«Концертный зал на тыщу с лишним мест не так уж безнадежен»?

Попытка объективно взглянуть на новую сцену Мариинки и ее архитектора

16 апреля с журналистами встретился архитектор второй сцены Мариинского театра Джек Даймонд, канадский архитектор южноафриканского происхождения. Информационные агентства взахлеб цитируют фразу из его выступления, которая может стать эпиграфом к Мариинке-2: «Это корона моей карьеры!».

Что ж, лишний штрих к «образу врага», каковым мистер Даймонд давно уже стал в глазах петербургских градозащитников. И, мол, до этого его архитектурное бюро «Даймонд и Шмит» специализировалось исключительно на строительстве торговых центров и прочих там разных «молов».

Однако, скорее всего, Даймонд имел в виду слово «венец» — тем более, что оба перевода слова «crown» — «венец» и «корона» — в русском языке синонимы. И эта неточность перевода — как раз штрих не к «образу врага», а к процессу его формирования. Потому что любой, кто посмотрит на сайт архитектурного бюро, или в статью о Джеке Даймонде в «Википедии», убедится, что торговые центры — отнюдь не главная их специализация. Картинные галереи, библиотеки, а главное — театры и концертные залы, составляют едва ли не большую часть проектов, созданных Даймондом лично или совместно с архитекторами его бюро.

Назовем главные из них. Это, например, Зал Сиднея Хармана в Вашингтоне, концертный зал «Дом симфоний» в Монреале, центр исполнительских искусств в Сент-Катарине (Онтарио, Канада), Центр исполнительских искусств «Времена года» в Торонто… Последний, кстати, вдохновил Валерия Гергиева на сотрудничество с Даймондом. О встрече Валерия Абиссаловича и мистера Даймонда на официальном сайте архитектурного бюро «Даймонд и Шмитт» выложен даже видеоролик, заботливо снабженный русскими субтитрами.

Так что Даймонда отнюдь не назовешь дилетантом в театрально-музыкальной архитектуре. Более того, именно зал в Торонто считается современным образцом дизайна театральных залов, поскольку из 2000 мест менее четверти отстоят от сцены на расстоянии более 30 метров, что придает дополнительный эффект вовлеченности зрителей в сценическое действо. И ни на одном (!) месте зритель не испытывает помех в видении сцены. Утверждается, что для достижения таких результатов дизайн зала тщательно отрабатывался на компьютерной трехмерной модели. Более того, привлеченный Даймондом специалист по акустике Роберт Эссерт, работая над акустикой зала, сделал так, что влияние шумов мегаполиса Торонто на звуковое пространства зала сведено к минимуму.

Возможно, именно это все и очаровало Валерия Абиссаловича. Кто бы возражал против подобных характеристик Маринки-2? Так что будем справедливыми. Джек Даймонд — опытный архитектор, признанный мастер в своей области. Вот только в какой?

До Санкт-Петербурга Даймонд работал исключительно или в небольших городах, где его творения вполне могли стать новыми архитектурными доминантами, или же в новых или перестраиваемых районах городов с архитектурной историей. Даже в Вашингтоне, где его Харман-центр находится в перестраиваемом деловом районе американской столицы. Поэтому Даймонд вполне мог позволить себе модернизм в архитектуре создаваемых им зданий. Но Петербург…

Да, архитектор, представляя свой проект, произносит формально правильные слова, которые можно увидеть как на официальном сайте его архитектурного бюро, так и в недавней статье в журнале «Архитектурные записки»: 

«Дизайн новой сцены — современное выражение существующей исторической городской формы… Высота каменного здания с окнами соответствует высоте существующих зданий исторического Санкт-Петербурга и создает длящийся уличный вид, подобный виду улиц старого города. Большие окна-фонари обеспечивают панорамный вид на город и примыкающий исторический Мариинский театр и исполняют роль исторических портиков с колоннадой», — это на сайте.

А вот высказывания Даймонда из статьи: «Изначально министр культуры требовал от нас современной начинки в классическом экстерьере. Но я ответил: «Нет, одно должно соответствовать другому»… И не следует преувеличивать важность расположенных рядом «драгоценностей» — Мариинского театра и Консерватории. Оба здания предполагается реконструировать. А я стремился заключить их в рамку, используя принципы прошлого — непрерывность уличного вида, единство масштаба, а также классические элементы — такие, как каменный корпус и железная крыша».

Другой вопрос, насколько это ему удалось. Да, если встать на сторону улицы Декабристов напротив бокового фасада Мариинского театра (кстати, ужасной архитектуры — наследства от реконструкции 1960 гг.) и бросить взгляд вдоль улицы через Крюков канал, то тезис Даймонда вполне подтверждается. Но если чуть-чуть пройти вдоль по улице и вперить взгляд в фасад театра, то его модернизм режет глаз.

А еще — висячий мост через Крюков канал. Вовсе не временное сооружение, ибо изображен на картинке на официальном сайте бюро «Даймонд и Шмидт». Где же тут «непрерывность уличного вида»? Право же, упоминаемому Даймондом «министру культуры» следовало быть более настойчивым и принципиальным.

Хотя… Кто сейчас может сказать, как мы будем смотреть на Мариинку-2 через несколько десятков лет? Сказал же Иосиф Бродский по поводу БКЗ «Октябрьский» — куда более инородного тела и болезненной занозы в архитектурной плоти города на Неве: «Концертный зал на тыщу с лишним мест не так уж безнадежен»…