Максим Аверин: Для меня две доски и публика — уже подмостки
Чашка кофе, пачка сигарет. Максим только что со съемок нового фильма и, несмотря на то что уже десять вечера, не кажется усталым
Наверное, столь страстно рассказывать о своем моноспектакле, который состоится 4 марта в Малом драматическом театре — Театре Европы, о культуре и актерской судьбе может только человек, действительно искренне любящий свою профессию. Максим так и говорит: «Это мой воздух. Я им дышу…»
Мы становимся заложниками суеты
— Грядет ваш моноспектакль, а учитывая то, что вы актер разноплановый, каким вас увидит в нем зритель?
— Разным! Самое главное — это то, что он увидит меня настоящим. Люди, наверное, думают, что, придя на спектакль, услышат от меня пару забавных баек и посмеются. Но все будет несколько иначе. Они увидят меня и смешным, и трогательным, и трагическим. Это не просто рассказ «Один день из жизни артиста», это то, чем артист живет, дышит, что определяет его сегодня как мужчину, как гражданина, как человека. Выражаясь административным языком, это литературно-музыкальная композиция, в которой каждый находит что-то свое. Кто-то открывает для себя нечто новое. Например, Маяковского. Молодости — в какой-то мере — невежество простительно. И дело не в поколении, проблема во времени, в котором мы живем. Мы становимся заложниками суеты. И задача данного спектакля в том, чтобы люди хотя бы на эти два часа почувствовали себя теплее. Хочу, чтобы вы сказали главные слова своим близким, посмотрели им в глаза — это то, что мы перестали делать: мы не говорим с детьми, мы не говорим с родителями. Это словно конвейер нашей жизни, который ежедневно нас молотит, и мы уже боимся поднять голову.
— Что лежит в основе моноспектакля, какова его идея?
— За основу я взял историю коммунальной квартиры. Думаю, в этом вопросе и Питер, и Москва похожи. Вот стоит старый дом, он прошлого, а то и позапрошлого века, и в нем слушали пластинки, звучал Вертинский… Потом пришла революция, и хоть дом все тот же, но там звучат уже другие стихи. Потом пришла война, и там уже звучали другие песни: «Темная ночь», «Тишина за Рогожской заставою»… В целом это рассказ про нашу жизнь. Работая над ним, я сам нашел для себя много нового. Нельзя сказать, что я не был знаком с творчеством Рождественского, но, прочитав «Все начинается с любви…», был глубоко впечатлен, насколько эти стихи потрясающе откровенны! И я ужасаюсь оттого, что наши дети, молодежь всего этого не знают!
— Но все знать невозможно, особенно лет в 14…
— Дело даже не в возрасте. Дело в глобализации. Она нас раздавила, как танк. Мы, взрослые люди, сами уже живем новостной строкой из Интернета. Но если кто-то из тех, кто не открывал для себя красоты поэзии, придет на спектакль, я приложу все силы, чтобы что-то им объяснить языком гениальной литературы.
Так, как в Петербурге, кино не снимают нигде
— Сейчас вы приехали в Петербург сниматься в фильме… Это бизнес или же проект вам нравится «от и до»?
— Знаете, я сейчас нахожусь в том прекрасном возрасте и той творческой «весовой категории», когда могу позволить себе не делать из этого бизнес. Я не могу сказать, что я стою дешево как артист, но, грубо выражаясь языком рынка, я эти деньги отрабатываю. Но могу сказать, что я сейчас позволяю себе сниматься там, где мне нравится и где мне интересно. Скажу, что живу сейчас очень счастливой жизнью, ведь я делаю то, что мне нравится: я сел в поезд и приехал в город, который мне очень нравится, и, к своей радости, оказался в кругу потрясающей команды профессионалов, работающих над этим фильмом. Более того, как в Петербурге, кино не снимают нигде! Так больше никто не работает, но это не значит «по старинке», это значит — по-настоящему! Здесь работают именно так, как когда-то ребенком я полюбил эту профессию.
— Расскажите немного о фильме…
— Фильм называется «Горюнов». Это сериал. Я играю капитана первого ранга. Это кино о героизме, но не патетическом, деланом, а о бытовом, настоящем. О человеке, для которого честь мундира необходима, потому что он относится к своей службе как к священнодействию и не может представить себе другой жизни. Мой персонаж — абсолютный русский медведь, у которого имеются «святые столпы» жизни: служба, семья, жена, любовница. Собственно, фильм повествует о людях, уходящих на три месяца в подводное плавание, — они уходят и возвращаются, и их ждут. Представляете себе: тридцать человек команда, все мужики, тут и черный юмор, и житейские ситуации…
Можно играть даже телефонную книгу
— Кстати, о сериалах. Не так давно артист Лифанов возмущался тем, что хороших сериалов у нас не снимают, сюжеты однотипны и вообще все плохо, но сниматься приходится, ибо выбора нет. Здесь же я слышу об интересной идее, да и каким потрясающим был сериал «Глухарь»…
— Что значит «нечего играть»? Хорошему артисту всегда есть что играть. Если ему предлагается роль, значит, ее можно сделать. Можно играть даже телефонную книгу. Да и сериалы у нас не такие однотипные, как говорят. Между прочим, ту же Мексику, сериалы производства которой все смотрели взахлеб, мы перегнали по качеству. Да, встречаются сериалы даже не то что плохие, а «непрофессионально некачественные». А что значит «приходится» играть? Получается, вы играете плохо?
Порой артисты сами порождают некачественный продукт. Когда один артист говорит другому: «Вот знаете, я сейчас в сериале снимаюсь, но это так, сериальчик, а вот если меня позовет Никита Михалков…» То есть получается, вы делаете разницу между кинокамерой и цифровой, между ДК железнодорожников и Александринским театром? Для меня две доски и наличие публики — уже подмостки, а оператор за камерой — уже кино. Как-то меня спросили, не пугает ли меня то, что я снимаюсь в сериалах… Нет, не пугает! Артист — он здесь и сейчас! Он не завтра, не послезавтра, он здесь и сейчас! Это Ван Гог писал свои полотна, и при его жизни не было продано ни одной картины. Но у артиста все — везение, молодость, талант — в настоящем времени, а уж никак не в будущем.
Репертуарный театр — это все-таки прошлый век
— А как сейчас обстоят дела с театрами? Ходят ли люди на спектакли? Регулярно бываю в театре и замечаю, что молодежи очень мало…
— Погодите, вы же ходите? Ну вот, уже хорошо. Театр — искусство элитарное, не все его понимают. А при таком количестве плохих театров я представляю, что и не возникает желания ходить туда. Если бы не мои родители, если бы не моя мать, которая каким-то чудом провела нас на «Спартака» в Большом! Если бы вместо этого я оказался вдруг в каком-нибудь плохом театре, представляю, как это отбило бы у меня какое-либо желание ходить туда вообще.
— А что вы думаете о «театральной реформе» от вице-губернатора Санкт-Петербурга Василия Кичеджи?
— Знаете, у нас есть такая дурацкая черта — «до основанья, а затем…». К сожалению, в России все категорично. Нам мозги нужно поменять просто. Что значит закрыть театр? Нужно тогда поменять систему образования актерского и режиссерского, вообще менять изначально всю систему театрального делопроизводства. Далеко не факт, что в успешном театре не случится провального спектакля. Если мы изменим делопроизводство, то актеры будут расти в условиях здоровой конкуренции, находясь и в творческой, и в физической форме. Есть у них поговорка: «Главное — в ведомость попасть» — и сидеть на зарплате. Вот если это изменить, заставить шевелиться, то это вариант. Просто, рассматривая сегодняшнюю ситуацию, принимая во внимание огромное количество театров на госдотациях, я прихожу к выводу, что репертуарный театр — это все-таки прошлый век, ведь многие актеры получают деньги и ничего не играют. Да, многие скажут, что жестоко увольнять человека после тридцати лет работы. А не жестоко ли для вас, что какой-то талантливый молодой человек не может найти работу, так как все места заняты теми, от кого нет никакого толку?
