Кшиштоф Занусси: Моего Фауста в фильме Сокурова нет

Легендарный польский режиссер театра и кино Кшиштоф Занусси ответил на вопросы «ВП»

Пан Кшиштоф встретился с поклонниками в рамках Дней Европы, недавно проходивших в Петербурге. После встречи корреспондент «ВП» Алексей БЛАХНОВ тоже задал мастеру несколько вопросов.

— Пан Кшиштоф, следите ли вы за российским кинематографом? Как вы к нему относитесь? Может быть, вам что-то особенно понравилось за последнее время?
— Я знаю, что у вас огромное кинопроизводство, и я очень мало вижу из того, что у вас выходит на экраны, порой просто случайно попадаю на картины. Но за последние год-полтора я видел интересные вещи, среди них — картина Андрея Смирнова «Жила-была одна баба». Это глубокий фильм, на уровне самых хороших кинопроизведений, которые вообще когда-либо были сняты в России. Картины Германа-младшего для меня без исключения интересны, и я жду с нетерпением его новых работ, для меня он — автор первого класса. Приятно удивила «Елена» Звягинцева, эта работа показалась мне очень мудрой.

— А как вам «Фауст» Сокурова?
— Знаете, это интересный фильм. Но если я картину называю «интересной», то это означает, что я ее уже не полюбил. У меня впечатление, что я читал совсем другой миф о Фаусте. Того, что я читал, моего Фауста, я там вообще не заметил: в фильме никто не продает душу, а для меня это суть этого произведения, тема, которая современна всегда. Сегодня молодежь очень дешево продает душу крупным корпорациям, я сам про это снял последнюю свою картину, потому что эта проблема меня очень тревожит. Люди только получили свободу и сразу же продают ее за небольшие деньги, растворяясь в корпоративном менталитете, обрекая себя на полное подчинение. На мой взгляд, это невероятное унижение! Молодые идут на этот компромисс так легко, в то время как они должны быть всегда мятежными, бороться против границ и рамок, а они сдаются без боя и за эти копейки продают душу. Это для меня — «Фауст» сегодняшнего дня.

— На данный момент мы наблюдаем серьезное падение качества продукции и телевидения, и кино. В России — точно...
— В связи с этим рекомендую обратить внимание на труды Ортеги-и-Гассета. Он уже век тому назад предвидел, что грядет огромный подъем масс, некая революция массовой публики. С одной стороны, это серьезно понизило уровень театральной, телевизионной и кинематографической продукции. С другой стороны, эта темная масса уже понимает телесериал, который их родители не поняли бы. Чтобы не впадать в отчаяние, нужно отметить, что такого темного, тупого человека уже нет, он освоил Интернет, а девушка, которая раньше сидела в колхозе, уже красит ногти и ездит в Хургаду на отдых. Я всему этому радуюсь, ведь, как ни крути, это огромный подъем человечества, но все же для того, чтобы эти люди поняли, что культура — это постоянное развитие, нужно, чтобы сменилось еще одно поколение.

— Сейчас в России выходит в прокат и запускается в производство множество фильмов так называемого патриотического содержания. Видимо, подразумевается, что с любовью к родине у нас не очень. Как в Польше обстоят дела с патриотизмом?
— Польша сейчас дозревает до того, чтобы понять, что выражение настоящего патриотизма — это честно платить налоги, и в наше время это уже очень много значит. Мы начинаем понимать, что если человек не согласен идти на коррупционные действия, хотя имеет такую возможность, это тоже выражение патриотизма, веры, что есть идеалы выше собственного кармана.

— Как сейчас поляки относятся к русским и к России?
— Был момент, когда рухнул Советский Союз, и в один день мы вместе с россиянами одинаково обеднели. Бедные русские приезжали торговать в Польшу, чтобы продать то, что могли продать, а бедные поляки за тем же самым ездили в Россию. Этот момент нас очень сильно сблизил, и с того печального времени мы стали смотреть друг на друга совсем другими глазами, взгляд стал более теплым и человеческим. Есть, конечно, историческая память, но это совсем другое. Существует небольшая группа поляков, в которой витают националистические настроения, но они просто ищут врага, а Россия для них — самый удобный риторический враг, но этих людей и их слова не стоит принимать всерьез.

— Как себя чувствует польский театр?
— Сейчас он переживает весьма трудный момент, так как пришла новая публика. В принципе это произошло во всех сферах культуры. Вместо интеллигенции, которая считалась нормальной, привычной публикой, в театр пришло новое мещанство, разбогатевшие простые люди, мы их называем полуинтеллигенцией, чтобы не оскорбить. Для них нужно делать другой театр, ведь идеальный театр для них — это американский мюзик-холл или комедия с Бродвея. Их, конечно, можно втянуть в культуру, но они будут ходить на такие спектакли, которые мне не хочется смотреть и тем более ставить. Спектакли для них должны быть довольно простые, словно вырубленные топором, тогда только это их заинтересует. Сейчас получается так, что людей, воспитанных на классическом театре, осталось совсем мало и их покупательская способность крайне низка. Такие, как мы, не готовы платить три тысячи рублей за билет. Если бы мы могли платить эти деньги, то существовал бы великолепный театр для вас и для меня. Но, поскольку интеллигенция не может платить деньги за театр, который оставался бы «тем самым», то театральные институты просто вынуждены ориентироваться на зрителя, которому интереснее концерт Мадонны, чем оперной певицы. Эти перемены происходят во всей Европе. В Америке такой проблемы нет исключительно потому, что их общество всегда было таким, и, соответственно, их искусство изначально создавалось для этого типа людей. С другой стороны, век тому назад у них появились олигархи, которые содержат «Метрополитен-опера». Но они уже дозрели, так как у них было время. Российской же олигархии всего двадцать лет, не больше, так что представители этого слоя населения в культурной степени еще мальчишки и уйдет много времени, пока они начнут вкладывать свои деньги в классическое искусство.

— Есть ли какие-то пути привлечь молодежь к классическому театру?
— Если театр, который любим мы с вами, может разбудить в них желание лучшей жизни, желание более красивого мира, лучшего «я», то он должен достучаться до них, должен быть ими все-таки замечен. Но они должны хотя бы узнать о том, что он есть. Самое трудное в данной ситуации — это коммуникация, донесение информации о том, что такой театр и такие спектакли существуют. Думаю, нам нужно использовать силу того же Интернета и его ресурсов вроде «Фейсбука», чтобы пробиться к ним, чтобы они заранее знали: что-то для них есть.

— Все ваши фильмы так или иначе повествуют о поиске смысла жизни. Нашли ли вы его сами?
— Не знаю, что бы я потом делал, если б нашел то, что искал. Поиск смысла, истины — состояние постоянное, мы постоянно должны проверять, живем мы мудро или глупо. Каждый день, с утра до вечера, нужно думать о том, правильно ли мы поступаем. Нельзя в один момент просто взять и сказать: «Я нашел свой путь».