Лев Додин: Когда кто-то говорит, что зритель «дурак», — это клевета!

Знаменитый режиссер размышляет о том, каким театральный мир входит в новый сезон

Малый драматический театр — Театр Европы вернулся с гастролей, объехав как Старый, так и Новый Свет и прокатившись по просторам России. Накануне открытия нового театрального сезона «Вечерний Петербург» встретился с художественным руководителем театра народным артистом России Львом Додиным, чтобы расспросить о грядущих премьерах, но разговор повернул в несколько иное русло: политика и культура, российский зритель и зарубежный, новый порядок «театрального производства»…

Мне кажется, что наш зритель скован страхом показаться немодным, старым, «не своим». И это удручает: с каких пор правильный русский язык и обсуждение классического искусства стали уделом «неудачников»?

Зритель ожидал лазерного шоу

— Лев Абрамович, рассказывая о прошедших гастролях, вы упомянули, что зритель не готов к серьезному театру…
— Не то чтобы «не готов», он от него сильно отвыкает, и если развитие нашей, с позволения сказать, культуры будет продолжаться в том же направлении, то результат будет совсем плачевным: сейчас мы находимся на грани, пять — десять лет — и отвыкнем думать совсем! Опыт жизни в Петербурге доказывает, что здесь пока молодой зритель есть — ребята приходят даже на самые серьезные спектакли, на «Бесов» в том числе. Но я ситуацию вижу в следующем свете: театр, да и вообще классическое искусство, которое требует для своего восприятия не только эмоциональной, но и интеллектуальной работы человека, постепенно задвигается на второй план нашей политической жизнью, информационной деятельностью СМИ, всяким шоу-бизнесом. Они отодвигают молодые поколения от нас и нас от них, их выводят из контекста крупных, общечеловеческих размышлений. Когда мы были с гастролями в Сургуте, я увидел, что зритель вне происходящего на сцене, да и вообще понимания того, что же такое театр. Мне казалось, что зал ждал фейерверка, лазерного шоу, полетов на канатах под потолком, кролика из шляпы в худшем случае. Но постепенно, к середине первого акта, зритель просыпается, включаются чувства, включаются мысли, он словно отходит от гипноза. Театр нужен и востребован, и когда кто-то говорит, что зритель «дурак и отупел», «все схавает» и так далее, — это клевета. Отчасти это провокация финансово заинтересованных сторон, продающих третьесортный продукт, отчасти это наш вынужденный подход — давать не то, что нужно, а что можем.

— Вы были с гастролями и в Европе, и в Америке, даже в Мексике. Чем отличается зарубежный зритель от нашего?
— Не хочется обижать нашего зрителя, которого мы больше всех любим, но в Париже или в Нью-Йорке на спектакли приходит «отобранная», изысканная публика. Там создается ощущение, что в содержательном контексте зритель находится глубоко, искренне, поскольку с первой реплики в зале не возникает недоумения, наоборот, следует быстрая ментальная реакция. Похоже, что театр и классическая драматургия — это явно то, о чем они говорят, и довольно часто. Мне кажется, что наш зритель, во-первых, просто стесняется говорить на такие темы и таким языком, а во-вторых, даже при всем своем желании он скован страхом показаться немодным, старым, «не своим». И это удручает: с каких пор правильный русский язык и обсуждение классического искусства стали уделом «неудачников»? Если представлять нашу страну в виде организма, то данную тенденцию стоит воспринять как симптом, свидетельствующий о серьезном расстройстве.

Сейчас все госучреждения приравняли одно к одному, без разбора, театр это или поликлиника. Мне кажется, что это катастрофически неправильно. Вроде обсуждают закон о культуре, где будет подраздел о театре, но смею полагать, что все это в духе пустых разговоров, во всяком случае реальных предложений по регулированию в сфере культуры так и не сформулировано

В нашем городе все «миражно»

— Можно считать, что в какой-то степени пытаются бороться с этим, ведь правительство Петербурга выделило землю для возведения нового здания Театра Европы. Еще не решили, когда начнется строительство?
— Нет, каких-то планов пока нет. Мы, конечно, крайне благодарны городу за то, что это решение было принято, но, как люди, распоряжающиеся этой землей, мы уже несем ответственность, а вот денег для того, чтобы мы ее могли нести, нам никто не дал. Есть только пустое пространство, остается ждать финансирования, этакого дождика, чтобы там что-то возникло. Просто нужно понять, что в нашей стране мало что происходит быстро: вы, может быть, доживете и нам расскажете, когда мы встретимся ТАМ. А если пофантазировать, то да, как я уже говорил в одном интервью, мне хочется видеть на этом месте образцовое здание театра ХХI века. Пока мы имеем поддержку и обещание, что по нашим временам уже не так мало.

— Весной и летом бурлили страсти вокруг театральной реформы, проходившей под патронатом бывшего председателя комитета по культуре Петербурга Дмитрия Месхиева. Сейчас он покинул свой пост, а что с самой реформой?
— Я про нее ничего толком не знал тогда, не знаю и сейчас, ведь, кроме газетных заметок, никаких документов в руках не держал. Мне кажется, что в нашем с вами городе все в некотором смысле «миражно»: есть мираж реформы, мираж борьбы с нею, мираж ее отсутствия, мираж начальника, мираж денег, начальником на нее потраченных. Но, как я понял, было не скучно, раз всех театралов так перетряхнуло.

Нас вернули на двадцать лет назад

— Как-то вы упомянули, Лев Абрамович, что с каждым годом работать становится все сложнее, а относительно открывающегося сезона обмолвились, что «словно лет на двадцать назад шагнули»…
— У нас все больше отчетности, нормативов. Светлые времена, когда мы могли выпустить один новый спектакль, если того требовала внутренняя работа, прошли: если заикнемся о таком, то отнимут все деньги и — прости-прощай. Сейчас регламентируется количество спектаклей на своей сцене и на выездах, количество спектаклей для детей и юношества, современная, отечественная и зарубежная драматургия. Таким образом работодатель пытается регламентировать развитие театра как такового. Но между тем все вышеперечисленные показатели завязаны на цифры финансирования, спускаемые для нас сверху. С другой стороны, учредителю мы предлагаем свои показатели, и уже от них он и отталкивается. Но шаг влево, шаг вправо — и экономическое наказание не заставит себя ждать. Это, конечно, дисциплинирует, но снижает возможность художественного маневра. Хотя мы, жалуясь на начальство, должны обратить внимание и сами на себя: наше сообщество само не в состоянии что-то предложить и уж тем более сделать, на словах у нас одно, а на деле — десятое.

— Сейчас комитет по культуре пока остается без председателя. Видите ли вы какую-то конкретную персону на этом посту?
— Скажу честно, никогда не задумывался об этом, да и дело это неблагодарное — кого-то кому-то предлагать, ответственность слишком большая! Единственное, чего хочется пожелать, так это того, чтобы пришедший на эту должность человек прислушивался к мнению художественных кругов, в таком случае они оказали бы ему определенное доверие и тогда исчезла бы эта нервная и резко отрицательная реакция на любую идею.

— Закон о вредоносной информации… Добрался ли он до театра и что вы о нем думаете?
— Теперь мы, как и все, обязаны ставить эти крестики и цифры, я, правда, упорно принимаю все это за прогноз погоды и каждый раз путаюсь. Но ведь это говорит не о том, что кто-то не может прийти, а о том, для какого возраста посещение спектакля не рекомендовано. Я вспоминаю свое детство: тогда на афишах писали просто: «Детям до 16 лет запрещается». И это, конечно, были главные фильмы, которые мы всегда хотели посмотреть и благополучно смотрели, ведь на фильмах, которые «можно», — неинтересно! Кто-кто, а вот дети с десятилетиями не меняются: увидят на афише спектакля ограничение и побегут смотреть того же «Дядю Ваню», так что в каком-то смысле для нас это — бесплатная реклама.