Каждый следует методе, им изученной где-либо…
Осенью 1748-го Екатерина жила в любопытном пространстве двух психологических восприятий — узкого домашнего и широкого европейского
Вынужденный уход из дворца камер-фрау Марии Крузе стал закономерным итогом долгих подковерных интриг — по большей части женских. Правда, Катя, в отличие от своего взбалмошного супруга, не на шутку опечаленного исчезновением близкой ему по духу немецкой затейницы («голштинки»), почти не горевала: новая опекунша — Прасковья Владиславова — быстро вошла в ее юное сердце. Вошла, несмотря на те деликатные задачи, которые были возложены на сию госпожу с тронных вершин… «Но ты любишь дела и победы мои…» Доклад канцлера Бестужева-Рюмина императрице Елизавете Петровне. Вновь звучат призывы помогать Австрии и громить Пруссию. Рисунок живописца Адольфа фон Менцеля. XIX век
Я бранить тебя не стану…
Кадровая рокировка имела двойное дно. Внешне сдвинулось немногое: в должности камер-фрау великой княгини одну пожилую мадам, тещу графа-царедворца Карла Ефимовича Сиверса, заменили другой немолодой персоной — тещей чиновника от дипломатии Ивана Осиповича Пуговишникова. Смена служилых тещ — и только-то! Но это внешне… А если копнуть поглубже и взглянуть пошире, высветились бы хитроумные замыслы канцлера Бестужева-Рюмина, весьма озабоченного тем, как престолонаследная сладкая парочка кулуарно и шепотом оценивает плоды завершенной в октябре восьмилетней австрийской войны. Еще бы: ведь Фике некогда приехала в Россию по протекции заклятого врага нашего — алчного берлинца Фридриха II — и наверняка не сочувствует венским терзаниям бедной Марии Терезии…
Прасковья Никитична была мила и обворожительна. Сама любезность во плоти! Эта особа, вспоминала десятилетия спустя Екатерина, понравилась ей сразу и безоговорочно. Да и как иначе, если сия светская — с ног до головы — дама отличалась редкой общительностью, любила и умела вести беседу, обладая к тому же несравненным ораторским даром. Она блестяще рассказывала забытые и свежие анекдоты, знала родословие всех аристократических семей — не меньше чем до четвертого, а то и пятого колена. Могла, не напрягаясь, перечислить генеалогические большаки и ухабы любых отцов, матерей, дедушек, бабушек, прадедушек, прабабушек — словом, предков хоть по мужской, хоть по женской линии. И никогда не путала имен и фамилий!
Пожалуй, никто столь обстоятельно не познакомил Фике с событиями, происходившими на святой Руси в течение целых ста лет, как сумела отменно осведомленная мадам Владиславова. Причем на всех уровнях. Катя, например, выяснила, что Прасковья Никитична с неодобрением относится к поступкам скандально экзальтированной четы Чоглоковых, но откровенничать с «дуэньей» не стала. Ведь миссия опытной камер-фрау заключалась, очевидно, не в том, чтобы сеять разумное, доброе, вечное, а в том, чтобы получать — к выгоде и ликованию Алексея Петровича Бестужева-Рюмина — разнообразнейшую информацию и о ваших, и о наших. В этом смысле (употребляя позднейший политический язык) красноречивую собеседницу следовало назвать двойной агенткой, способной приносить пользу и тем, кто направлял ее соглядатайствовать, и тем, кто становился объектом ее пристального внимания.
Я скажу тебе спасибо…
Спору нет, граф Бестужев имел причины интересоваться дворцовыми отголосками «слякотной» общеевропейской драки. Результаты ее, усмехалась Екатерина, были жалки и ничтожны, если не считать передвижку обширной Силезской области от имперской Вены к королевскому Берлину. От недовольных Габсбургов к торжествующим Гогенцоллернам. Когда-то Мария Терезия публично клялась заложить ради возвращения потерянной провинции последнюю юбку. Но дело не заладилось: то ли не сыскали подходящей детали монаршего гардероба, то ли не нашлось достойного и обеспеченного покупателя. Как бы то ни было, Силезия — за изъятием нескольких южных княжеств: Тешина, Троппау, Йегерндорфа и Опавы, — досталась прусской короне.
«Для пира все готово…» Габсбурги отдыхают от войн. Банкет в кайзеровской зимней резиденции Хофбурге. Голландский художник Мартин ван Майтенс. XVIII столетие.
И изобильный край с центром в Бреслау (Вроцлаве) крепил теперь хозяйственную мощь Пруссии да и разжигал очередные захватнические аппетиты Фридриха II. На короля словно манна небесная пали немереные чужие богатства. Пруд пруди! Щедрые запасы каменного угля на Тарновицком плато и в Нижнесилезских горах. Железная руда. Цинк. Медь. Серный колчедан. Сребросвинцовые породы. Да, повезло Фридриху: из выплавляемого чугуна можно изготавливать и мануфактурные станки, и орудия вкупе с короткоствольными мортирами. Каким боком это рано или поздно выйдет старушке Европе? Поди разбери…
Фике не ведала ни сном ни духом — да и ведать ли наперед? — как сложится в будущем судьба сих многоценных приволий, нареченных по притоку Одера — речке Слеза, которую переиначили потом в Логу (Lohe). В начале XIX столетия, при любимом внуке Екатерины самодержце Александре I, когда развернулись грозные наполеоновские походы, Силезия стала энной мишенью агрессивных французских поползновений. Весною 1813-го, уже после разгрома на полях России, неуемные галлы вторглись в эту немецкую провинцию, но вскоре ушли несолоно хлебавши. И рудоносная зона вернулась к пруссакам, а затем влилась в объединенную Германию.
Спустя век, по итогам Первой мировой войны, победившая Антанта отняла у разгромленных немцев около трети силезских земель, передав их во владение воскресшей из праха Польской державе. Австрийский же «кусок» угодил в пределы новорожденной Чехословакии, каковая оказалась — под углом исторической перспективы — бабочкой-однодневкой. Ну а где-то через двадцать лет Адольф Гитлер произвел свою территориальную корректировку, прихватив себе всё и вся. Поэтому на излете Второй мировой участь Силезии довелось решать доблестной Красной армии.
В марте 1945-го, накануне знаменитой Верхнесилезской операции 1-го Украинского фронта, командующего — маршала Ивана Конева пригласили в Кремль, в кабинет отца народов. Подведя своего гостя к висевшей на стене крупномасштабной карте Третьего рейха, вождь очертил пальцем контуры Силезского района и назидательно произнес: «Золото, Конев, золото!» И Иван Степанович понял, что драться предстоит в экстремальных условиях, когда немцы будут бить наотмашь из всех щелей, а русским нужно исхитряться и осторожничать, тревожась о сохранности высокотехнологичных заводов, фабрик и мастерских. О трофейных производствах, которые очень скоро помчатся по стальным магистралям в необъятный Союз, до уральских и сибирских широт включительно. Помчатся вместе с секретными бумагами и пленными немецкими инженерами.
На совещаниях в Ялте и Потсдаме лидеры антигитлеровского блока передали львиную долю Силезии под эгиду Варшавы. Бывшие австрийские княжества вернули чехословакам, а крошечную толику бездонных недр (верхнелужицкую «полосу» с городами Гёрлиц и Ниски) подверстали к советской зоне оккупации — ГДР. Позднее, в январе 1993-го, когда благодаря «цивилизованному разводу» распалась нестойкая Чехословакия, скромное австрийское наследство забрали себе чехи. Миниатюрный же верхнелужицкий «квадрат» — с воссозданием Германии осенью 1990-го — влился в состав единой Федеративной республики. Но все это произошло уже там, за горизонтом…
А в середине XVIII столетия русскую элиту не беспокоил экономический потенциал Силезии. В Зимнем дворце пеклись по преимуществу о спасении дружественной Австрии — ключевого звена тогдашнего европейского равновесия и своеобразного буфера, смягчавшего возможные распри Петербурга с французами и пруссаками. Зато радовался везунчик Фридрих — и обретенному достатку, и молодецки-ухарскому способу его присвоения. Вороненым штыком! Впрочем, и Россия в ту пору не прогадала — без шума и крови…
Германская Силезия (с 1740-го по 1945-й).
Нам заутра-то в поход идти!
Раздумывая об австрийских баталиях, в коих мы слегка поучаствовали с подачи канцлера Бестужева, Фике внутренне соглашалась с древней мудростью: хочешь мира — готовься к войне! И опять вспоминала венценосца Петра Алексеевича. Жесткого и откровенного. «Да, — внушал он своему генерал-фельдцейхмейстеру (обер-артиллеристу) Якову Брюсу, — прочная крепость дает неприятелю отпор. Однако у европейцев ненадолго. Подмога отечеству — грудь солдатская! Сидеть за стеною удобно против азиатцев». А еще до сих слов, живя пока в Москве, Петр мечтал ударить по турецкому Азову — городу близ соименного теплого моря…
