нас, для творческих людей было отличное время. Возникла масса хороших артистов. Это была парадоксальная ситуация: до этого тянулась эпоха тотального запрета. И вдруг там, где все серо и уныло, появляется что-то интересное!

Нового Цоя пока не видно

— А кто-то из нынешних нравится?
— Яркого героя наподобие Цоя сейчас не вижу. Ну, подождем, всему свое время. 

Зато сейчас есть целое новое поколение российских инди-музыкантов. Если называть по именам — это ансамбли «Moremoney», «Motorama». 

Вот эти ребята вообще не включают телевизор или радио, а вместо этого слушают качественную западную музыку. Единственная проблема с ними — поют они на английском языке. Потому что не видят средств к существованию в нашей стране. Телевидение и радио создали такие условия, что молодые артисты не имеют перспектив. Их основной ориентир — подписание контракта с каким-нибудь не очень крупным западным лейблом и выезды за границу на фестивали. Вообще мне эти ребята симпатичны.  У них нет комплексов российского музыканта: «покажут по телевизору или нет?»... Они точно знают, что — нет, не покажут. И рассчитывать им не на что, кроме как на себя и на свою качественную музыку.

— Вам самому доводилось петь на английском? Питали вы похожие надежды на то, чтобы продвинуться на Западе?
— Мы иногда на концертах играем каверы тех, кто нам нравится: Криса Айзека, «Depeche Mode», артистов 50-х, 60-х годов.

— Скажите, а возможен ли сегодня такой же юный и свежий, неподдельный рок-н-ролл, как в 60-е? Или это только воспроизведение, воспоминание? 
— Пока жива эта легенда, пока молодые люди продолжают брать гитары и играть рок-н-ролл, чтобы самовыражаться, а не чтоб зарабатывать деньги, — рок-н-ролльная романтика будет существовать. Для меня она однозначно жива.

— Вы, «Браво», тоже, конечно, себя воспринимали как наследников рок-н-ролльной эпохи, а не как реконструкторов и подражателей?
— Себя очень сложно оценивать со стороны. Мы «Браво» воспринимаем просто как группу, которая пишет авторские песни, играет для зрителей, дарит радость и позитив.

Русский рок идет от кухонь

— Не раздражает, что вас так и продолжают ассоциировать со стилягами, с «Васей», с оранжевыми галстуками?
— Нет, абсолютно не раздражает. Это часть истории группы, и никуда нам от этого не деться. Вот только мы очень редко теперь играем эти песни. Не доставляет их исполнение никакого удовольствия. 

В прошлом году у нас вышла «Мода», замечательная пластинка. Это не только мое мнение: так считает одна крупная рок-радиостанция. «Моду» признали лучшим альбомом прошлого года. По-моему, неплохой комплимент для группы с такой большой историей, как наша.

— Вы приехали на фестиваль «Усадьба Jazz». А как по-вашему, существует ли джаз сегодня самостоятельно? Или только в сочетании с чем-то? Этноджаз, эйсид-джаз... Вот и у вас есть элементы джаза, но только элементы.
— У джаза есть своя постоянная аудитория. Я бывал на нескольких концертах и удивился, что там достаточно много молодежи. Они именно в джазе разбираются, им это интересно. Но вообще и смешение джаза с чем-то другим — не менее любопытная штука. Джаз с электронной музыкой, например... Не только джаз, но и кантри, и любая фольклорная музыка — они никогда не умрут. Потому что растут из самой земли.

Тут не так, как с синтетическими явлениями, такими, как брейк, техно. Вот они в большой степени относятся просто к сфере развлечений. Могут появиться и исчезнуть в зависимости от моды. Нету жизни в этой музыке, нет в ней soul, то есть души.

— А в русском роке душа есть?
— Есть, но это очень специфическая музыка, по-моему. Русский рок идет от кухонь, от бардовской песни. В нем слово имеет первостепенное значение. Это в каком-то смысле огромный минус. Потому что многие музыканты так и думали: текст важнее музыки. Обязательно должны были быть душевные слова — как у Окуджавы, у Высоцкого. Чтобы можно было сесть на кухне, обсудить что-то под водку... А на мелодию, аранжировку никто внимания не обращал. 

Поэтому наш сегодняшний русский рок в массе своей звучит на уровне 70-х годов — дальше он не продвинулся. Есть, конечно, счастливые исключения, но...

Мы тоже уделяем большое внимание текстам, но все-таки именно мелодия — это то, что остается от песни в памяти.

— Но к Шевчуку, я слышал, вы все-таки чувствуете пиетет.
— Я не могу сказать, что это пиетет. Мы с Шевчуком познакомились очень давно, в начале восьмидесятых, когда весь этот рок только начинался. Юра мне просто симпатичен — прежде всего, наверное, своей гражданской позицией. Музыка у него не совсем «моя». Но если оценивать объективно — он великолепный вокалист и музыкант, который умеет работать над собой. Он переживает творческие муки — это видно.

— Вы как-то сказали, что собирались написать книгу о своей жизни, но боитесь обидеть некоторых известных людей, если расскажете о них неприятные факты…
— Вообще, конечно, есть что рассказать об истории группы «Браво», особенно о том первоначальном периоде, который мы провели вместе с Жанной Агузаровой. Но существуют причины, по которым я пока не готов заниматься книгой. 

Недавно прочитал гениальную автобио­графию Ника Мэйсона, ударника «Pink Floyd». Там потрясающе четкий, острый язык, чувство юмора. Тех людей, которые в жизни ему были неприятны, он не поливает помоями, как у нас в мемуарах это делают. Он их изображает с замечательной иронией, с достоинством, не обидно. Есть чему поучиться.

Так вот, эта книга задала очень высокую планку. Если и писать — то похожим образом. Найду нужный язык — книгу обязательно напишу.