Евгений Князев: Лучше принять то время, в которое тебе суждено родиться и жить

Один из корифеев Вахтанговского театра — о рифмах эпох, о Мессинге, Сталине и романтических персонажах, а также о том, что в жизни происходит по воле судьбы, а что — всего лишь «случай, сказка, анекдот»

31 марта на сцене Александринского театра начинаются гастроли Театра имени Евг. Вахтангова. Среди звезд, которые приедут в Петербург, — Евгений Князев, один из первых актеров труппы (в этом театре уже 33 года), а также ректор Театрального института имени Бориса Щукина. В рамках гастролей петербургская публика сможет увидеть его в спектаклях «Маскарад» и «Посвящение Еве».

Евгений Владимирович согласился дать эксклюзивное интервью «ВП» по телефону — во время пути домой из театра со спектакля Римаса Туминаса «Улыбнись нам, Господи», в котором он играет одну из главных ролей.

Фото: www.knjazev.com

— Это правда, что вы могли бы стать ленинградским артистом?
— Правда. В середине 1970-х я, студент Тульского политеха, приехал в ваш город на практику, на завод эскалаторостроения имени Котлякова. Полгода жил в Ленинграде, работал, а вечерами ходил в театры. Зашел и в Театральный институт на Моховой — тогда курс набирал Рубен Агамирзян, и я решил попробовать к нему поступить. На прослушиваниях он меня отметил, давал разные задания, много со мной разговаривал. Мне пришлось поставить вопрос ребром: поступлю или нет? Ведь если меня берут, то нужно бросать политех, уходить с 4-го курса! Рубен Сергеевич ответил: «Да, у вас серьезная дилемма, и я вас возьму». Но я все равно не решился. Верней, мать не позволила: «Сначала закончи институт, а потом делай что хочешь». Мол, одно дело инженером быть, а другое — артистом каким-то. А потом, она была убеждена, что в актерской профессии нельзя состояться без связей, без чьей-то помощи, а помогать нашей семье было некому. Но я не жалею о том, как распорядилась судьба: уже имея диплом горного инженера, я поступил в Щукинское училище.

— На днях вы приедете в наш город, будете играть на сцене Александринки. Как думаете, это сакральное театральное пространство (которое помнит легендарный «Маскарад» Мейерхольда) сможет каким-то образом воздействовать на вас?
— Возможно. Я, кстати, видел на этой сцене великих ленинградских артистов Бруно Фрейндлиха, Игоря Горбачева, Николая Симонова. Был в этом театре и после того, как Валерий Фокин возглавил его и провел реконструкцию; смотрел спектакли — и восторгался россиевским залом. Повлияют ли на меня каким-то образом легенды этого пространства, не знаю, но тени прошлого я ощущаю. По крайней мере в своем — Вахтанговском — театре. Бывает, накатывает усталость, что-то не получается, становится совсем невмоготу — я смотрю на сцену… И представляется, что по ней идет Николай Гриценко. Или Михаил Ульянов. Или Юрий Яковлев. Или кто-то еще из великих вахтанговцев. И я думаю: «Боже, как же повезло мне, что я играю на сцене, где ступали они».

— А как старшие вахтанговцы отнеслись к вам, как только вы пришли в театр? Например, Василий Лановой, с которым у вас дуэт в спектакле «Посвящение Еве»?
— Вообще, мне кажется, период становления в театре у любого артиста труден. Так, чтобы после института сразу все складывалось, бывает в исключительных случаях. Нужно осмотреться, привыкнуть, понять принципы работы, взаимоотношения в этом театре… Ой, что вы! Первый год к корифеям подойти-то страшно было. Вот проходит мимо Лановой — я к стенке прижимаюсь: «Здравствуйте, Василий Семенович!» А он отвечает так степенно: «Здравствуй», — и дальше идет. А я понимаю, что он даже не знает, с кем поздоровался. Но потихонечку, потихонечку, от одной роли к другой, и я уже перестаю жаться к стенке. Вскоре мы играем с Лановым в одном спектакле — и он уже знает, что меня Женя зовут. Проходят годы — и у нас с ним полноценный дуэт в спектакле «Посвящение Еве», который идет уже больше 15 лет. Не знаю, что скажет обо мне Василий Семенович, но я говорю вашим читателям, что выхожу на одну сцену с блистательным актером, удивительным партнером, уникальным человеком. (Смеется.) А вообще у нас с Лановым забавно получилось: я ведь стал его начальником! Когда меня больше 10 лет назад выбрали ректором Щукинского, а Василий Семенович там много лет преподает, он профессор и завкафедрой сценречи.

Фото: www.knjazev.com

— Но старшее поколение труппы далеко не всегда принимало поиски молодежи, и «Принцесса Турандот» 1991 года — попытка по-новому осмыслить главную легенду Вахтанговского театра — тому пример.
— Над этим спектаклем работала очень талантливая команда: режиссер Гарий Черняховский, художник Олег Шейнцис… Мы все попытались прочитать театральную сказку Гоцци с сегодняшней точки зрения, донести жестокость сюжета. Что, если посмотреть на него без поэтического флера? Принцесса Турандот отрубает головы всем, кто, сватаясь к ней, не отгадывает ее загадки. Наш спектакль был мрачен. Ставя пьесу Гоцци в начале 90-х, в очень жестокое время, мы не могли увидеть ее иначе. А старшие вахтанговцы, естественно, не могли этого принять.

Первая репетиция состоялась 19 августа 1991 года, когда произошло глобальное ЧП. Я утром просыпаюсь, включаю телевизор и не могу понять: ничего не показывают, только музыка звучит. «А, наплевать!» — и иду на репетицию. Политикой я совсем не увлекаюсь и как-то не связал прерванное вещание с политической обстановкой. И вот собираемся мы, артисты, около театра и по разговору прохожих понимаем, что произошло нечто серьезное. «Что такое?» — спрашиваем. — «Вы чего, не поняли? В стране переворот!» Мы удивились, но что делать?! А, ладно — и пошли репетировать.

— Сегодня вы уже сами старший вахтанговец. В театр приходит новое поколение; вообще мир меняется. Вы воспринимаете это скорее спокойно или скорее трагически?
— Скорее спокойно, потому что нет времен лучше или хуже. Времена одинаковы и их не выбирают. Повторять за одним из персонажей «Маскарада»: «Не правда ли, что древле / Все было лучше и дешевле?» — я не стану. Во все времена спектакли были как легкомысленные, так и глубокие, люди встречались — как подлецы, так и идеалисты. И сейчас есть хорошие спектакли и хорошие люди. Я очень горжусь нашим театром. Говорят, мол, зритель отупел, ему только развлечения подавай. Нет. Вот я сейчас иду со спектакля Римаса Туминаса «Улыбнись нам, Господи». В нем затрагиваются серьезные проблемы, межнациональной розни в том числе, он длится более трех часов — и идет при полном зале, а зритель внимательно слушает.

Фото: www.knjazev.com

— В театре вы часто играли романтических персонажей былых эпох: цветаевского Казанову, Шопена, Арбенина. В кино же часто оказываетесь в советском времени: то Мессингом (даже в разных сериалах), то Троцким, то Сталиным. В последние годы эта эпоха пользуется популярностью у кинозрителя. Кажется, что, несмотря на ужасы советской жизни, он предается ностальгии. Вы разделяете ее?
— Советская эпоха феномен интересный: она и близка и далека одновременно. Готов ли я разделить ностальгию? Никоим образом. Во-первых, нельзя ностальгировать по тому времени, в котором ты не жил. (Я ведь не был свидетелем ВСЕЙ советской эпохи.) А потом, я считаю, что человеку стоит смириться с тем временем, в которое ему суждено родиться и жить. Не будем жаловаться, «что не родились в те года / Когда звенела и дымилась, / На берег рухнувши, вода» (строки Павла Когана. — Прим. авт.). Может, кто-то и видит в советской эпохе некий романтизм, но что теперь: защищать ее, оправдывать ее ужасы? Только представишь, в каких условиях жили люди, — дурно становится. Куда, куда мне мысленно возвращаться? 

В 90-е, страшные годы отсутствия всего? Или в 80-е, когда была повсеместная разруха? Моему поколению досталось лихо. Преимущество перед другими поколениями только в том, что войны не было. Да и то в самом глобальном смысле, на территории страны; была же и афганская война, и чеченская. 

— Так или иначе, своими ролями вы высветляете то время. Вот и Сталин ваш явно очеловеченный, смягченный.
— Я ведь играл в рамках, заданных сценаристом и режиссером. Да, Сталина можно увидеть на фото и даже в кинохрониках, но, строго говоря, я ничего не знаю про него как человека, лично не общался. По отдельным фактам, воспоминаниям сценарист придумывает свой сюжет. Известно, например, что Сталин несколько раз смотрел фильмы Александрова. Есть предположения, что он неравнодушно относился к Орловой. И вот сценарист с режиссером развивают эту тему. Я создавал образ в рамках общего замысла, не претендуя на достоверность. Ой, представляете, как совпало: сейчас вошел домой и вижу себя Сталиным на экране. Жена сериал включила.

— Очевиден магический отсвет в ваших ролях: в театре — Германн в «Пиковой даме» Фоменко, Арбенин у Туминаса; на телевидении — Вольф Мессинг, отец Ванги. Оказывал ли подобный материал мистическое воздействие на вашу жизнь?
— Вообще я к этой теме отношусь спокойно, трезво. В «Пиковой даме» интонационно выделены три слова: случай, сказка, анекдот. Пушкин не говорит однозначно, в какой реальности происходят события, — скорее всего, в больном воображении Германна, который услышал анекдот о трех картах, поверил в эту сказку — и она привела его к гибели. Или трагическая развязка в «Маскараде» — воля рока или же просто стечение обстоятельств? — тоже вопрос.

Случилась ли со мной некая мистика после сериала о Мессинге? Кто его знает. Разве только в том, что на эту роль меня утвердили без проб. Разве такое бывает, чтобы на заглавную роль и без проб? Просто позвонил режиссер: дескать, буду снимать фильм о Мессинге и приглашаю тебя. Правда, когда после окончания съемок я пришел на могилу Мессинга, то почувствовал необходимость мысленно произнести: «Вольф Григорьевич, не знаю, как вы бы отнеслись к моей работе, но я никоим образом не хотел вас обидеть».

Не верю я как-то в мистическое воздействие ролей на артиста. Не так давно ко мне обращались в жизни как к Мессингу. И что? Теперь обращаются как к Сталину. Иду по улице и слышу: «Здравствуйте, Иосиф Виссарионович!» Что мне остается? Отвечаю с акцентом: «Здравствуйте, товарищи!» После Мессинга кто-то, кто поглупее (смеется), на полном серьезе просил меня предсказать будущее. А кто-то просто подходил со словами: «Спасибо за вашу работу! Мы увидели на экране настоящего героя — трепетного, благородного, любящего. Таких бы побольше в жизни».

— Критики видят в вас черты романтического героя. И зовут вас Евгений (в переводе «благородный». — Прим. авт.) Князев — подходящее имя для актера на роли, отпущенные вам судьбой…
— Я не думал об этом, но, действительно, интересное совпадение. Кстати, одна из рецензий на «Маскарад», затронувшая проблему моего амплуа, называется «Рыцарь уходящей натуры». Что мне сказать в ответ на ваше замечание? Разве что: мне мое имя нравится!