Ирина Богачева: Большой театр рядом с Кремлем, но я счастлива, что осталась в Петербурге!

23 ноября в Малом зале Санкт-Петербургской консерватории открылся VI Международный конкурс молодых оперных певцов «Санкт-Петербург». В этом году в нем участвуют 150 певцов из разных стран мира

Конкурс, учрежденный Ириной Богачевой в 2003 году, в год 300-летия Санкт-Петербурга, и стал поводом для нашей встречи. Но начали мы разговор не с торжественных моментов, а как-то по-бытовому, с простых вещей. Например: удобно ли Ирине Петровне добираться от дома до Консерватории?

Гении появляются редко, но талантливых людей много!

— Я живу в Александровской, это под Сестрорецком. Доехать — очень быстро, 35 минут от дома до дома. Потому что мой дом — это и Мариинский театр, и Консерватория, и моя мастерская на улице Глинки. Там я часто занимаюсь с учениками, потому что в Консерватории мало классов. Готовимся там к конкурсам, к концертам. Принимаю там и приехавшее на конкурс жюри.

— Кстати, каков в этом году состав жюри?
— Как всегда, очень представительный. Например, народные артисты России Сергей Лейферкус и Галина Писаренко. Американец Скот Вейр — ученик Фишера-Дискау, удивительный тенор, которого не надоедает слушать. Еще один член жюри из США — Тито Капобьянко, крупнейший оперный режиссер. Он всегда устраивает очень интересные мастер-классы, ставит с певцами фрагменты из опер прямо на сцене.

— Положа руку на сердце, конкурс сейчас таков, каким вы хотели бы его видеть?
— Знаете, я не сомневаюсь, что наш конкурс — очень нужное дело для молодых певцов. В Санкт-Петербурге много талантливой молодежи. Но сейчас ведь у них нет никакой поддержки. Радио и телевидение работают только на шоу-бизнес, а не на то, чтоб продвигать искусство академического пения. Это раньше они транслировали оперные спектакли, сольные концерты. Телевидение снимало фильмы о выдающихся певцах. Вот это была настоящая реклама. А сейчас что происходит? Молодым талантливым людям трудно пробиться без поддержки средств массовой информации. Гении появляются редко, но талантливых-то людей много! И если им помогать, они вырастают в больших мастеров. Мне хочется, чтобы их смогли услышать. Поэтому в жюри я зову не только певцов, а еще и людей, которые могут помочь устроить участникам конкурса их дальнейшую профессиональную жизнь, — менеджеров, директоров театров. И на этот раз будут представители Парижской, Гамбургской и Хьюстонской оперы. Тех, кто им понравился, они нередко сразу приглашают на прослушивание в западные театры. Многие наши лауреаты уже поют в разных театрах мира. Например, Альбина Шагимуратова, получив у нас вторую премию, а потом на Конкурсе Чайковского уже первую, сейчас работает в основном в Америке, в «Метрополитен-опера».

Мою ученицу Риту Грицкову, которая тоже получила на нашем конкурсе вторую премию (не первую просто потому, что была еще очень молоденькая), сразу позвали в Венскую оперу, где она поет ведущие партии. Рита окончила Консерваторию всего три года назад. Вот недавно, в ноябре, был концерт в Большом театре двух звездных теноров — Пласидо Доминго и Хосе Каррераса. Они пригласили Риту участвовать в этом концерте. Мне это было безумно приятно. Потому что вообще всегда приятно слышать и видеть, как молодые талантливые люди выходят в мир.

В прошлом году окончил Консерваторию мой ученик Паша Валужин. Сейчас он в Большом театре. Другого моего выпускника, Бориса Пинхасовича, тоже приглашали в Большой. Но он в Москву не поехал, работает в Михайловском театре и гастролирует по всему миру. Вот это все — наши лауреаты. И своими успехами они подкрепляют репутацию конкурса.

«Это как наркотик»

— А если говорить о цифрах: конкурс растет?
— В этом году к нам приезжают певцы из Словении, из Бельгии, из Германии, из ближнего зарубежья — Монголии, Армении, Грузии, Белоруссии, Украины. Всего у нас двести заявлений. Это невероятное количество. Сейчас, когда мы соберем жюри, будем ставить вопрос о том, чтоб в первом туре исполняли не три произведения, а хотя бы два. Первый тур — это всегда ознакомление. Нам, профессионалам, два произведения от человека — вполне достаточно. Мы все поймем. А три вещи от каждого прослушать за три дня — это просто невозможно.

— Интересно, а по записи профессионал может понять степень дарования исполнителя?
— Мы никогда не принимаем на конкурс исполнение в записи. Понимаете, где-нибудь в Китае или в Южной Корее техника такого уровня, что они делают фантастические записи. Голос звучит прекрасно. А у нас бывает, что живой-то голос у человека хороший, а запись неудачная.

— А то, что участвует так много певцов из Азии, — здесь есть какая-то тенденция? Они действительно растут в певческом плане?
— Они очень растут. Я была в жюри на конкурсе Паваротти в его родном городе Модене. Там были такие интересные южнокорейские певцы... Просто великолепные. Они придают обучению огромное значение и поэтому продвигаются стремительно. Наших певцов тоже много во всех театрах мира. Но Восток сегодня не отстает.

— Я чувствую, вы несколько сокрушенно об этом говорите. Очевидно, потому что в Азии серьезно занимаются поддержкой оперы — в отличие от нас. У нас надеются только на природные таланты?
— Да, мы уже говорили, что поддержки классическому искусству у нас недостаточно. Понимаете, когда я училась, вся лучшая молодежь участвовала в правительственных концертах. И все те, кто руководил искусством, наблюдали за их успехами и всячески помогали. Давали квартиры выдающимся исполнителям, даже загородные дома в аренду... Сейчас в это трудно поверить. Молодежи очень трудно. Правда, люди, которые жить без оперного искусства не могут, все равно есть. Даже если понимают, что не заработают этим денег, что это не так престижно в наше время, как умение торговать, что будет тяжело. Но это как наркотик. Вот я, чуть только у меня случается в жизни что-то серьезное, страшное, — сразу ухожу в свои партии, роли, в свои концерты и в своих студентов. И оживаю.

Бельканто никогда не устареет

— Наверное, важно привлекать внимание к оперной молодежи не только продюсеров, но и публики. Сейчас, мне кажется, проблема еще и в том, что существует столько отвлекающих факторов. Я говорю о легкоусвояемых видах искусства — кино, телевидении... Чем сегодня опера может завоевать своего зрителя?
— Только высоким качеством. Должен быть замечательный дирижер, оркестр, солисты. Когда-то у нас в Мариинском театре молодого певца даже не выпускали на сцену, пока художественный совет не прослушает его. Сначала он работает с концертмейстером, потом с дирижером, с режиссером, с исполнителями других партий... Потом идут репетиции с хором. И уже после этого, если он все это достойно прошел, его утверждает худсовет. А сейчас бывает, что клавиры дают певцам за два дня до спектакля. И на сцену выходят совершенно «сырые» исполнители.

— Я знаю, что вы — сторонник возвращения худсоветов. А нет ли тут опасности, что отсеивать кого-то будут не за низкое качество исполнения, а за идеологическое несоответствие, низкую лояльность по отношению к начальству — как в советское время?
— Нет, я имею в виду только профессиональный план! Понимаете, когда в театре есть мастера, какое-то ядро профессионалов, они вполне в состоянии правильно оценить уровень и качество исполнения.

— Вот, к слову, о вмешательстве в творческий процесс. Недавние перестановки ректоров Консерватории сильно сказывались на работе?
— Нам устроили такую свистопляску! Министерство назначило нам двух ректоров из Москвы, которых быстро сами убрали. Я не понимаю: зачем Министерство культуры утруждает себя тем, чтобы кого-то «насадить» в Петербургскую консерваторию? Мы ведь достаточно соображаем и сами. Нынешний ректор Михаил Гантварг, народный артист России, выдающийся скрипач, окончил нашу Консерваторию. Он здесь всю жизнь, всех знает. Поэтому сейчас все спокойно в Консерватории и все занимаются творчеством. Мне кажется, так и нужно. Культурой должны заниматься настоящие большие профессионалы. Тогда она сможет двигаться вперед.

— А что значит «двигаться вперед», например, по отношению к опере? Вот в ней, как, по-вашему, существует какое-то развитие? Скажем, бельканто — это уже устаревающий стиль? А что может появиться нового?
— Делать какую-то новую школу взамен итальянской, которая была выдающейся во все века, — зачем это нужно? Идти вперед — это же не значит, что надо петь другим звуком. Петь, скажем, не на дыхании и резонаторами (как в бельканто), а на глотке (боже упаси!)... Нет, чисто технически в вокале остается все то же. Новое — это сами певцы. Если солист дорос до партии Бориса Годунова, он может предстать перед публикой в этой роли. У него внутри уже есть все, что нужно. Прежде всего — голос, данный от рождения. Конечно, певец должен развивать его. Каждое слово у него должно быть понятно. Это очень сложно, но этого нужно добиваться. И мастерство в основном приходит намного позже учебы в консерватории. Кроме того, нужно развивать еще музыкальность, исполнительское мастерство, языковое образование. Тогда получаются настоящие оперные артисты, которыми мы можем гордиться.

— Я знаю, что вы трепетно относитесь к моменту правильного произношения на иностранных языках. А в советской оперной школе ведь все исполнялось только на русском…
— Не только в советской. В Германии, например, тоже всегда все исполнялось на немецком. Это сейчас исполняют в основном на языке оригинала.

— Когда Сергей Лемешев на русском языке поет арию Каварадосси — это прекрасно, но хочется слышать на итальянском…
— Я к этому отношусь спокойно. Не могу сказать, что хочу слышать оперу только на языке оригинала. Когда на концерте исполняют арии — да. А когда идет спектакль и все, вместо того, чтобы слушать, смотрят вверх и читают субтитры — ну зачем это нужно? Тут довольно спорный момент. Немцы очень долго не принимали пение на языке оригинала. Кстати, и сейчас во многих театрах продолжают петь на немецком. И это очень правильно. Надо, чтоб люди понимали, что слышат, о чем оперный спектакль. У моего мужа, Станислава Леоновича Гаудасинского, когда он руководил Михайловским театром, труппа учила все западные оперы на двух языках. На русском пели здесь. А за границей — в оригинале. У нас в Консерватории есть кафедра иностранных языков, где певцам помогают подготовить партию на языке оригинала, ставят произношение.

Мы принимаем произведения только в оригинальном исполнении. Одну арию спеть — это же не целый спектакль.

«Графиню в «Пиковой даме» я все-таки спела!»

— Ваш конкурс служит не только открытию молодых талантов, но и прославлению Петербурга…
— В первом туре обязательно надо спеть романс на стихи петербургского поэта. Специальный приз мы вручаем за лучшее исполнение романса на стихи Пушкина. Во втором туре солисты должны исполнить какую-нибудь вокальную миниатюру петербургского композитора. А в финальном испытании — оперную арию композитора-петербуржца. Петербург ведь дал миру множество композиторов и поэтов. Мы должны их помнить и пропагандировать. Город наш во всем мире продолжает считаться культурной столицей. Батюшки-цари оставили нам хорошее культурное наследство, прежде всего архитектурное. Нам есть чем гордиться и что сохранять. Сюда все хотят приехать и прикоснуться к нашей культуре.

— Мы с вами говорим о том, что может привлечь в оперу молодых людей. А когда вы сами впервые попали в оперу, что вас покорило?
— Мне было шестнадцать лет, и я слушала в Мариинском «Пиковую даму». Пела великая певица Софья Петровна Преображенская. Это на меня произвело такое впечатление, что я решила: все, только в Мариинский театр, где я обязательно должна буду спеть Графиню в «Пиковой даме»! Я дома без конца репетировала сама с собой. Это было, наверное, очень смешно. Но на четвертом курсе меня уже позвали в театр. Сначала в Большой. Потом в Кировский, где поставили мне условие: «Если вы не пойдете в Большой, можете даже не работать, а числиться у нас. Просто петь иногда правительственные концерты. Зарплату мы вам будем платить каждый месяц». Я отвечаю: «Да я и не собираюсь в Большой театр. У меня здесь могила родителей, мои родственники живут в Петербурге. Все мое здесь — куда я отсюда поеду?» И я считаю, что сделала правильный выбор. Говорят, конечно, что Большой — рядом с Кремлем, там престижные госконцерты, громкая слава... Тем не менее я счастлива, что осталась здесь. Жизнь была нелегкая, но зато она меня воспитала. А Графиню в «Пиковой даме» на сцене Мариинского (тогда Кировского) я все-таки спела, как и мечтала...

— Люди, которые жить без оперного искусства не могут, все равно есть. Даже если понимают, что не заработают этим денег, что это не так престижно в наше время, как умение торговать, что будет тяжело. Но это как наркотик…