«...И спит в сафьянах книг их дух, их мысль, их ритм, их бунт, их крик…»

В Двенадцатиколонном зале Эрмитажа открылась выставка, посвященная 20-летию петербургского издательства

«Редкая книга Петра Суспицына» Незадолго до этого Петр Суспицын пригласил корреспондентов «ВП» к себе в издательство, на Миллионную, где вот уже двадцать лет, вопреки всем кризисам и крикам о том, что печатная книга умирает, делает свои раритеты.

Петр Суспицын демонстрирует «Поучение об управлении империей». Один из экземпляров уникального издания подарили Дмитрию Медведеву на инаугурацию

«Я был неисправимый романтик!»

Сам Петр Суспицын, встретивший нас под осенним петербургским дождем, облаченный в светлый пиджак, чем-то похож на богатого бездельника, который наслаждается жизнью, путешествуя по миру. На самом деле он — трудяга, и в этом мы скоро убедились.

Впрочем, с путешественником мы, кажется, попали в точку. Вот что Петр отвечает на вопрос, чем он занимался до того, как основал издательство.

— Я был неисправимый романтик! Начитавшись в детстве Жюля Верна, Даниэля Дефо, я стал мечтать о путешествиях вокруг света. Я поступил в Ленинградское высшее инженерное морское училище имени адмирала Макарова, и я его закончил. А потом захотел связать свою жизнь с искусством, готовился поступать в Академию художеств, брал уроки у Андрея Пахомова. Художником я не стал — стал издателем, но не потерял связь с искусством. Для меня книга — это даже не столько объект для чтения, сколько произведение искусства. Мои книги созданы для любования. Как хорошее вино — оно не для того, чтобы напиваться.

Чтобы прочитать лермонтовского «Героя нашего времени», нужно расстегнуть золотые пуговицы символического драгунского мундира

«Константин Эрнст заказал для наших книг специальный шкаф»

— Сегодня все говорят о том, что люди перестали читать. Существует ли спрос на ваши книги? Что — это какие-то сумасшедшие коллекционеры, эстеты?

— Да, конечно, существует. И в России, и в мире.

— Они просят держать их имена в тайне?

— По-разному. Кто-то не против, кто-то таится. Например, ваш коллега, генеральный директор Первого канала Константин Эрнст покупает все книги, которые мы делаем. Говорит, что для моих книг даже заказал специальный шкаф. Константин — большой ценитель и знаток графики, давно собирает произведения художников «Мира искусства».

Глина и каррарский мрамор

Атмосфера в издательстве необычная. Словно окунулся в далекое прошлое, век этак в пятнадцатый. Старинные печатные станки, наборные кассы, литые шрифты, запах хорошо выделанной дорогой кожи.

— У нас самые древние технологии — эпохи Иоганна Гутенберга, середина XV века, — показывает Петр свои владения. — И продвигаться вперед, в XXI век, мы не собираемся. Считаем, что это наше преимущество, особый шарм.

«История Троянской войны». На иллюстрации Сергея Швембергера — троянский конь

— Значит ли это, что вы делаете книги под старину, возвращаясь в эпоху Гутенберга, а иногда и раньше — во времена, когда книги писали монахи, стирая в кровь пальцы и теряя зрение?

— Нет, не так. Мы используем старинные технологии, а порой и искусство каллиграфии, когда текст пишут художники от руки. Но что я совсем не люблю, так это книги под старину. Никакой стилизации и современности! Вот наш девиз. Наши книги — предметы искусства, созданные современными художниками, в наше время. Мы, скажем, если делаем книгу молитвенных текстов шумеров, можем сделать ее на глине, на которой писали они (речь о керамической книге «7 молитв и заклинаний из поэзии Шумера и Вавилонии», изготовленной петербургским керамистом Валерием Цивиным. — Прим. авт.). Но с нашим переводом и с нашим прочтением. Это древность в восприятии современного человека.

Но что там глина! А не хотите ли каррарский мрамор? Петр кладет на стол что-то, похожее на небольшой мраморный саркофаг. Это книга «Оды» Горация, изданная на латыни. Один из экземпляров книги хранится в Эрмитаже, он был подарен Петром Суспицыным музею 12 апреля 2012 года, когда отмечали День мецената.

— Гораций был другом Мецената. А каррарский мрамор мы привезли из Италии. И быть может, именно по этому мрамору они когда-то, несколько тысяч лет назад, прогуливались, беседуя о поэзии, — поясняет Петр.

Переплет из каррарского мрамора впечатляет.

Вот один из экземпляров «Декалога». Он словно упакован в ящик, завернутый в кусок кожи. Тяжелый. Петр не без труда поднимает книгу на стол.

— Это один из концептуальных экспериментов нашего издательства, — рассказывает он. — Мы не только сохраняем книжные традиции, но иногда позволяем себе экспериментировать.

— Древние кочевые народы Востока перевозили книги завернутыми в кожу, —продолжает Петр свое увлекательное повествование. — В этой книге соединены все известные материалы, которые использовались, начиная с камня. В центр серебряной «мацы» вмонтирован камень, ради которого мы снаряжали специальную экспедицию. Его привезли с горы Моисея, где были явлены человечеству эти десять заповедей. Камень был свидетелем этого события.

Кстати, директору ГМИИ им. Пушкина Ирине Антоновой на 90-летие Петр Суспицын подарил книгу «Екклесиаст», оформленную знаменитым петербургским графиком Юрием Люкшиным.

В мастерской словно окунаешься во времена Иоганна Гутенберга

Пистолеты Лепажа и драгунский мундир

Между тем Петр достает какой-то огромный футляр из красного дерева, на котором написано: «Герой нашего времени».

Это — символический футляр для пистолетов Лепажа, из которых стрелялись на дуэли сначала Печорин и Грушницкий, созданные фантазией Лермонтова, а потом и сам Лермонтов с Мартыновым.

Открываем футляр, а там... офицерский мундир бутылочно-зеленого сукна, отделанный красным! Петр бережно расстегивает металлические золотые пуговицы, и перед нами наконец предстает бессмертный лермонтовский текст.

— Это мундир какого полка? В котором Лермонтов служил?

— Нижегородского драгунского полка, — отвечает Петр (в этом полку Михаил Юрьевич Лермонтов служил, когда был сослан императором Николаем Первым на Кавказ. — Прим. авт.).

Фактура сукна, цвета, контуры эполетов, пуговицы — все исторически достоверно.

Интересуюсь, неужели у нас в России еще выпускают сукно такого качества. Увы. Петр шутит, что использует Запад как «сырьевую базу», покупая там буквально все материалы — кожу, краску и даже... бумагу и клей.

Иллюстрации к Лермонтову сделал Петр Татарников.

Византийский император — российскому президенту

Каждая книга, сделанная в этом издательстве тиражом не более 30 экземпляров, заслуживает длительного рассказа. Но размер газетной полосы, увы, заставляет закругляться. Поэтому расскажем еще только об одной книге — самой тяжелой.

Это «Поучение об управлении империей», написанное византийским императором Константином Багрянородным для передачи власти своему сыну Роману. Первый экземпляр был сделан в 2007 году, а потом, в 2008-м, был подарен на инаугурацию Дмитрию Медведеву. Этот документ, который опубликован в книге, был секретным на протяжении четырех столетий, до падения Византии. В нашем издательстве он вышел впервые. Академик Геннадий Литаврин специально адаптировал научный текст. То есть был сделан сначала перевод со среднегреческого (на котором говорили в Византии) на русский, а потом еще раз с русского на русский. Сделал вручную иллюстрации Юрий Люкшин. В оформлении книги использованы серебро 985-й пробы и драгоценные камни — рубины, сапфиры, изумруды.

— Как вы думаете, прочитал россий­ский президент труд византийского императора? — интересуюсь у издателя.

— Конечно! — смеется Петр. — Потому что он не упустил Абхазию. Вскоре после этого подарка случился конфликт с Грузией, и президент действовал очень оперативно, очень решительно, проявил свой характер. Видимо, под впечатлением этой книги.

Когда возвращалась домой, на метро, многие читали покетбуки, а молодежь в основном горбилась над электронными книгами, чуть мерцающими бледным голубоватым светом. В этих маленьких, чуть больше ладони, гаджетах умещается вся вавилонская библиотека. Там можно бродить годами, не забывай только подзаряжать батарейку. И какая, собственно, разница, где они прочитают сонеты Шекспира, оды Горация, «Цветы зла» Бодлера, пророческие фантазии Рея Брэдбери, философские притчи Ричарда Баха? Химеры, созданные великими писателями, живут с нами давно, кто тысячи лет, кто сотни, кто десятки, они стали живыми, подпитываемые энергией пробуждаемых ими мыслей и чувств. Но молодые люди, прикованные к светящемуся экрану, никогда не почувствуют нежность и тяжесть бумаги ручного литья, запах сафьяна или красного дерева, гладкость муара и шероховатость мундирного сукна, не прикоснутся к глине, на которой выбивали свою клинопись шумеры, и к каррарскому мрамору, который, быть может, еще хранит звук шагов Горация и Мецената.