Глоток горячего кино холодной зимой

Чем порадовал синематограф начавшегося високосного года

Кино — это уже не роскошь. Это спасительный приют, вроде охотничьей избушки-сторожки. В такой холод, как сейчас — когда мигом индевеют борода и усы, а про уши и пальцы на руках не вполне уверен, есть ли они еще у тебя, — хорошо заскочить в кинотеатр. Оттаивая и клубясь паром, неторопливо изучить репертуар. И взять билет на что-нибудь, соответствующее моменту.

Серый клык
Одним нравится холодной зимой смотреть фильмы про лето, солнышко и какие-нибудь расслабленные экзотические приключения. Другим, наоборот, приятно узнать, что кому-то еще холоднее и еще тяжелее.

Фильм Джо Карнахана «Схватка» был явно рассчитан на таких граждан.

Говоря коротко, это сущий Джек Лондон.

Аляска. Где-то посреди ледяных пустошей разбивается самолет с рабочими-нефтяниками. В живых остаются только семь человек, и среди них — охранник (Лиам Нисон) — матерый мужчина с седой бородой, серьезного вида — но с тоской и нежностью во взгляде.

По-английски фильм называется «The Grey», то есть «Серые». Речь, очевидно, про волков, которые здесь являются главными врагами уцелевших и вообще воплощают безжалостные силы природы. Волки на Аляске, оказывается, какие-то экстраординарные: не боятся огня, нападают на человека сзади, как заправские киллеры. По желанию включают и выключают лампочки в глазах. Зловеще воют и хохочут, как гиены. Короче, сущие дьяволы. Кстати, некоторые организации по защите животных уже объявили бойкот фильму, обвинив «Схватку» в демонизации волков. Которые и без того находятся под угрозой исчезновения на западе Америки.

Как бы там ни было — герой Нисона припоминает строчку из Крылова: «Ты сер, а я, приятель, сед» — и начинает бороться со всем миром, включая волков, метель, холод и несговорчивых товарищей по несчастью.

Все это выглядело бы достойно, если бы только суровое кино про суровых волков и еще более суровых мужиков поминутно не давало слабину — за кадром вдруг включается какой-то сладкий фортепьянный перебор, и герои впадают в глубочайшую сентиментальность. Того, кто рассказал про своих детишек, обычно сразу же съедают.

Да и вообще кажется, что эти могучие мужчины слишком легко разнюниваются и сдаются. Один, например, слегка подвернул ногу, ужасно расстроился и отказался идти дальше. Джек Лондон бы не одобрил. Не волки — а люди какие-то сероватые получаются.

Вы хотите об этом поговорить?
Для тех, кто обладает более тонкой организацией и не придерживается девиза «умри, но сдохни», — подойдет новый фильм знаменитого Дэвида Кроненберга «Опасный метод». Главный козырь фильма, крючок, на который должен пойматься зритель, — противостояние доктора Зигмунда Фрейда (Вигго Мортенсен) и доктора Густава Юнга (Майкл Фассбендер). На фоне их дружбы, вражды и прочих отношений разворачивается история исцеления Сабины Шпильрейн (Кира Найтли). Вначале корчащаяся в истерических припадках психопатичка, она проходит через курс лечения Юнга, затем через курс любви с Юнгом, после этого через интеллектуальное сотрудничество с Фрейдом — и к концу фильма превращается в самого адекватного и, пожалуй, самого здорового героя. Оба корифея психоанализа оказываются более травмированными личностями: доктор Юнг пал жертвой любви к пациентке, доктор Фрейд — любви к своему авторитету. Такой вот опасный метод.

Однако за сложными отношениями Фрейда с Юнгом, как ни странно, наблюдать скучновато. Фильм безбожно затянут, и чопорное хамство двух ученых мужей — недостаточно азартное зрелище, тем более что весь азарт научного поиска остается за кадром. Получается, что Фрейд и Юнг просто раздражали друг друга, чисто по-человечески. Типичный невроз.

Гораздо лучше сама Сабина. Вот на нее смотреть хочется.

Кира Найтли начинала карьеру с не слишком престижной роли: в «Звездных войнах» она была двойником Натали Портман. Так она и воспринималась впоследствии: ну да, хорошенькая девочка, разве что таланта чуть поменьше. Наверняка это создавало неврозы и комплексы.

«Опасный метод» — пожалуй, первый фильм, где Найтли не похожа на Портман. Она не похожа даже на саму себя: ее не узнать, когда она в пароксизмах болезни выпячивает челюсть, горбится, рыдает и размахивает руками. Тут она гораздо менее красива. Зато куда более самобытна. Похоже, комплекс исцелен.

О, цирк, ты — мир
Но что нам Фрейд с Юнгом? У нас свой путь. Не из иных мы прочих, так сказать. Есть иные способы заглянуть внутрь себя.

Совсем другой взгляд на человеческую натуру предлагает «Шапито-шоу», новый фильм режиссера Сергея Лобана, несколько лет тому назад прогремевшего с картиной «Пыль».

Верней, даже не фильм, а два фильма, в каждом по две новеллы. «Любовь», «Дружба», «Уважение» и «Сотрудничество». Похоже на моралите или на пьесы французских просветителей.

Что-то подобное проделывал недавно скончавшийся режиссер Эрик Ромер. У него циклы «Моралистские рассказы», «Комедии пословиц» — за схематичными названиями скрывали развернутую энциклопедию даже не человеческих характеров — тончайших нюансов поведения, настроения, характера и отношений героев. В духе нашей сверхиндивидуалистичной эпохи.

В «Шапито-шоу» — похоже. Только все это приправлено нашей спецификой (если быть точным, украинской: место действия — крымский Симеиз) и еще посыпано щепоткой многозначительной мистики в духе Дэвида Линча. Ах да, не забыть еще шикарные совершенно брехтовские зонги, которые поет каждый из главных героев. Но о героях лучше не рассказывать — скажем только, что это и в самом деле энциклопедия. От матерого человечища Петра Мамонова до человека-горы Стаса Барецкого (они играют сами себя), от компьютерного мизантропа до двойника Виктора Цоя... Ну вот, не удержался.
Причем эти зарисовки отношений — нисколько не маринованные раздумья и рефлексия над прошлогодним снегом. «Шапито-шоу» заполнило по большей части пустующую нишу: оно говорит о нынешних людях, здесь и сейчас. Как-то вдруг понимаешь, что именно этого-то и не хватало. Прямого эфира, с прямой речью.

Потом вдруг все уходит в условность, в метафору, представление о жизни как глобальном «Шапито-шоу», в котором не ясно, где подлинность, а где актерство. Что-то похожее мы видели в фильмах Сергея Соловьева. И тоже, кстати, Цой.

Тут становится чуть более скучно: это, так сказать, опасный метод, тонкий лед. Но, пожалуй, авторы сумели по нему пробраться. Так вот поглядишь, подумаешь — чего спорить, мы действительно живем в этой желтой подводной лодке (такой образ в фильме тоже появляется). И куда, спрашивается, с нее денемся друг от друга?

Искусство само по себе
Мы интересны сами себе, это факт. Но интересно и кино, как особого рода зеркало, как инструмент, показывающий нам самих себя. Французский режиссер Мишель Хазанавичус, было дело, все играл с ретростилистикой, снимал шпионские комедии в стиле 60-х (два фильма про Агента 117). И доигрался. Своим фильмом «Артист» Хазанавичус отправил нас к самым истокам кинематографа. А значит, и к нашим собственным — ведь, безусловно, мы смотрим на мир глазами, навсегда измененными экраном синематографа.

Кажется, этот эксперимент оценила Американская киноакадемия: фильм Хазанавичуса номинирован почти на все возможные «Оскары». И, честно говоря, дай ему бог.

«Артист» — черно-белое кино. Вдобавок — это немое кино. В эпоху осточертевшего 3D это оказывается глотком свежей воды. В «Артисте» Хазанавичус предложил нам очистить кинематограф от всего, нанесенного столетием экспериментов. Взглянуть на кино как таковое.

Поражает то, что это работает. Зал, в котором мне довелось смотреть «Артиста», — сидел как завороженный. Зрители, привыкшие к невероятным спецэффектам и грохоту взрывов, — не могли оторваться от экрана. А в конце — аплодировали.

И ведь «Артист» — это даже не короткометражка! Эксперимент длиной в 100 минут.

Причем это эксперимент предельно аккуратный. Если ч/б — то именно в тех оттенках, которые были свойственны «немой эпохе», 20-м годам.

Аккомпанемент — соответственный. Все жесты, взгляды, музыка, танцы — уместны, как и щегольские усики главного героя. Малколм Макдауэлл в одной из ролей заднего плана тоже смотрится на своем месте.

И вся наивная, милая история про артиста, героя немого кино (Жан Дюжарден), и его любовь-соперничество с восходящей звездой кинематографа звукового (Беренис Бежо) — выстроена по канонам своего времени.

В то же время история, которую показал Хазанавичус, — это и тонкое размышление о судьбе кинематографа, и больше — искусства вообще.

Что тут говорить — режиссер возвратил на экран того самого «Великого немого», которого мы связываем с именами Чаплина, Китона и Валентино. И нам это понравилось.

Кое-что хорошее это говорит и о нас самих. Значит, вопреки мрачным прогнозам нам не обязательно нужны все более сильные раздражители. Кое-чего стоит и искусство само по себе.