Людмила ШУВАЛОВА: Очевидно, я просто его любила!
Актриса, режиссер, спутница замечательного Владислава Стржельчика рассказала о жизни и о театре
13 ноября 85-летний юбилей отметила режиссер БДТ Людмила Шувалова. А в начале года, 16 января, исполнилось 60 лет с тех пор, как Людмила Павловна работает в БДТ. Она пришла актрисой вспомогательного состава, потом стала ассистентом режиссера, а после и режиссером.
Как о ней говорят коллеги, Людмила Павловна — человек совершенно незаменимый и самый внимательный к коллегам и к живому организму спектакля.
Встретиться пришлось в ДК Горького — ведь БДТ сейчас в ремонте и театр переехал на Нарвскую.
Фото: Натальи ЧАЙКИ
«Давай к нам»
— Людмила Павловна, вас все время расспрашивают о вашем замечательном супруге Владиславе Игнатьевиче Стржельчике. А о вашей жизни почему-то речь не идет...
— Потому что обо мне нечего рассказывать! Пришла в театр, стала работать.
— Ну а все-таки? Как вы попали в театр? Сперва хотели стать именно актрисой?
— Мой папа был партийным работником. Его направили на работу в Горький. Потом там случился какой-то конфликт с обкомом, и папа подал заявление об уходе. А это был 43-й год, шла война. Его лишили брони и чуть не отправили на фронт. Но Москва взяла на работу в Совмин.
В Москве папа тоже получил двухкомнатную квартиру. А через несколько лет строился дом Совмина. И мама говорит: «Ты попросил бы квартиру побольше, у нас такая большая семья». Папа сказал: «Побойся Бога! Люди в подвалах живут. С какими глазами я пойду просить квартиру побольше, живя в таких условиях?»
В 45-м я вернулась в Горький, помогать маме собрать вещи. Иду по улице — смотрю, объявление: «Первый послевоенный набор в театральное училище города Горького». Я быстро нацарапала заявление, что хочу поступать к ним. Стала проходить отбор. И когда уже была зачислена — вернулась в Москву и все рассказала папе. «А где ты собираешься жить?» — «Что-нибудь сниму». Папа смилостивился, позвонил в Горький, и за мной оставили нашу квартиру.
Потом я попала в московский Театр транспорта — сейчас это Театр Гоголя. Начала там работать. Ушла в отпуск. Уехала в Сочи. Там были гастроли БДТ. И там мы познакомились с Владиславом Игнатьевичем. Подружились — интересно было друг с другом.
И я приехала к нему в гости в Ленинград на выходные. Он показывал мне город, возил в Петергоф, в Пушкин... Погода была дивная. Я приехала в пальто, а ходила просто в английском пиджачке. Все деревья стояли в золоте. Особенно Павловск меня впечатлил — оказалось, что это любимый парк Владислава Игнатьевича. Он о Павловске рассказывал так, будто это его родное имение.
Потом он приезжал ко мне в Москву. И произошло так, что вроде бы полюбили друг друга. Надо было что-то решать. Он сказал: «Я боюсь сейчас переводиться из Ленинграда. Давай ты к нам». И мне сделали перевод в БДТ.
Сцена из спектакля БДТ «Идиот» с Иннокентием Смоктуновским.
Моей театральной карьере Владик только мешал
— Страшно было?
— Конечно! Чужой город, ни одного знакомого человека. Но самое главное — было страшно потерять московскую прописку. Меня, конечно, отговаривали. Папа сказал: «Ты понимаешь, что в Москве больше никогда не окажешься?»
В БДТ все доставалось нелегко. В основном роли были небольшие, каких-то девочек, школьниц — или чей-то дубляж, замена. Очень сложная была жизнь. Молодежи тут было много, все всех знали. А я была чужой человек. И ситуацию осложняло то, что я приехала к Владиславу Игнатьевичу — это, конечно, раздражало.
Моей театральной карьере Владик, пожалуй, только мешал. Он же был ужасно ревнивый. В театре надо жить, надо общаться, дружить, быть раскрепощенным. А я принадлежала только семье. И если пококетничаю с кем-то пять минут — всё, святых выноси.
— А ему-то вы позволяли кокетничать.
— Попробуйте ему запретить! Хотя мне даже приятно было, что он всем нравится. А вот он был собственник.
Но при этом — очень легкий человек. Вся его энергия оставалась в театре. А дома он был простой, свободный, мягкий, добрый — и очень недисциплинированный. Я считала, что так и надо: у человека, который так напряженно работает, дома должна быть свобода. По четыре раза иногда приходилось накрывать стол: «Владик, обед подан!» — «Да, да, иду!» И не идет — увлекся чем-то. Но я на это смотрела спокойно.
— Сам не готовил?
— Ни боже сохрани! В быту был абсолютно неприспособленный человек. Так что я от него ни на шаг не могла отойти. Вот в шкафу все вещи уложены. Каждый раз: «Где взять? Дай мне майку». Ему это нужно было: полный комфорт дома, чтобы принадлежать театру целиком.
— А вы, получается, целиком принадлежали ему. Прямо как жена декабриста...
— Очевидно, я просто его любила. Никакого подвига здесь нет, просто чувство. И я видела, что в жизни он беспомощный, мне его хотелось опекать. Словно какой-то беззащитный ребенок. Обидеть его было очень легко.
А конфликты бывали очень серьезные. Была ситуация, когда Владик хотел уходить из БДТ — кажется, ролей не давали. И уже в Москве хлопотали о квартире, перевозили туда контейнеры с вещами.
Дома я пыталась его убедить, что делать это опасно. Завоевать положение в новом коллективе будет сложно, тем более — народному артисту РСФСР. И в последний момент Москве было отказано. Хотя, конечно, я ничего бы не смогла сделать, если бы он сам не сомневался.
Конечно, Владика держала личность Георгия Александровича Товстоногова. Потом опять наступил сложный момент, когда ролей было мало — но Георгий Александрович уже был болен, слаб. И Владик не мог себе позволить бросить его, как ни звали из Москвы.
Проще всего выпустить на сцену голых девочек. Но зачем это надо?
— Ну а вы переживали, наверное, по поводу того, что на театр времени не хватает. И как выходили из положения?
— Я просто честно выполняла все то, что от меня требовал театр. А потом меня подозвал к себе Георгий Александрович и сказал: «Люда, мне кажется, что вам трудно в театре в таком положении находиться. Давайте попробуем ассистентскую работу». И это было правильное решение. Я почувствовала себя наконец нужной. И мне было очень интересно — так много я получила от Товстоногова.
Георгию Александровичу можно было сказать все что угодно во время репетиции. Если соглашался — моментально учитывал, поправлял актеров. Если нет — объяснял, почему я не права. Не отмахивался.
Сейчас вы к молодому режиссеру просто так подойти не можете — такие амбиции! И «самовыражение». А Товстоногов никогда не «самовыражался». Он ставил Шекспира, Пушкина. А не себя. Проще всего выпустить голых девочек — у нас красивых много. И публика валом повалит. Но зачем это надо?
Потом, Товстоногов безумно любил артистов. Понимал, что в театре главный человек — актер. И все спектакли были — актерские. Поэтому так тщательно распределялись роли, поэтому никогда не было второго состава. Других артистов в этих ролях он не видел. Если на такой-то роли Стржельчик или Луспекаев, никакой замены быть не может.
Сейчас с актерами, к сожалению, тоже проблема. Когда мы были молодыми, проблема денег вообще не стояла! Все жили скромно и ровно. А сейчас молодым людям, к сожалению, приходится зарабатывать. Я знаю тех, кто играет в сериалах. Видно, что профессия в них деградирует. Они и сами это понимают. Но говорят: «Зато у нас машина, дача, ребенок в хорошей школе».
«Великие артисты — как дети»
— Как вы стали режиссером?
— В 79-м году ставили спектакль «Этот пылкий влюбленный» с Владиком и Алисой Бруновной Фрейндлих. А Георгий Александрович должен был ехать в Америку. И оставил на меня репетиции.
Потом он приехал. Мы ему показали первый акт. Он сказал: «Замечательно». А когда «Влюбленный» вышел, он меня велел указать режиссером спектакля. С тех пор я была утверждена в режиссерах.
— Вам сложно было руководить такими великими артистами?
— Понимаете, великие артисты — они же дети. Поэтому они и великие. У них нет амбиций, они всегда слушаются, им обо всем можно сказать.
Может быть, если бы это были другие артисты — я бы и не справилась. Было бы недоверие с их стороны. А эти двое — они так любят свое дело, что раз Георгий Александрович поручил спектакль мне, то они и подчиняются. И у меня ни с Владиком, ни с Алисой не было ни одного конфликта.
Сейчас еще появилась такая неприятная тенденция ходить именно на известных актеров. Это очень мешает театру. А тогда такого не было, как и понятия «звезда». Был коллектив, был Большой драматический театр.
— А вам самой что-то хотелось поставить?
— Нет, таких амбиций у меня не было. Для самостоятельной работы надо владеть профессией — а я же режиссерского факультета не заканчивала. Знаю только то, что почерпнула у Георгия Александровича. Я понимала, что могу быть только вторым режиссером, помогать. Постановщику некогда заниматься вышедшим спектаклем — у него голова уже следующим занята. А этот должен кто-то сохранять. Спектакли ведь имеют тенденцию уклоняться со временем, терять рисунок. Артисты чувствуют себя свободнее, пробуют то, это... Им кажется, что так лучше. И вот тут должен прийти второй режиссер и сказать: нет, извините, господа, давайте вернемся к тому спектаклю, который был поставлен.
«О чем вы все время говорите?»
— За это время у вас появились друзья?
— Почти все — театральные люди. Нам ведь, пока мы были вместе, не нужен был никто — кроме тех, кто дышит и живет с нами одной театральной жизнью. Как Фима и Люся Копеляны.
А подружек личных, женских, у меня не могло быть. Не было на это времени. Были Владик и театр. Все подруги остались в юности, в Москве.
И домашних животных не было — не с кем было оставлять. Даже цветы я только сейчас смогла завести.
Я и детей не имею, потому что чувствовала ответственность. Владислав Игнатьевич хотел. Я ему говорила шутя: «С тобой ребенка нельзя иметь, потому что ты очень невоздержан на язык».
А на самом деле понимала, что не справлюсь. Сил на детей не было. Мама, все родственники — в Москве. Я лучше сделаю свое маленькое дело добросовестно, чем буду замахиваться еще на что-то. А может, это эгоизм, может — побоялась...
Так что, если бы не мой любимый театр, который, смею надеяться, тоже меня любит, я бы осталась в этом городе одна-одинешенька, с могилой Владислава Игнатьевича.
— Вы много с ним говорили? Или было хорошо помолчать?
— Когда моя мама в первый раз к нам приехала — она сказала: «О чем вы все время говорите? Я уже лежу в постели, а вы все говорите». А я даже не знаю, о чем. То роли, то кино, то книжки. Я ему уже, наверное, за все это время осточертела. Мы же 24 часа в сутки были вместе: на работе, дома, в отпуске.
С любимым мужем Владиславом Стржельчиком вместе были 24 часа в сутки.
— Владислав Игнатьевич был ведь на фронте. Что-то об этом рассказывал?
— Я была такая девчонка, дура — не любила все эти разговоры. Говорила: «Господи, опять ты про свою войну».
А теперь очень жалею, что мало о нем знаю. Он часто пытался об этом рассказывать. О том, как служил в артиллерийской части, как бегал в Ленинград к родителям, пока их не эвакуировали, — таскал им свои воинские пайки. К счастью, недолго был на фронте — потом его забрали в ансамбль.
О семье Владик почему-то не много рассказывал. Наверное, у него сохранялся страх за свое польское происхождение. Отец был еще и верующий католик, ходил в костел на Ковенском и сына туда таскал. А мама работала охранницей в Эрмитаже. И еще была подруга-билетерша в Александринке. Я думаю, что вот это сочетание зрелищ и привело Владика в театр.
— А сам Владислав Игнатьевич верующим не был?
— Эта тема у нас тоже почему-то была закрыта. Он всегда крестился, когда ехал мимо храма Св. Екатерины на Невском. Мы ездили в Ченстохов, там была родина его отца. За границей мы тоже заходили в католические храмы, он это любил. Но чтобы он был верующим — этого я не ощущала. Конечно, в нем был Бог, как в каждом порядочном человеке.
Я в Польше купила католический крестик и ходила с ним. Был какой-то официальный прием. На следующий день вызвали Владика в ВТО и спрашивают: «Почему Люда с крестом? Обкомовские сделали замечание!»
Людмила Павловна поделилась рецептом одного из блюд, которые любил Владислав Игнатьевич (он даже не питался в буфете БДТ!), а эти рецепты знамениты по всему театру.
Соте из баклажанов
2 кг баклажанов, 1 кг перца, 1 кг помидоров, 3 луковицы, чеснок, кинза.
Почистить баклажаны. Нарезать длинными дольками и обжарить в растительном масле. Потом нарезать на маленькие кусочки. Вычистить перцы и покрошить. Нарезать помидоры. Пожарить на сковороде лук в постном масле. Почистить чеснок, мелко порубить. Нарезать кинзу.
Положить в посуду для тушения помидоры, посыпать их густо сахаром — 3 столовые ложки. Положить слой баклажанов, слой перца и снова слой баклажанов, пересыпая каждый раз чесноком, луком и зеленью. Закрыть и поставить тушиться, помешивая, до кипения. Перед подачей на стол посыпать красным перцем.
