Леонид Мозговой: Спасти нашу страну может только культура

Конец 2012 года ознаменовался рядом скандальных происшествий. В частности, одно из них — отмена моноспектакля «Лолита» на площадке Музея современного искусства «Эрарта». Отменил его сам артист Леонид Мозговой, поскольку некие экстремисты, именующие себя казаками, направили в администрацию музея письмо с требованиями отменить спектакль, поскольку, по их мнению, роман Набокова пропагандирует педофилию. Но все же в декабре моноспектакль был показан и прошел на ура. Казалось, страсти утихли и имя Набокова сумасброды оставили в покое, но нет: 9 января оконное стекло в Музее-квартире Набокова было разбито бутылкой с прикрепленной к ней запиской все тех же «борцов с педофилией», обвинявших и всемирно известного писателя, и работников музея в пропаганде извращений. 

Корреспондент «ВП» связался с Леонидом Мозговым, чтобы узнать, не поступало ли в его адрес новых угроз, а заодно поговорить о нашем странном мире, в котором малограмотные хулиганы почему-то умудряются влиять на культурную жизнь Северной столицы.

В культурной столице бесчинствует подворотня 

— Леонид Павлович, чувствуете ли вы себя в безопасности в связи с последними событиями?
— Я не публичный человек, я просто делаю свою работу. Но в нашей стране известны случаи, когда ни милиция, ни прокуратура были не в силах защитить не только деятелей искусства, но и более серьезных людей. 

— Как вы думаете, кому выгодны все эти провокации, что, по-вашему, лежит в их основе?
— Я слышал, что среди подписавшихся под письмом к администрации музея «Эрарта» не нашли ни одного казака, более того, все эти имена — вымышленные, нет таких людей. Поэтому я склонен считать эту акцию не более чем мистификацией, инсценировкой, правда, не знаю чьей и непонятно кому выгодной. Знаете, что обидно? Культурная столица превращается в столицу подворотни, где хулиганы, никогда не читавшие ничего, кроме этикеток на бутылках и букваря, настолько потеряли человеческий облик, что бьют стекла в музеях и смеют еще и угрожать их работникам, обвинять великого писателя Набокова, которого они даже не читали, в пропаганде содомии. Ведь сам Набоков прекрасно понимал, что он делает, вот его слова: «Великий гений искусства должен потрясать и изумлять, то есть шокировать. У меня нет никакого желания прославлять Гумберта, нет сомнений в том, что он отвратителен, что он низок, что он служит ярким примером нравственной проказы, он не нормален, он не джентльмен. Как описанию клинического случая, «Лолите» суждено стать одним из классических произведений психиатрической литературы, она должна заставить нас всех с большей бдительностью и проницательностью предаться делу воспитания более надежного поколения в более надежном мире». Вот что писал сам Набоков о своем произведении. 

— Человеку образованному эти слова, несомненно, известны.
— Естественно! Здесь же мы имеем дело с людьми, которые не интересуются ничем, никакое искусство их не привлекает, они не ходят ни в музеи, ни в библиотеки. Они видят в произведениях культуры только низменное, понимание же духовной составляющей для них недоступно, ведь духовное отсутствует в их жизни. 

Искусство подчас изображает любовь «искривленную»

— Когда же наша страна успела воспитать столь темное поколение?
— Это все происходит постепенно. Для нас с вами первый эпитет, описывающий Петербург, это «блистательный»! Но для многих и многих он давно стал бандитским, и никаким другим. Эпитет дает направление. И если в блистательном Петербурге литературные вечера собирали огромную аудиторию, то теперь это тихие мероприятия, куда почти никто не ходит, но и то до них пытается добраться Петербург бандитский. 

— Вы начали играть моноспектакль «Лолита» еще в восьмидесятых. Как тогда на него реагировали люди и государство?
— Вот мы все клянем советское время. Да, там было много плохого, но было много и хорошего! С литературной программой я объездил весь Советский Союз, от Бреста до Владивостока. И «Лолиту» читал, не так часто, конечно, как Окуджаву, Галича, Чехова или Пушкина, я понимал, что произведение-то спорное, но даже на худсовете сказали, что мне удалось подать его «очень целомудренно».

— Получается, что общая ситуация только ухудшилась?
— Все довольно просто. К сожалению. Я делаю этот моноспектакль о ЧЕЛОВЕКЕ. Не случайно же Набоков своего персонажа сажает в тюрьму, умерщвляет. Но такие люди  есть, и почему нельзя о них говорить? Давайте тогда запретим «Ромео и Джульетту», потому что ей 13, а ему 15, наденем на Афродиту бюстгальтер и телогрейку. Все же к этому идет! Нужно понять, что искусство — это не пропаганда извращений и не порнографические произведения. Порнографические произведения, конечно, были всегда, и потреблялись они в основном необразованным людом, но если у вас не хватает образования или просто природного ума, чтобы отличить искусство от лубка, то просто не подходите к нему. Пусть подчас в произведениях искусства изображена любовь искривленная, нездоровая, но это любовь, и от нее люди страдают и гибнут. Очень обидно, что все это продолжается, что принимаются нелепые законы, которые в понимании неумных людей приравнивают искусство к чему-то грязному и низкому, запретному. 

— Очень печально сознавать, что все больше и больше людей разницы не видят.
— Раньше культура чтецов была очень развита, это было просветительство. Я помню, что все премьеры мы сдавали в Концертном зале у Финляндского вокзала, там выступали все наши великие чтецы: Перельман, Давыдова, Велецкий. Сейчас же это куда-то ушло. Но знаете, когда я в школах выступаю с «Черным монахом» Чехова, и потом,  после спектакля, выходя из зала,  десятиклассник говорит «вот это было клево», — для меня это как аплодисменты в Большом зале Филармонии, ведь это означает, что до них что-то доходит, ведь великая литература не может не потрясать! 

Если слово пропадет — нас ожидает гибель

— Как вы относитесь к цензуре?
— Цензура должна быть внутри у писателя, у артиста — он должен чувствовать, что показывать людям, о чем говорить. «Лолиту» я показываю более двадцати лет, и вот, спустя этот огромный срок, происходит такое. Не хочу никого обидеть, но общество тупеет, и для этого делается все необходимое: вы только посмотрите, что нам показывает телевидение, какие фильмы идут в кинотеатрах. Зерна культуры так малы, так редки, а несмелые ее ростки не в силах противодействовать грохоту индустрии пошлости и примитивизма. То, что сейчас происходит, — это не цензура, это недостаток образования. 

— Тема образования сейчас вообще весьма печальна, особенно в свете сокращения часов литературы и русского языка в школах.
— По всем признакам мы из мира цивилизованного уверенно переходим в стадию «недоцивилизации». Лихачев говорил: «Падение культуры начинается с падения языка». А русский язык сейчас разлагается. Необходимо пропагандировать настоящую культуру. Но для этого нужно еще сохранить то, что имеем. Взять, к примеру, литературные чтения. По сравнению с советскими временами у меня очень мало работы, мало концертов — нарушена система народного просвещения. В двадцатые годы был создан Институт живого слова, в котором воспитывались поколения литературоведов и чтецов, литература пропагандировалась как неотъемлемая часть быта гражданина своей страны. Я помню, как люди рвались на чтения, даже на закате «советского времени». Мне Людмила Нарусова рассказывала, как они с Собчаком, когда он еще был профессором, ходили на мой моноспектакль в Концертный зал. Литература воспитывает культуру, любовь к слову, к Родине, к России. Спасти нашу страну может только культура, если слово пропадет — то нас ожидает гибель.