Илья ОСИПОВ: Артист балета — это экзотика, как космонавт
В ТЕАТРЕ БОРИСА ЭЙФМАНА ЛЕНТЯЯМ ДЕЛАТЬ НЕЧЕГО
На следующий день после концерта на Дворцовой Мадонна пошла знакомиться с питерской культурной жизнью. Выбрала она Александринский театр — там как раз шел балет Бориса Эйфмана «Онегин». После балета, говорят, звездная певица зашла за кулисы и поблагодарила исполнителей Татьяны и Онегина. Видимо, ей понравилось. Герой нашего интервью, солист театра Эйфмана Илья Осипов, в этот день в спектакле не участвовал и лично Мадонну не встречал. Зато он смог встретиться с корреспондентом «ВП» и рассказать о том, как живется актерам этого знаменитого театра.
ЭЙФМАН И ФРЕЙД ОБЩИЙ ЯЗЫК НАЙДУТ
— Илья, что случилось, почему вы сейчас не выступаете?
— Премьера Ленского в «Онегине» у меня должна была быть еще 24 июля. Но за неделю до этого я повредил плечо. А за два дня — повредил связки на стопе. После того как станцевал Павла в «Русском Гамлете» — на уколах, на обезболивающих, — понял, что лучше пока переждать. Чтобы не доломать себя.
— То есть уколы, обезболивающие — это в порядке вещей?
— У нас — да.
— Такая интенсивность работы — это именно в балете Эйфмана?
— Да, человек из классического балета у нас не сразу разберется. Это из-за разницы в хореографии. Более сложные приемы, трудный авторский стиль. У наших артистов есть выражение: «Нужно грызть кулисы и сцену зубами». Если ты выходишь на сцену в балетах Эйфмана и не выкладываешь себя полностью — за это не стоит и браться. Вот если ты выворачиваешь всего себя наизнанку — это интересно.
Но в 23 года-то мне что? «Работай-работай». Осталось ведь не так уж много. На пенсию мне уже через 12 лет. А танцевать всерьез — лет до 30. Потом идет физический спад.
— А пока вы в расцвете — получается, личной жизни вообще нет?
— Ну, не совсем… Я решил так: если днем на личную жизнь времени не остается — оно остается ночью, до разводки мостов (смеется).
— А когда же спать?
— Когда получается — чем больше, тем лучше. Я люблю поспать. И вообще я сова, встаю поздно. Но на репетицию вскакивать в десять утра уже вошло в привычку.
— А что репетируете сейчас?
— «Дон Кихота, или Фантазии безумца». Будет очень весело, приходите. Действие происходит в сумасшедшем доме, так что это к классическому балету мало отношение имеет. Вообще гораздо ближе к Сервантесу и в то же время — к «Гнезду кукушки» Кена Кизи.
— Что, в смирительных рубашках?
— Ну почти. А весной Борис Яковлевич начинает ставить балет по Фрейду…
— По Фрейду?! По какому-то академическому труду?
— Скорее все-таки по идеям Фрейда вообще. Борис Яковлевич ничего конкретного пока не говорит. Но я знаю, что Эйфман и Фрейд обязательно найдут общий язык.
ЗАБЫЛ СЛОВА ПРО СОБАКУ
— А куда ездили в последнее время?
— Я во время отпуска, в апреле, ездил в Корею, например. Был ассистентом педагога, с которым мы переносили балет «Чайковский» в Национальный балет Сеула. Теперь там корейская труппа будет танцевать наш балет. Мы им показывали хореографию, рассказывали, о чем это все.
Я боялся, потому что если в «Чайковском», в сцене «Карт», нет эмоции, азарта — то смотреть неинтересно. Но оказалось, что корейцы вообще очень эмоциональные люди, особенно мужчины.
А я под конец третьей недели начал не только на английском — на корейском выдавать реплики. Уже знал, как сказать «стань в линию», «правая нога», «быстрей»…
— У вас брат играет в Московском театре «Сатирикон» — выходит, прямо какая-то творческая династия… А родители?
— Мама с папой — учителя. Он — музыки, она — английского.
— Ну а детям своим вы бы посоветовали пойти по вашим стопам?
— У меня перед глазами пример моих родителей. Они никогда не запрещали нам заниматься тем, чем хочется. Брат увлекался восточными единоборствами (нунчаками кучу посуды в доме переколотил).
Ходил в бассейн, мы оба пели в хоре, занимались в театральном кружке… Так и нашли себя.
— А вышли на сцену когда в первый раз?
— В пионерском лагере. Выступал с песней Олега Газманова «Пропала собака». Два раза спел первый куплет, потом в микрофон крикнул «да я забыл слова!» и убежал из актового зала. Папа аккомпанировал мне на баяне, и ему пришлось самому заканчивать весь номер.
А танцевал публично впервые — в детском кружке. Мы были забавными гномиками в колпачках и с бородами. Даже фотографии где-то остались.
ПОЧЕМУ НРАВИТСЯ АГУЗАРОВА
— Когда у меня все в жизни не ахти — люблю поставить альбом Земфиры. А уж когда совсем все плохо — мне безумно помогает Жанна Агузарова эпохи группы «Браво». Послушаешь — и почему-то становится легче. Мне один знакомый психолог сказал, что я слегка неврастеник. Я ему говорю: спасибо! Теперь я знаю, почему мне нравится Агузарова!
— По-моему, дело в том, что она очень совпадает со стилистикой Эйфмана. Есть тут что-то родственное. Вот, кстати, о близости. Вы с коллегами из труппы общаетесь в свободное время?
— Знаете, мама меня ругала, что балетных друзей у меня нет, что я мало с кем из театра общаюсь. Но я их и так вижу столько времени! Мы же — как зашоренные лошади. Ничего вокруг не видим. Люди не из балета — по-другому живут, иначе все воспринимают.
Вот есть друзья-диджеи. И тоже все — хорошие, интересные люди. Один диджей днем работает в зубной клинике протезистом. А по ночам — играет музыку.
— Ну, что-то общее в профессии и в хобби у него есть…
— Зато, когда знакомишься с кем-то и говоришь «я танцую в балете», минимум часа на два тебе интерес окружающих обеспечен. Я понял, что «артист балета» — это экзотика, как космонавт. Друзья ходят к нам в театр. У них постоянно культурный шок.
Но им нравится, хотят еще! Потом мы вместе с ними устраиваем свои шоу. Я, конечно, тоже участвую. На наш «Новый год — наоборот» мне дали роль Снегура Отморозова. Я так боялся, что забуду какие-то слова, сделаю что-нибудь не то!
Больше, чем на сцену в настоящем театре выходить. Ужасно.
— Наверное, еще и танцевать в нерабочее время заставляют…
— Ну конечно, постоянно! Вот ездили с друзьями за город. Там был маленький ребенок, шести лет. Он говорит: ты мне станцуешь? Я ему отвечаю: Арсений, давай попозже. Он меня схватил за ногу и кричит: нет, ты мне станцуешь!
Так что ноги — мой хлеб, это точно. Мне вообще иногда кажется, что ногами бы у меня лучше получалось делать всякие вещи. Гвозди, там, забивать. Что-нибудь по хозяйству. Или в боулинге шары метать.
«НЕ НЕРВНИЧАЙТЕ!»
— Последний раз пришел делать рентгеновский снимок в 83-ю поликлинику, рядом с театром. Говорю: здравствуйте, я вот на работе повредил связки… На что мне женщина-врач говорит: Эйфман? Заходи, заходи давай.
А когда была грыжа позвоночника, другой врач сказал: «Ну, лечитесь и не нервничайте». Оказывается, спина очень может болеть от нервного напряжения. Я, конечно, сам очень импульсивный, вспыльчивый человек. Хотя, казалось бы, чего нервничать-то? А вот постоянно переживаю, как там у моей семьи дела. Из-за работы тоже.
У вас вот — интенсивная работа?
— Точно не такая интенсивная, как у вас…
— Слушайте, балет — это такая же профессия, как у всех. Просто продукт получается более одухотворенный: спектакли всякие.
Нервничаешь, но иногда понимаешь, что если сегодня не получается что-то — сделаешь завтра. Как Скарлетт О’Хара.
— А когда карьера достигнет вершины, после выхода на пенсию, что будете делать?
— Можно преподавать. Или пойти куда угодно в театральной сфере: в монтировщики, в костюмеры, в гримеры, в администраторы или в билетеры…
— Ну уж, в билетеры!.. Обидно-то не будет после сцены?
— Не знаю, посмотрим. Раньше я думал, что точно останусь в театральной сфере.
Теперь уже не уверен. Может, в туризм ударюсь. Я же в этом разбираюсь: семь месяцев в году — на гастролях. Такой, знаете, туристский опыт…
— А сами бы хотели ставить что-то?
Собрать свою труппу, воплотить собственные идеи?
— Хотелось бы. Вообще надо задуматься, что именно будет дальше. Потому что планов громадьё! Хватило бы здоровья и времени.
