Лариса Малеванная: Или не выбирай такую профессию, или не живи так долго

Народная артистка России, у которой 22 января случится 75-летний юбилей, не скрывает своего возраста. «Иначе больше дадут — скажут, что мне 80», — шутит она

Не скрывает Лариса Ивановна и своих проблем: жизнь в холоднющей квартире в доме на Ординарной улице, где постоянная сырость, а в подъезде на стенах грибок, довела актрису до больничной койки, скажем больше — до онкологической операции на легких. Кстати, несколько лет назад «Вечёрка» рассказывала об этом напоминающем букву «П» доме, который всеми силами старались сделать аварийным и расселить, хотя там можно обойтись одним ремонтом. Об инициативной группе жильцов, вставших на его защиту. Однако воз и ныне там. В этом убедились ваши корреспонденты, когда пришли к народной артистке в квартиру, чтобы взять интервью, и несмотря на уютную обстановку, стали мерзнуть. Не сильно спасала от холода даже электрическая батарея, принесенная Ларисе Ивановне сыном. Так что разговор у нас поначалу получился неюбилейный. 

Лариса Ивановна готова уехать погреться в Краснодар.

Сон про Путина не в руку

— Да, сложно вам живется — счета за электричество, наверное, огромные…
— Астрономические, — махнула рукой Лариса Ивановна, а потом поделилась новостями: — Только что получила письмо из Краснодара, где в местном театре я поставила три спектакля: один из моих любимейших артистов повредил ногу, и теперь надо туда ехать — вводить другого актера. А еще в Киев на съемки надо… Вот какая наша актерская жизнь. То пустыня: сидишь ровно у телевизора или с книжкой, ждешь предложений и… ничего. А то вдруг как начнется: то туда надо, то сюда, то интервью дать, то стихи Ольги Берггольц читать… Но когда ты дожила до 75 лет и журналисты просят об интервью, то отказывать неэтично: или не выбирай такую профессию, или не живи так долго. 

— Это точно. Но еще лучше — и дольше пожить, и больше интервью дать… 
— А вы, к слову, знакомы с Тамарой Владиславовной Петкевич? Очаровательная женщина. Я познакомилась с ней года три назад, когда ей было 90 лет. Я ходила к ней, чтобы прочесть свой сценарий о заключенной в лагере, она же 6 лет отсидела в сталинских лагерях и написала совершенно замечательные книжки о своей жизни: «Жизнь -- сапожок непарный» и «На фоне звезд и страха», хотя и немного длинноватые, на мой взгляд. Мой идеал писателя — Чехов, который за всю свою жизнь не написал ни одного романа (спасибо ему большое!), а только рассказы, повести, пьесы и вообще говорил: «Краткость — сестра таланта», что я очень ценю. 

— И мы ценим. Но вы же тоже пишете книги — «Песочница», «Горошинка в шкатулке»…
— Да, вот они, — Лариса Ивановна достает из шкафа книги, а я листаю «Песочницу» и случайно натыкаюсь на главу «Владимир Путин. Сон»…

— Лариса Ивановна, вам действительно снился президент?
— Да, но сон мой был не в руку. Хотя я не раз видела пророческие сны. Однажды мне приснился сон про Кирилла Лаврова, когда еще никто не знал его смертельного диагноза. Снился накануне своей смерти и Андрей Толубеев — что он копает большую яму для того чтобы складывать туда картошку, он был очень практичным человеком. Я ему говорю: «Зачем нужно хранить столько картошки?» А он: «Ну я ведь скоро умру, а Катя (жена. — Л. К.) будет продавать ее и какое-то время сможет прожить с девочками. А когда они всю картошку продадут, то тут потом можно устроить помещение для дачников и сдавать его». А вот брат мой перед Новым годом умер — 27 декабря, и ничто во мне не дрогнуло, ничего не приснилось. Он был очень здоровый, очень добрый, очень веселый, младше меня на 8 лет — его все обожали. Но вот сердце…

«Перекладину» дома купили, но ремонтировать не собираются.

С домами — одни неприятности

— Еще Фрейд говорил, что сон есть небывалая комбинация бывалых впечатлений... 
— Тем не менее я верю в сны. И знаю, что в них очень часто бывают подсказки, впрочем, как и в реальной жизни, которые посылает нам подсознание, но мы их не можем расшифровать... И верю в то, что имя влияет на судьбу. Мне как-то сказали, что если бы меня назвали не Лариса, а, скажем, Людмила, то у меня была бы более счастливая судьба — меньше было бы в моей жизни катастроф. Лариса с греческого переводится как «чайка», то есть бездомная (при этих словах наш фотокор Наталья Чайка запротестовала. — Л. К.). И у меня постоянно с домами неприятности: здесь ли, на даче, где моя соседка, бывший работник прокуратуры, вырубила на границе наших участков кусты и деревья, а потом на меня подала в суд. Столько вымотала нервов! Но в конце концов суд все решил в мою пользу. И с этим домом я натерпелась — то сплошные протечки, то холод, а когда я вселялась, соседи напротив были наркоманы…

— Когда мы к вам шли, видели фасад, затянутый зеленой сеткой…
— Мой дом стоит буквой «П». Я живу в «ножке», а «перекладину» купили лихие люди — некто Артур Кириленко, говорят, мультимиллионер. Его фирма сделала фиктивную экспертизу, дескать — дом аварийный, его надо сносить. Но нашей инициативной группе удалось это оспорить, правда, ценой нескольких жизней и ценой моего здоровья. Тем не менее хозяева «перекладины» дом в покое не оставили — выбили в центре окна, разрушили балконы, вывезли батареи парового отопления — словом, сделали все, чтобы дом можно было признать аварийным… Хорошо, что сейчас прилично топят, — видимо, знают нашу ситуацию и кочегарят вовсю. А раньше, когда батареи были еле-еле теплые, в шкафчиках, где хранится постельное белье, было 14 градусов — нам измеряли температуру. Я простуживалась, кашляла и докашлялась до… онкологии — спасибо замечательному хирургу Игорю Валентиновичу Мосину, который год назад меня оперировал, — теперь я здорова. 

— И сразу окунулись в работу? 
— Вскоре после этой операции я поехала к Андрею Прошкину в Таганрог (а я родилась недалеко от Таганрога, в селе Федоровка Ростовской области), чтобы сниматься в военном сериале «Чарли» (ремейк французского фильма «Старое ружье») и жутко заболела бронхитом: в одной из сцен мне пришлось выбежать на мороз в ночной сорочке. В итоге я попала в больницу, но меня быстро поставили на ноги. Потом приехала в Петербург, но и здесь заболела и попала в больницу на две недели. Я похудела на 12 кг. Но потом восстановилась.

Между Петербургом и Краснодаром

— Лариса Ивановна, а сейчас что происходит с домом?
— Три-четыре года назад мы победили: экспертизу признали недействительной, а дом не разрешили сносить. Но потом выяснилось, что разорилась контора Артура Кириленко, которого за один только «Монблан», изуродовавший облик Петербурга, надо было гнать отсюда, а он сам сбежал в Париж. Наш дом кто-то перекупил, но новые хозяева не торопятся его восстанавливать, и мы ходим каждый раз возле этого дома, как возле незахороненного покойника. Я обращалась к местным властям, к главе администрации района, но все мимо-мимо-мимо. И у меня уже нет сил, чтобы добиваться ремонта дома. Поэтому как только у меня появляется возможность куда-то уехать — уезжаю. Я все время пропадаю в Краснодаре — ставлю спектакли. Там меня обожают, и я их тоже обожаю. Там так тепло, так сердечно, такая взаимная любовь, что расцветаешь, обогреваешься. А в Петербурге я мерзну, мне холодно. Что меня сюда занесло, почему я здесь живу — просто не понимаю. 

— Хочу у вас прямо спросить: вы не любите Петербург?
— С детства мечтала жить в этом городе, считала, что он — моя судьба, и не представляла себе жизни в другом месте. Но это только нам кажется, что мы выбираем. Я читаю много интересных книжек и усвоила, что мы нужны как связующее звено между космосом и землей. Каждый человек уникален и вырабатывает свои вибрации, даже у бомжей они есть. Мы получаем энергию из космоса, каким-то образом перерабатываем ее и отдаем земле. И в итоге находимся там, где нужнее всего наши вибрации. И я нужна была в этом городе. Поэтому он манил меня, соблазнял. Потом он, видимо, перестал нуждаться в моих вибрациях. И я понадобилась в Краснодаре, где мне так хорошо, что я просто счастлива. Ситуация с этим домом меня надломила, внушила мне страх — никто не хочет слышать, не хочет понять, принять участие…

Грибок на стенах не волнует жилконтору.

Нельзя ругать квартиру

— А если вам обратиться к президенту Путину? Когда Алиса Фрейндлих отмечала юбилей и выяснилось, что она ждет в гости Владимира Владимировича, то ей в два счета отремонтировали обшарпанный подъезд…
— Вы знаете, когда мы отстаивали наш дом, то обращались в общественную приемную Путина. Там к нам внимательно отнеслись, и после этого ситуация как-то утряслась.

— Может, еще раз попробуете?
— Говорю же — уже сил нет. Лучше я поеду в Краснодар ставить спектакли. Но… я боюсь сильно ругать свою квартиру, потому что она обижается — начинают ломаться ручки, что-то опрокидывается, обваливается и т. д. Поэтому я все время объясняю своей квартире, что я ее люблю и она ни в чем не виновата. 

— Такой принцип — относиться к механизмам, к предметам, которые тебя окружают, как к живым, исповедуют йоги…
— Конечно же, все живое… Даже целлулоид. Один из моих любимейших режиссеров — Ингмар Бергман, когда снимал фильм, кажется, «Источник», где были моменты агрессии, жестокости — так пленка среагировала: она плавилась, на ней появлялись пятна. Думаю, неправильно отвечать жестокостью на жестокость. Когда губернатора Москвы Сергея Александровича Романова убил Каляев, бросив в него бомбу, то его супруга Елизавета пришла в тюрьму к террористу и сказала, что прощает его и дарит Евангелие и иконку, которую тот с пренебрежением отверг. Потом его охранник рассказал ей, что через какое-то время Каляев все-таки стал заглядывать в Евангелие, а иконку положил под подушку. И Елизавета с облегчением вздохнула и перекрестилась. Вот пример доброты, воспитания, высокой духовной культуры.

Семью не поменяешь

— Чувствую, что вы очень позитивный человек… 
— Я долгое время себя перевоспитывала, потому что родилась девочкой очень болезненной, грустной, трусливой. Видимо, потому что у нас папа был пьющий человек, и на меня это действовало ужасно. Сестра моя, которая на полтора года младше, все быстро забывала, я же была склонна все драматизировать. Но каждый человек растет, развивается, и я доразвивалась в противоположную сторону достаточно успешно. Во всяком случае, когда я узнала свой страшный диагноз, то во мне ничто не дрогнуло, хотя у врача руки тряслись. А сейчас, несмотря ни на что, все говорят, что от меня что-то такое позитивное исходит — можно греться, даже в моей холодной квартире (смеется). Да и я сама это чувствую.

— Наверное, тут уже сказалось влияние мамы — она ведь у вас была учительница…
— Мама была потрясающая женщина, голос никогда не повышала, всех оправдывала, и что свело моих родителей вместе, я до сих пор не понимаю. Мама умерла в 43 года, потому что, я считаю, она неправильно выбрала себе мужа. Ведь говорил же Христос, что враги человеку — домашние его. Где человеку живется труднее всего? В семье. Потому что все близко и с разными характерами, из-за чего начинаются трения. С посторонними легко: встретились, похихикали и разошлись. Или на работе: плохая работа — взял да поменял ее. А семья? Как ее поменяешь?

— Ну, у нас же не домострой — можно развестись в конце концов…
— Но ведь с детьми не разведешься, с родителями тоже! Говорят, трения нужны, потому что когда одна благость и все хорошо, то душа застывает и не развивается, делается инфантильной. Но не всегда трения можно преодолеть, иногда женщины мучаются совершенно напрасно. И у моей мамы была пытка, а не жизнь. Мы, дети, а нас в семье было четверо — три сестры и брат, — просили ее: «Мама, брось его!» А она нам: «Как я вас прокормлю?» — «Так папа же все равно деньги пропивает!» — упрашивали мы. Папа работал водителем троллейбуса в Краснодаре, куда мы переехали, когда мне было 13 лет. И когда не пил — был замечательным человеком: веселым, отзывчивым, покладистым. Но я все равно старалась меньше находиться дома — записалась в драмкружок, играла в баскетбол, ездила на соревнования, когда поступила в краснодарский пединститут на историко-филологический факультет.

Из филологов — в режиссеры

— Но мысль стать артисткой не оставляла вас?
— Я с детства хотела быть актрисой. Но мои родные мне внушали, что это нереально, что нужно оставить эти мысли, что в театральный поступают либо дети артистов, либо по большому блату, либо берут туда за какую-то невероятную красоту. А моя бабушка, которая жила в Донецкой области, говорила: «Та ты ж подывись на себе в зеркало: така худэнька, така страшнэнька». Ну, я действительно была — скелет ходячий. А «худэнька» — все равно что уродина для украинской женщины. И когда я говорила, что хочу в артистки, то мои родные всегда смеялись. А на закомплексованного ребенка это все действовало. И я пошла в пединститут, благо окончила школу с медалью, и поступила. Но когда надо было защищать диплом, я поняла, что меня никуда не отпустят, пока я не отработаю три года по распределению. И я… не защитила диплом, забрала документы и приехала в Ленинград — хотела попробовать поступить в театральный институт. Оказалось, что на актерский факультет поступают до 22 лет, а мне уже был 21, на режиссерский — до 36. Я была уверена, что провалюсь и на следующий год у меня на актерский факультет документы уже не возьмут, а на режиссерский я могу поступать 15 раз. Но неожиданно меня туда сразу взяли, и я теперь хвастаюсь, что закончила режиссерский факультет ЛГИТМиКа с отличием.

— И можете похвастаться еще тем, что востребованы и театром, и кино: ставите спектакли, играете, пишете сценарии…
— Когда я приняла решение уйти из БДТ, где у меня не стало ролей, думала: лягу на диван — буду книжки читать, вязать свитеры, буду лениться, ничего не делать. Но тут словно шлюзы открылись: меня позвали в Красноярск, где я сыграла странную миссис Сэвидж, потом в Краснодар — ставить в молодежном театре спектакль. Я поехала туда и влюбилась в этот театр — он оказался самый мой театр. Я там три спектакля поставила: «Куколку» по «Шутке мецената» Аверченко — она была признана лучшим спектаклем на Кубани в 2010 году. Затем — «Вечный муж» по Достоевскому, который тоже понравился критикам, а последний спектакль-инсценировка «Чудики» по Шукшину — он тоже пользуется успехом. Я три книжки написала, одна из них — сценарии. Сейчас много предложений в кино. Когда я после бронхита лежала в больнице, мне позвонили из Москвы и предложили сняться в одной картине. Я говорю, что приняла решение не сниматься больше, а потом все-таки поинтересовалась, что за фильм. Оказалось, «Месяц в деревне» по Тургеневу, режиссер Вера Глаголева. Я спрашиваю: «Вы меня не разыгрываете? Ведь сейчас классику не снимают, одних бандитов только, вот я и решила «завязать».— «Вот вы у нас отсниметесь, и «завязывайте», сколько хотите», — в тон отвечают мне. Так я прошлым летом снялась у Веры Глаголевой. Да, сейчас предложений чуть больше, чем хотелось бы, так что надо отбирать, немножко себя жалеть. А сравнительно недавно мне позвонила знакомая и уговорила прочитать сценарий 16-серийного фильма о скорой помощи (ремейк американского сериала) — он снимается в Киеве. Я прочитала, и у меня все задрожало, так захотелось там сыграть… И я иногда думаю: «Ну и чего я сидела в БДТ без ролей? Сколько бы я могла сделать за те годы, что провела впустую в этом театре!»

— Но ведь это же известная история, что Товстоногов вас дважды приглашал в театр, — вы пришли и первое время были ведущей актрисой. Что же потом случилось?
— Не знаю, может быть, мне помешал мой театрик! Я выпустила курс в театральном институте, и ребята решили, что мы должны создать свой театр. Мне это было совершенно не нужно, но я настолько любила своих студентов, что согласилась. Ну, тут еще многое могло сыграть против меня. Но не хочется сейчас вдаваться в подробности. Профессия наша очень зависимая, а у меня рядом с моей хваленой трусостью, полученной по наследству, живет какая-то потребность независимости, самостоятельности.

— Вы же как режиссер не вмешивались в процесс, не давали советов Георгию Александровичу…
— О, это было бы невозможно! (смеется). 

— А его принцип — добровольной диктатуры — у себя в театре не применяли?
— Во-первых, я женщина, а во-вторых, у меня есть еще другие эталоны — например, Петр Тодоровский, у которого все было основано не на диктатуре, а на взаимной любви, взаимном восхищении. Режиссер восхищается артистами, артисты восхищаются режиссером, и от этого рождаются красивые и талантливые «дети» — фильмы. У Товстоногова, при его жестком стиле, получались замечательные спектакли, но это не мой стиль, и иногда мне казалось, что я попала не в свой театр. Я их всех очень люблю, помню, но мне там все время было холодно, как в моей квартире. Вообще, и я это говорила не раз, к прошлому отношусь как к перепиленным опилкам: я распилила, подмела, и все — больше к этому не возвращаюсь. То, что надо, — сейчас со мной, то, что отжило, — опилки. У меня свои дела и очень интересная жизнь, а у БДТ — своя жизнь. У Чхеидзе, за всю бытность его в БДТ, я вообще не сыграла ни разу. И когда он меня не отпускал из театра, говорил: «Подумайте, ну как же так!» — то, думаю, он это говорил, беспокоясь за свой авторитет: «А вдруг кто-то скажет, что при нем ушла вот такая-то народная артистка».

«А король-то голый!»

— Ну а отношение к современному театру у вас какое?
— Не знаю, какое у меня отношение к современному театру, я человек прошлого века, люблю русский психологический театр. Но когда смотрю спектакль «Братья Карамазовы» в «Балтдоме», который поставил знаменитый немецкий режиссер, то едва досиживаю до антракта и ухожу в большой печали, что, видимо, я такая ограниченная, неспособная воспринимать современное искусство. И я бьюсь над разгадкой, в чем гениальность этого спектакля. И мне, как тому вредному мальчику из известной сказки, хочется сказать: «А король-то голый!» Все восхищаются, особенно студенты, хлопают — дескать, новое слово, героиня Достоевского ходит в мини-платьях, а два брата — Алеша и Митя — сидят, долго говорят и минут пятнадцать, не мигая, смотрят в глаза друг другу. Если бы я преподавала режиссуру в театральном институте и кто-нибудь из студентов показал мне такую сцену, то я бы ему поставила двойку. И вот я сижу и думаю: «Или я нездорова, или нездоров современный театр». Мне кажется, что все эти режиссерские фокусы приходят на выручку тем, у кого душа мертва. Вы заметили, что в современном театре все больше изощренных приемов? Все больше стилей, почерков, режиссерских изысков — и все меньше нюансов. И в кино то же самое: исчезает интерес к подробностям жизни человеческого духа — то, что мы находим в картинах Петра Тодоровского.

— Так мы плавно подошли к «Интердевочке» — фильму, в котором вы сыграли маму Тани Зайцевой, исполняется 25 лет…
— Когда мы обсуждали мою роль с Тодоровским, пришли к выводу, что мама не знает своей дочери. Если бы она знала, чем занимается ее дочь, то вряд ли это пережила бы. В психологии есть такой термин — «вытеснение». Наше сознание вытесняет информацию, которую нам невыгодно знать. Маме Тани Зайцевой было удобно поверить, что у ее дочери появился друг, капитан дальнего плавания, потому что в другое поверить было невозможно.

— Лариса Ивановна, а с вашей экранной дочерью — актрисой Еленой Яковлевой — вы видитесь?
— Очень редко. Она живет в Москве, а я в Петербурге, но я навсегда сохранила к ней очень добрые и теплые чувства, надеюсь, и она ко мне тоже. Нам было очень легко вместе сниматься — мы же пробовались с ней в первый съемочный день! Играли сценку, помните — на кухне, когда Таня уезжает, а я уговариваю ее остаться. И Тодоровский подошел к нам, приобнял нас и сказал: «А знаете, девчонки, я больше никого пробовать не буду — вы у меня и сыграете».

«Играйте, как считаете нужным»

— Еще хотелось спросить вот о чем — через несколько дней город будет отмечать 70-летнюю годовщину полного снятия блокады, и чиновники хотят сделать реконструкцию блокадных дней — обещают полевые кухни, фотовыставки, даже…артобстрел.
— По-моему, это ужасно. Лучше сделать что-то позитивное для ветеранов, например, ценные подарки. Зачем им все время о негативном напоминать? Вот меня зовут прочитать в БКЗ «Октябрьский», в ДК «Выборгский» стихи Ольги Берггольц, и я их, конечно, прочитаю. Но, может быть, лучше бы им прочитать какой-нибудь юмористический рассказ, чтобы не слезы ветеранов видеть, а их улыбки?

— У вас же есть некоторое внешнее сходство с поэтессой…
— Я играла Ольгу Берггольц в спектакле, с тех пор ее стихи всегда и читаю. Кстати, когда я ее играла, Ольга Федоровна еще был жива, я хотела встретиться с ней и позвонила ей по телефону. Она попросила перезвонить. Я перезвонила и услышала: «Дорогая Лариса, думаю, что от встречи со мной вы сейчас ничего не приобретете — я сейчас в плохом состоянии. Играйте, как вы считаете нужным».

— Лариса Ивановна, вы сказали, что ездите в Киев на съемки. А следите за политическими событиями на Украине? На Майдане были?
— Давно уже не слежу за политическими событиями, политика — это гадость и грязь. Но знаю из «Агни-йоги», что мысль материальна — она влияет на позитивные процессы в мире. И я знаю, что своим позитивным настроем, своей любовью к украинской сестре и другим сестрам, любовью к Украине делаю огромную созидательную работу по урегулированию конфликта (улыбается). Недавно спрашиваю у своей сестры Иры, живущей в Одессе: «Как там у вас, тоже Майдан»? А она мне: «Нет, у нас ничего такого нет — у нас чувство юмора есть».

— Вот оно — знаменитое одесское чувство юмора!
— Мы тоже шутим. Как-то она приезжает ко мне, пошла на кухню, а мы с внуком в комнате остались. И я спрашиваю его: «Что она там делает»? — «Как что, — говорит внук, — газ ворует!»

Навести порядок внутри себя

— А помните, после выхода фильма «Мимино» крылатой стала фраза: «Ларису Ивановну хочу!» Наверное, с вами часто шутят и по этому поводу?
— Конечно. Больше всего меня смешила моя грузинская подруга, которая, к великому сожалению, умерла, — она была журналистка, курила и говорила басом. У нее очень смешно получалось.

— У вас большая семья — сын, внуки, правнучке Лизе уже шесть лет, знаю, что всеми ими вы очень гордитесь…
— Да, у меня очень хорошая семья, и это потому, что мы все неустанно трудились, искали пути друг к другу. Сказать, что у нас все время идиллия, — нельзя, не бывает такого, но надо работать над собой. Нам всем — мне, сыну, невестке — это тоже кое-чего стоило, но мы стремились к взаимопониманию, и мы его нашли. Бывает, искрит, кто-то чего-то не понимает, не согласен, но мы идем друг другу навстречу.

— А где будете отмечать юбилей?
— Когда я заикнулась насчет кафе, то увидела, как все поскучнели — да я и сама рестораны не очень люблю, даже хорошие. Поэтому юбилей отмечу дома. А поскольку все мои дети 22 января будут на работе, то я сяду и стану принимать поздравления. Будут цветы, будут звонки. И конечно, все будут желать здоровья, а я от этого подзаряжусь, ведь слово материально. Значит, у меня будет День здоровья! А 25-го мы встретимся с семьей за обедом. Я же южная женщина, люблю кормить — внук Миша обожает мои котлеты, иначе это для него не праздник.

— Лариса Ивановна, напоследок скажите: много ли человеку для счастья нужно?
— Всего-навсего нужно навести порядок внутри себя. Навести порядок в своих мыслях, чувствах, чтобы внутри была гармония. А гармоничный человек всегда притянет к себе гармоничные события из внешней жизни.

— Почти ваш любимый Чехов: «В человеке должно быть все прекрасно»…
— Да (улыбается). Самая трудная победа — победа над самим собой.