«Какая у нас медалистка большая!»

86-летняя Нина Назаровна Ивакина, пережившая все 900 блокадных дней, ребенком работавшая токарем на заводе, награжденная медалями «За оборону Ленинграда», «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны», ветеран труда, инвалид, вынуждена занимать угол в маленькой комнате. Более комфортного жилья ветерану не полагается

9 Мая не все ветераны, несмотря на всенародный праздник, будут чувствовать себя обласканными властями. Потому что так и не смогли получить благоустроенное жилье, на которое могли бы претендовать согласно Указу президента России. Не получила жилье Нина Ивакина (Новоселова), которой в июле исполнится 87 лет. Нина Назаровна в блокаду, будучи еще ребенком, вышла на работу в токарный цех завода, выпускающего оружие для фронта. Сегодня она ютится в углу комнатки (13 кв. м) в двушке, в доме-хрущевке на ул. Вавиловых (Калининский район).

Эту комнатку Нина Назаровна делит со взрослым внуком.

Комнатку она делит вместе со взрослым внуком — инвалидом с детства. В другой комнатке (еще меньше) живут дочь Нины Назаровны с мужем. Как водится, три семьи (Нина Назаровна, ее дочь с мужем, взрослый внук) власти считают за одну, общее количество квадратных метров квартиры (с местами общего пользования — 44 кв. м) делят на троих (муж дочери в квартире не прописан), получается по 14 с лишним квадратов на человека.

За помощью Нина Назаровна обратилась на нашу горячую линию «36 квадратных метров».

«Мечтала стать балериной, но война все перечеркнула»

Корреспондент «ВП» в гостях у блокадницы. Классическая хрущевка, понятно, без лифта. Третий этаж (а у Нины Назаровны плохо с ногами, так что без посторонней помощи ей на улицу не выйти). Блокадница показывает свои «апартаменты». Миниатюрная кухня (члены трех семей едят по очереди). А вот и комната, которую Нина Назаровна делит с 29-летним внуком. Два дивана. На маленьком, в углу, ютится блокадница.

— Мне покоя нет ни днем, ни ночью. Внук включает компьютер, телевизор. У него своя жизнь. К тому же он инвалид с детства, его периодически преследуют боли, он раздражителен, очень беспокойно спит. А у меня, пожилого и нездорового человека, и так бессонница, а если засну — сон очень чуткий. Так что я регулярно не высыпаюсь, чувствую себя очень плохо. Что же это за отдельная квартира, жить в которой невозможно? У меня же нет своей комнаты! Неужели я в последние годы жизни ее не заслужила? — недоумевает блокадница.

Нуждающейся в улучшении жилищных условий Нину Назаровну не признают. Прописывать в квартиру четвертого человека — супруга дочери — тоже смысла нет. Как показывает практика, власти сразу говорят, что тем самым люди сознательно ухудшают жилищные условия, и нужно ждать 5 лет, прежде чем обращаться за содействием. Нине Назаровне вот-вот будет 87 лет, о каких дополнительных пяти годах ожидания может идти речь?

Нина Назаровна не просит для себя отдельной квартиры. Но ей бы очень хотелось, чтоб власть имущие, учитывая ее ситуацию, дали возможность блокаднице с родственниками переехать из скромной двушки в скромную трешку. Чтоб у 87-летней женщины, защищавшей наш город в блокаду, была бы пусть маленькая, но отдельная комната.

Мы садимся на диван, и Нина Назаровна показывает старые фотографии. Кстати, выглядит блокадница замечательно: подтянута, идеальная осанка.

— Я еще и зарядку обязательно по утрам делаю. А вообще это старая закалка, наверно, сказывается. Я ведь до войны занималась хореографией. Уже большие партии в спектаклях самодеятельности исполняла, — улыбается Нина Назаровна. — Мамочка сшила мне красивый балетный костюм, отделала кружевом. И пуанты у меня были. Мечтала стать балериной. Но война все перечеркнула, оставила сиротой. Нужно было идти работать, на что-то жить.

Нина Назаровна с мужем. Фото 1950-х годов.

«Мамочку завернули в простыню и повезли на санках»

Когда началась война, Нине было тринадцать. Отец и брат ушли на фронт. Оба погибли, защищая Родину. Нина оставалась в Ленинграде вдвоем с матерью Анной Никандровной. Жила тогда семья в огромной коммуналке, в доме №5 по улице Жуковского.

— От холода очень страдали, спали в пальто. В огонь пошли стол, стулья. А потом и бросать стало нечего. За водой ходила с бидончиком и чайником на Неву. Возила их на саночках. На Неве во льду были лунки прорублены. Наберу воды — и обратно пытаюсь карабкаться: по обледенелым ступеням, по которым спускались с набережной. У самой сил подняться не было: но находился кто-то, помогал. Ставила бидончик с водой на саночки — и обратно, к себе, на Жуковского, — поясняет блокадница. — А со временем перестала реагировать на обстрелы: голод все остальные чувства притуплял. Иду как-то с саночками по улице, и тут начинается обстрел. Причем где-то рядом. Мне люди кричат: «Давай скорей в парадное прячься. А я так равнодушно думаю: «А, убьют так убьют».

Припасов не было. Только в начале войны мать успела насушить сухариков, но те быстро закончились. Закончился и столярный клей, из которого варили студень. Золотое мамино колечко удалось выменять на плитку жмыха. Единственное, на что могли рассчитывать — на 250 граммов хлеба в день (по 125 граммов на две карточки), и то при условии, что отстоишь на морозе очередь и что хлеб завезут в булочную. Но случилось несчастье: знакомая украла их карточки. Мать с дочерью лишились даже этих 250 граммов. Ничего не было. Анна Никандровна слегла и больше не поднялась. Нина с соседями завернула мамочку в простынь, повезла на саночках.

— Везти было недалеко, иначе и не довезла бы. Морг был в больнице имени Куйбышева, в которой тогда располагался госпиталь. Привезла мамочку — а там трупы штабелями свалены замороженными. Где ее похоронили, точно и не знаю. Мне тогда сказали, что повезут на Охтинское кладбище, — вспоминает блокадница.

Коллектив госпиталя, в котором нашла приют Нина Ивакина.

Спасли работа в госпитале и незнакомый мужчина

Нина осталась одна. Что делать? Решила пойти к тете, которая жила на Петроград­ской стороне. Надела мамин теплый жакет, в платок укуталась до самых бровей: на улице-то дикий холод.

Путь лежал через Марсово поле. И тут как раз завыли сирены воздушной тревоги. Загремело кругом. Проходивший мимо мужчина закричал: «Девочка, что стоишь, ложись!» А Нина и не среагировала. Мужчина бросился к ней, закрыл ее своим телом. Вместе бросились на снег. И спас Нину! Осколок ранил мужчину, но Нина осталась цела.

— Я себя потом корила, что даже не узнала, как его зовут. А он мне жизнь спас. Но я тогда от голода и цинги как будто и не в себе была, — словно извиняется блокадница. — Дошла я до дома, где жила тетя. А на ее двери написано, что находится она на оборонных работах. Все, думаю, больше пойти некуда. Нужно идти умирать на улицу. Вот так бреду и дохожу до госпиталя на Введенской улице. Там как раз с прибывшей машины раненых внутрь заносили. Стою, смотрю так равнодушно. Дяденька — медик (как потом узнала, начальник того госпиталя) — мне: «Это что же за чудо?» Ответила: «Это я, не чудо. У меня папа погиб, мама умерла». Он тогда и говорит медсестре: «Возьмем эту девочку, только вымойте ее хорошенько, подстригите, у нее вши наверняка». Так я попала в госпиталь. Меня покормили, отмыли. И я стала полы мыть, за ранеными ухаживать. Письма напишу, раны перевяжу. Сложные перевязки мне не доверяли, только что попроще. Если раненые просили, так я для них и пела.

По весне госпиталь куда-то отправляли, Нине предложили ехать вместе с госпиталем. Она отказалась, потому что не хотела уезжать из города, думала, что тетя вернется. И тетя действительно вернулась с оборонных работ — с воспалением легких. Стали жить вдвоем на Петроградке.

— Как-то мы с тетей пошли в нашу старую квартиру на Жуковского. Пришли, а в нашей комнате чужие люди живут. Управдом же сказал, что думал: наша семья вся вымерла. Тетя тогда говорит: «Пойдем отсюда, у меня жилье есть. А эти люди пусть уж здесь остаются, им пойти некуда», — уточняет Нина Назаровна.

Голод продолжался.

— Мы пробовали что-то менять на еду. Пошли на рынок с маминым пальто. И вдруг подходит ко мне какая-то женщина, вцепляется мне в руку и куда-то с силой тащит. «Пойдем со мной, я тебе что-то вкусное дам». И продолжает тащить. А у самой — безумные глаза. Хорошо, тетя увидела, отогнала ту страшную женщину. Думаю, убить она меня хотела. Тогда каннибализм не был редкостью. А пальто мы все-таки в конце концов поменяли на сахарный песок. Обрадовались. Но принесли домой и увидели, что сахар перемешан с толченым стеклом. Что делать? Выбрасывать — безумно жалко. Растворили сахар в кипятке, и осколки стекла осели на дне. А сладенькую воду мы выпили аккуратно, — делится воспоминаниями о блокадной жизни Ивакина.

Медаль «За доблестный труд» получила в 14 лет

Нужно было на что-то жить. И Нина пошла на завод «Знамя труда», на котором до войны работал ее отец. Там сказала, что осталась одна, что хочет работать. Ее взяли в цех. Подучили, и она стала перевыполнять взрослую норму, вытачивая детали на токарном станке.

— Я маленькая была, мне до станка не достать. Мне под ноги три опоры клали. Друг на друга клали, и получалась лесенка из трех ступенек, — поясняет блокадница. — А когда мне потом Попков Петр Сергеевич (один из руководителей и организаторов обороны Ленинграда, председатель Ленсовета) вручал медаль «За доблестный труд», увидев, что я такая маленькая, он с улыбкой сказал: «Какая у нас медалистка большая!»

После рабочей смены еще нужно было отработать два часа на строительных работах: разбирать разбомбленные дома, где можно восстанавливать квартиры, — ведь жилья катастрофически не хватало. Нина вместе со всеми штукатурила, красила.

На заводе Нина вступила в комсомол. А к концу войны ее пригласили работать в райком.

— После войны я училась в вечерней школе, потом на курсах. Но вот получить хорошее, высшее образование не получилось: появилась семья, дети. В НИИ долго работала, а в последние годы — завхозом в школе. У меня в трудовой книжке одни благодарности. Да только теперь это, видимо, никому не интересно, — вздыхает блокадница.

Нина Назаровна просит власть имущих разобраться в ее ситуации и оказать помощь в улучшении жилищных условий. Ей почти 87, и она хочет дожить свой век в человеческих условиях.

Комментарий

Татьяна СМИРНОВА, юрисконсульт горячей линии «36 квадратных метров»:
— Сомнений нет в том, что Нина Назаровна нуждается в улучшении жилищных условий. Проживание в 13-метровой комнате в соседстве со взрослым внуком-инвалидом не обеспечивает потребностей ни внука-инвалида, ни самой Нины Назаровны, в частности, в отдыхе и возможности выхода на улицу при необходимости. Эти обстоятельства чиновниками не учтены, ветерану формально отказано в реализации права на улучшение жилищных условий. Чиновники, имеющие полномочия и обязанные выполнять требования президентского указа, до сих пор не предложили вариант помощи семье ветерана Великой Отечественной Ивакиной Н. Н., о котором порой упоминают в своих письмах, — предоставление семье ветерана другого жилого помещения, например, в доме с лифтом и отдельной комнатой для ветерана.